В интересах галактики

- По-моему, Высшая Координация на сей раз все-таки ошиблась, - сказало Четырежды десять. - Двуногих, вышедших из города, явно одолевают.

Сомкнутые ряды польских гусар, воюющих на стороне императора, под прикрытием частых пушечных залпов ринулись на батарею сословного войска и атаковали венгерскую легкую кавалерию, которая, не дожидаясь столкновения, без боя обратилась в бегство, а воины в серебряных кирасах, своими металлическими крыльями напоминавшие легион неистовых архангелов, бросились их преследовать.

Смолкали пушки одна за другой. Лишь у стены заказника Гвезды еще сражались наемники моравских сословных войск под водительством Шлики истые труженики войны, хладнокровные, твердые, не тратившие зря ни сил, ни пороху; знали, что не уйдут живыми из этой передряги, но считали это естественным и справедливым. Каждый давно уже смирился с такой участью, как с неизбежным, пусть и отдаленным завершением своей военной судьбы. Полчаса - и все они до единого пали под напором баварцев.

Биквою была открыта дорога в Прагу, куда уже давно с горсткой всадников бежал курфюрст Ангальтский, главнокомандующий побежденной сословной армии.

- Теперь, кажется, можно возвращаться, - заметило Четырежды десять без малейших признаков нетерпения (для существ системы Альфа Дракона время само по себе значило ничтожно мало, а времени в земном восприятии не существовало вовсе).

- Нет, рано. Все это совершенно точно предопределила Высшая Координация. У двуногих, стоящих под городом, не хватает веществ, нужных для обновления клеток, а к тем, которые из города, близится помощь.

Курфюрсту Ангальтскому, уже отказавшемуся от бесплодных и рискованных попыток остановить бегущее войско, близ Золотого ядра на Градчанах встретился король. В позлащенной кирасе, с фальцским девизом Diverti nescio [отступать не умею (лат.)] на хоругви, во главе пятисот кирасиров личной охраны направлялся он на место битвы. Но там теперь увидеть можно было только мертвых, да разве еще еле различимые облачка двойного силового поля, висевшие над белогорским плато. Поэтому кирасирам пришлось спешиться у стен Праги и присоединиться к ее защитникам, пропускавшим через Страговские ворота возы, которые тут скучились в великом беспорядке, - но, разумеется, сначала строго осмотрев их, чтобы с возами не пробрались в город люди императора.

С пражских редутов больше для острастки ухнуло несколько пушечных залпов. Рассеянные группки наиболее ретивых солдат Биквоя тут же схватили коней за уздцы, повернули назад и отъехали на безопасное расстояние. Страговские ворота заперли на тяжелый дубовый засов и на цепи, укрепили валом из заранее навезенных камней и земли.

Биквой понимал, что выигранное им на Белой горе сражение - лишь единичный случай, в общем нимало не ослабивший ни сословного войска, ни воли сословий к сопротивлению. В бессильной ярости сжимал он кулаки перед стенами Праги при мысли, что уже несколько дней назад, под Раковником, его отборные соединения готовы были разбежаться, - спасибо подоспели вовремя обозы с провиантом, добрались из Баварии через шумавские перевалы и хоть немного, но пополнили довольствием изрядно оскудевшие запасы армии императора. На сколько хватит этого довольствия солдатам? Хорошо, если поужинают сегодня. А может, еще и позавтракают на другой день? Дольше казенными запасами не прохарчиться. Разве только размножить их, как размножил Иисус Христос хлебы. Но это не во власти даже самых католических из католических величеств с их еще более католическими генералами. Край вокруг опустошен, деревни сожжены, весь урожай и скот заблаговременно переправлены в безопасное место, в Прагу. А из Бенешова туда движутся свежие силы: восемь тысяч венгерских кавалеристов, посланных Бетленом Габором. Завтра они прибудут в город - и на весах военного счастья чаша противника сразу же упадет до земли.

Он пришпорил коня и от стен Праги, ощетиненных пушками и мушкетами, крупной рысью поскакал к своему шатру. Там его ждал баварский герцог Максимилиан - усы его были уже омочены вином, взгляд затуманился; он протянул генералу кубок так несмело, что на дорогой ковер турецкой работы брызнуло красное венгерское вино.

