Страница 110 из 113
Каков очевидный смысл этого? Если кислород в присутствии света разрушает подобные микроскопические участки протоплазмы, то каково будет его действие на более крупные ее участки? Вместо действия на всю ее массу эти агенты будут производить действие только на ее поверхности. В отличие от микроскопического количества протоплазмы, которая вся становится инертной, более крупная масса ее сделается инертной только в своей наружной части; нечто подобное же произойдет и с микроскопической массой, если действующие на нее свет или кислород окажутся в очень незначительных количествах. Таким способом возникнет оболочка, состоящая из измененной материи, заключающей и прикрывающей собою неизменную протоплазму, т. е. возникнет зачаточная клеточная оболочка.
В ОТВЕТ НА КРИТИКУ
(Впервые напечатано в журнале
"Девятнадцатый век". Февраль, 1888 г.)
Хотя я не согласен с различными положениями и выводами, содержащимися в заметке, озаглавленной "Великое признание" (Graet Confession) и помещенной герцогом Аргильским (Duke of Argyll) в последнем номере этого журнала, тем не менее я благодарен ему за то, что он снова поднял в печати этот вопрос. Хотя правило "будь спокоен и признателен" является одним из тех, которые могут быть применимы во многих отношениях, особенно в политике, где неуместное нетерпение бывает очень вредно, но, во всяком случае, оно не находит себе применения в науке. К несчастью, тогда как господа политиканы не соблюдают его надлежащим образом, оно слишком близко принимается к сердцу господами натуралистами; насколько, по крайней мере, дело касается вопроса о происхождении видов.
Новое биологическое ортодоксальное учение поступает совершенно так же, как это делало прежнее. До Дарвина люди, занимавшиеся явлениями жизни, равнодушными глазами смотрели на многочисленные факты, которые ясно указывали на эволюционный характер происхождения растений и животных, и были глухи к тем, кто настаивал на значении этих фактов. Теперь же, когда эти господа пришли к исповеданию эволюционного происхождения видов и вместе с тем приняли гипотезу, что естественный подбор был единственной причиной эволюции, они подобным же образом относятся невнимательно к многочисленным фактам, которые не могут основательно быть приписанными вышеуказанной причине, и глухи к тем, кто старается привлечь на это их внимание. Переменились только воззрения, а приемы остались те же самые.
Но хотя, как я сказал, протест герцога Аргильского против подобного отношения совершенно справедлив, все же нет возможности поддерживать многие из его положений. Некоторые из них относятся лично ко мне, другие же имеют общий характер. Я намереваюсь разобрать их в том порядке, в котором они расположены в самой его заметке.
На 144-й странице герцог Аргильский цитирует мои слова, что я пропускаю "на этот раз рассмотрение фактора, который может быть отмечен как примордиальный", и дает понять, что я тем самым утверждаю, что крайнее дарвиновское понимание некоторого примордиального "вдохновения духа жизни" есть представление, которое может быть опущено только "на этот раз". Даже если бы не существовало другого ясного объяснения цитируемых им моих слов, то предположение, что такова именно была моя мысль относительно пропущенного фактора, являлось бы несколько опрометчивым; на самом же деле можно положительно удивляться тому, что подобное объяснение моих слов могло быть высказано после чтения моей второй из двух критикуемых статей, в которой непосредственно разбирается фактор, опущенный в первой статье; этот пропущенный третий фактор есть непосредственное физико-химическое воздействие среды на организмы. Подобная мысль, приписываемая мне герцогом Аргильским, до того идет вразрез со взглядами, высказанными мной во многих местах, что мне и в голову никогда не приходила возможность, что она когда-нибудь будет приписана мне.
Прежде чем приступить к главному вопросу, я должен разобраться в некоторых других мнениях, носящих личный характер и помещенных ниже на той же странице. Герцог говорит: "Более чем сомнительно, можно ли придавать какое-либо значение новому фактору, которым он (т. е. я) думает дополнить его (естественный подбор)", и он считает "непостижимым", что я "мог поднять такой большой шум из-за подобной мелочи, как действие употребления или неупотребления отдельных органов в качестве отдельного и вновь открытого фактора в развитии изменений". Я не предполагаю, чтобы герцог Аргильский намеревался взвалить на меня неприятное обвинение, что я объявляю за новость то, что для всех мало-мальски знакомых с фактами является всем, чем угодно, но только не новостью. И, однако, несомненно, что его слова имеют такой именно смысл. Я не могу понять, как он мог написать подобную вещь, вопреки тому обширному знакомству с предметом, которое он несомненно проявляет, и несмотря на доказательства противного, содержащиеся в критикуемых им статьях.
