Страница 9 из 24
- Полгода назад вроде отнес одно письмо. А куда, убей бог, не помню.
- Там вспомнишь... У них, брат, на дыбе вспоминают. Бежать тебе надо и немедля, потому что Котов рыщет, а он времени зря терять не будет.
- Бежать, прямо сейчас? А спектакль?
- Отыграй свой спектакль. Домой не ходи. Там могут засаду устроить. Деньги у тебя есть?
- Хватит, но ведь...- Алеша плохо соображал, - надо теплое взять, книги и еще... глобус.
- Какой к черту глобус? Ладно, я твои вещи сам соберу. Теперь слушай меня внимательно. Школа мне давно опостылела, ты знаешь. Словом, я бегу вместе с тобой.
Алексей, широко раскрыв глаза, уставился на Александра.
- Тебе-то зачем? Одумайся, Сашка! Без паспортов мы не люди. Котов два наших имени в одно соединит. Решит, что и ты в это дело замешан.
- Это мне решать, куда я замешан, а куда нет. Я не могу оставаться в Москве. Мне в Петербург надо. Понимаешь? Надо! А ты в Кронштадт к Чичигову открывать новые земли.
- Начинаем, начинаем, мадам... месье...- донеслось со сцены.
- Чичигов в Лондоне. Какой Кронштадт? - чуть ли не со слезами крикнул Алексей.
- Ладно. Потом решим, куда бежать. Сразу после спектакля приходи к Грузинской богоматери. Знаешь? На Старой площади. Я там буду.
Представление не клеилось. Внезапность замены давала себя знать тем, что дух пьесы не улавливался играющими. "Трагедия о Полиционе" была написана в стиле высокопарном, и актеры непроизвольно навязывали этот стиль фривольной "Гонимой невинности".
Кроме того, суфлер был пьян, а оттого сердит и слишком громок. Сколько ни увещевали его, сколько ни давал он клятв не брать перед спектаклем в рот спиртного, из суфлерской раковины всегда тянуло алкогольным душком, а подсказки перекрывали голоса самых громких актеров. Раньше суфлер был трезвенник, отличный был суфлер, но "окал" по-вологодски и очень возгорался. И половины действия не пройдет, а вся труппа окает и возгорается с суфлерскими интонациями. Выгнали его, да, видно, и этот, теперешний, скоро пойдет за своим предшественником.
Но публика принимала, как всегда, хорошо. В театр ходили себя показать и людей посмотреть, а то, что происходило на сцене, хоть и трогало зрителей, было далеко не главным в развлечении светского общества.
Алексей весьма вольно трактовал образ горничной. Он то мерил сцену угловатой мужской походкой, то застывал столбом, кусая губы и нетерпеливо топая ногой.
- Ах, мадам... Ну уж нет, мадам... Да пристало ли мне это, сударь, лепетал он невпопад, а в голове вертелся один вопрос: "Что делать?"
Ответ подсказал суфлер:
- Живой я, сударь, не дамся, - крикнул он реплику мадам Лебрен.
"Вот ответ, - подумал Алексей. - Живым я вам не дамся. Живым на пытки не пойду".
Как только сцена с его участием кончилась, он побежал в гримерную и, закинув юбку на голову, подпоясался шпагой.
- Честь - суть мое достоинство... как я его понимаю...- шептал он, застегивая ремень.
Его выход. Мадам Лебрен поймала Алешу за рукав. - Ты где шатался, Корсак? Странный ты нынче. Пошли...- И добавила озабоченно. - Что-то в зале шумно стало.
Драгунские мундиры он увидел сразу, и оттого, что в зале было много зеркал, мундиры удваивались, утраивались, исчезали штатские платья и женские робы, лишь драгуны стояли, сидели, искали глазами Алексея.
"Прав ты был, Сашенька! За мной... Как же отсюда выбраться? Второй этаж. Выход один - через зал. Еще надо успеть снять с себя эти женские тряпки". И Алексей начал пятиться в глубь сцены, машинально расстегивая пуговицы.
Драгун было четверо. Они стояли позади кресел и с любопытством смотрели на сцену. Публика успокоилась и перестала обращать на них внимание. Невзрачного вида человек, сопровождающий драгун, и вовсе не был замечен. Кому есть дело до штык-юнкера Котова, который поставил драгун у стенки, пошептал что-то старшему и исчез за кулисами.
Дальнейшие события расценивались и актерами и зрителями как переполох, смятение, вызванное совершенно непонятными причинами.
На сцене уже любовь вошла в полную силу, дамы и девицы даже веера поуспокоили, ловя взволнованные признания лицедеев, а старики заснули без помех, когда раздался истошный крик и в зал со сцены выскочила девица в сбитом набок чепце и неприлично поднятых юбках. И не успели зрители признать в ней недавнюю горничную, как девица сбила ногой высокий канделябр, пулей пролетела по зале и скрылась в боковой двери. За девицей, вопя и размахивая руками, проскакал человек в черном камзоле.
Канделябр словно нехотя стал заваливаться набок, но был подхвачен сильной рукой вельможи в роскошном кафтане. И только одна свечка выскочила из своего гнезда и упала прямо на золоченый подол сидящей дамы. Украшавшие подол пышные рюши занялись сразу, и по парчовому подолу, который сам не загорелся из-за обилия золотых нитей, игриво побежали два ручейка пламени.
Визг, гам, рев, перевернутые кресла - вся зала словно сбесилась. Всем казалось, что огненные ручейки бегут к их парикам и юбкам. "Пожар!" закричал кто-то фальцетом. Вельможа старался сбить пламя с одежды дамы, но она рвалась из рук и истошно вопила. Актеры бросили играть и облепили рампу. Только суфлер оставался спокойным и продолжал громко выкрикивать реплики.
Драгуны, видно, забыли, зачем пришли, и теперь видели свой долг в немедленном прекращении всей этой кутерьмы, для чего встали в дверях и, отбиваясь от лавины наседающих тел, дружно гаркали:
- Господа, спокойствие... Уберите руки, сударыня... Ма-а-ть вашу... прекратить!
А где Алексей? Он сидит верхом на подоконнике и отбивается руками и ногами от обессилевшего Котова.
- Не уйдешь, злодей! Не выйдет, душегубец! - Штык-юнкер вцепился в Алешину юбку и стойко принимал на себя град ударов.
Не запри ты, старый дурак, гримерную с актерскими пожитками, не суетись раньше времени, а выжди, и сидел бы твой юный враг в арестантской карете между мундирами, а теперь арестуй его попробуй, красноглазый черт!
Чувствуя, что Алексей вот-вот вылезет из юбки. Котов понял, что надо обхватить его за талию, присосаться к Корсаку и ждать драгун, чьи басовитые окрики слышались из залы. Собрав все силы, штык-юнкер грудью бросился на преступника.