- Пейте же, Биквой! Пейте, domine! [господин (лат.)] Кто знает, много ли еще нам доведется выпить...

В Пражском граде меж тем король Фридрих держал совет с курфюрстом Ангальтским, который был обеспокоен состоянием своего раненого сына, Турном, Гогенлоэ и остальными. Речь повел австрийский дворянин Чернембл он был за новый, более мощный удар по врагу и главное за то, чтобы обрушить его на измотанного неприятеля немедленно. Этой же ночью. Младший Тури поддержал Чернембла и согласился взять командование армией на себя, чтобы курфюрст остался возле раненого сына. Когда же в зал пришли еще и выборные от горожан и еврейской общины и щедро предложили такую основательную ссуду, что все трудности, связанные со снабжением защитников Праги, сами собой отпали, решение было принято.

- Быть по сему, - проговорил наконец король и поднялся (все повскакали с мест). - Иного решения я себе и не представлял, хотел только сперва услышать ваше мнение. И мнение любезных сердцу моему пражан, конечно. Благодарю. Когда ты думаешь начать атаку, Турн?

- В час пополуночи, ваше величество, - склонился Турн в таком низком поклоне, что султаном шлема, почерневшим от порохового дыма, провел по мозаичному паркету (кираса Турна в нескольких местах темнела вмятинами след колющего и огнестрельного оружия). - А к тому времени наладим связь с полками Бетлена Габора. Подам Максимилиана с Биквоем прямо в руки вашему величеству. И чешская корона на августейшей голове будет незыблемей, чем горы, что венчают эту землю.

- Благодарю, граф, - кивнул Фридрих Фальцский. - Дай-то бог. Я тебя не забуду. В час пополуночи буду смотреть на войско с городской стены и ждать тебя с победой как героя.

На белогорское плато ложилась промозглая ноябрьская ночь, снежком присыпало рты давно уже окоченелых трупов. Милосердные братья кончили свою работу и, как могли, помогали живым. Да и не до мертвых теперь было.

Создания системы Альфа Дракона невозмутимо оставались на своих местах фактора времени в земном восприятии для них, как нам известно, просто не существовало. Спешить им было некуда. Час или тысячелетие - для них все едино.

- Двуногие соединения углерода вышли из города, - сказало среди ночи Четверть сотни.

Четырежды десять не ответило. Оно тоже восприняло неразличимые для грубого несовершенного человеческого уха осторожные звуки, сопровождавшие снятие заграждений за Страговскими воротами, топот копыт, обтянутых мешковиной, и хриплый шепот капралов, выстраивающих пехоту и ополчение. Заскрипели на петлях ворота. Послышались какие-то неописуемые вскрики, когда мечи головного отряда сословного войска пронзили первых, еще не очнувшихся от дремоты караульных неприятеля.

Грохотали мушкеты. Полк за полком садился на сытых, напоенных коней чего отнюдь нельзя было сказать о лошадях, которые были под кирасирами и гусарами Биквоя, - выезжали из городских ворот, брали в клещи императорское войско.

Фридрих Фальцский, зябко кутаясь в горностаевую мантию, при вспышках пушечных, мушкетных и аркебузных залпов, при красных отблесках пожаров на свинцовом небе, которые охватили еще уцелевшие лачуги Мотола и Йиновиц, следил за удаляющимся боем. Туда гнал императорских солдат младший Турн. Их отступление превращалось в беспорядочное бегство. Биквой с Максимилианом ринулись на юг, вдоль Влтавы, прямо на копья венгерской кавалерии Бетлена Габора и вспомогательных частей моравского сословного войска. Корона чешская будет незыблемо венчать Фридриха Фальцского и его сына и сына сына его. Он велел привести себе коня и приготовить освежающую ванну.

- Так, стоп, - проговорило Четверть сотни. - Высшая Координация все это разграничила очень точно. Вмешаемся, отойдя немного в прошлое: когда на этой части планеты происходила в последний раз смена света и темноты.