Не только натуралисты, но и множество людей, не причастных естествознанию, знают, что гипотеза, которую я будто бы выдвинул как новую, была гораздо раньше высказана, чем гипотеза естественного подбора, возникновение ее восходит, по крайней мере, ко временам д-ра Эразма Дарвина. Я только имел целью снова выдвинуть на передний план фактор, который, по моему мнению, совершенно ошибочно игнорировался в последние годы, и хотел доказать, что Дарвин постепенно признавал за этим фактором тем большее значение, чем старше становился он сам (уже высказывая подобную мысль, я мог бы считать, что вполне достаточно устраняю возможность предположения, что я выставляю этот фактор как новый); я также хотел дать дальнейшее доказательство того, что этот фактор продолжает действовать, и указать, что существуют многочисленные явления, которые не могут быть истолкованы без признания его действия; наконец, я имел целью привести доводы в пользу того, что если действие этого фактора обнаружено в одном каком-нибудь случае, то есть основания заключить, что он действует на все структуры, имеющие деятельные функции.
Довольно странно, что вслед за словами, изображающими меня выдающим за новинку доктрину, которую я просто старался отметить и расширить, немедленно следует фраза, в которой герцог Аргильский сам выставляет эту доктрину хорошо известной и прекрасно установленной.
"Вообще не подвергается оспариванию соответствующая физиологическая доктрина, что ослабевшие органы (вследствие постоянного неупотребления) переходят по наследству к потомству в этом состоянии функционального и структурного упадка. И обратно, растущая способность и развитие, возникающие из обычного и нормального употребления специальных органов и передачи этого потомству, иллюстрируются многими примерами из воспитания домашних животных. Я не знаю, чему еще другому можем мы приписать длинные, гибкие ноги и тело борзых собак, так очевидно приспособленных к быстроте бега, или утонченную способность обоняния у понтеров и сеттеров, или дюжину других случаев видоизменения структуры, причиненной искусственными подборами."
Ни с одним из положений, содержащихся в этом отрывке, я не могу согласиться Если унаследование "функционального и структурного упадка вообще не оспаривалось", то половина моей статьи была бы бесполезна, и если унаследование "растущей способности и развития", причиненных употреблением, было признано как "иллюстрированное многими примерами", то и другая половина моего труда была бы ненужной. И то и другое подвергается оспариванию; и если не положительно отвергается, то, по крайней мере, применяется бездоказательно. Борзые собаки и понтеры не составляют действительного доказательства, потому что их особенности обязаны своим происхождением искусственному подбору более, чем какой-либо другой причине. Действительно, может существовать сомнение, употребляют ли борзые свои ноги больше, чем другие собаки. Собаки всех пород постоянно бегают, гоняются друг за другом и тем приобретают проворство, и притом другие собаки чаще, чем борзые, которые не любят предаваться игре Случаи, в которых борзые упражняют свои ноги в охоте за зайцами, занимают лишь незначительное место в их жизни и могут сыграть только самую незначительную роль в развитии их ног. А затем, как же объяснить их длинные головы и остроконечные носы? Развились ли они также под влиянием бега? Структура борзых собак объясняется как результат, главным образом, подбора изменений, возникших случайным образом от неизвестных причин, иным же образом она объяснена быть не может. Еще более очевидна несостоятельность ссылки герцога Аргильского на понтеров и сеттеров. Возможно ли утверждать, что их органы обоняния упражняются более, чем соответствующие органы у других собак? Не все ли собаки упражняют в течение целого дня свое чутье, обнюхивая все вокруг себя и выслеживая животных собственного вида и других видов? Вместо того чтобы допускать, что у понтеров и сеттеров более упражняется чувство обоняния, следует, наоборот, утверждать, что оно упражняется значительно меньше, так как в продолжение большей части своей жизни они бывают заперты на псарнях, где изменение запаха, на котором они могли бы упражнять свое обоняние, совершенно незначительно Очевидно, что если воспитатели охотничьих собак с самых ранних пор обыкновенно производили выбор из щенков каждого помета, имевших наиболее тонкое обоняние (а несомненно, что щенки каждого помета оказываются различными между собою, как дети любой человеческой семьи) вследствие неизвестной комбинации причин, то существование таких замечательных свойств у понтеров и сеттеров может быть вполне объяснимо, между тем как другим способом их объяснить невозможно. Я охотно воспользовался бы сам этими примерами по отношению к своей аргументации, если бы они имели соответствующее значение, но, к несчастью, они его не имеют.