Страница 23 из 24
- Сейчас не могу. Надобно дождаться письма от отца. Я приеду в Петербург в карете с гербами.
- Когда?
- Когда позовут. Саш, а где искать тебя в Петербурге?
- Я сам тебя найду. А вот как нам быть с Алешкой? Никита задумался.
- Ты ищи его в Кронштадте, - он улыбнулся, - в котором Алеше "быть не надо", а я по дороге в Петербург наведаюсь в село Перовское. Может, он к маменьке побежал? Я бы на его месте так и сделал.
Друзья обнялись. В пять часов почтовая карета увезла Белова из Москвы.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
-1
Три дня шел дождь. Дороги в России всегда оставляли желать лучшего, а в то июльское лето старый лесной тракт, по которому пробиралась карета, представлял из себя совершеннейшую трясину. Карета была большая, четырехместная, сделанная с учетом всех требований удобства и моды, но глядя, как переваливается она с боку на бок, скрипит колесами, дрожит, преодолевая выбоины и ухабы, можно было только пожалеть сидящих в ней. От мокрых лошадиных спин валил пар. Кучер давно перестал щелкать кнутом и понукать лошадей, а сидел, втянув голову в плечи, и только молился, чтобы карета не завязла в грязи и не перевернулась.
Но Николай Угодник, защитник всех путешествующих, видно, не внял молитве. Лошади встали. Каждая их попытка вытащить карету на ровное место приводила к тому, что она подавалась вперед, готовая вот-вот преодолеть бугор, но в последний момент откатывалась на дно ямы, угрожающе кренясь набок.
- О, эти русские дороги! Эти русские кучера! Эти русские лошади! раздалось из кареты.
- Загрязли, ваше сиятельство, как есть загрязли. Хворост под колеса надо положить, а то их так и засасывает. Я сейчас, мигом, -крикнул кучер, прыгая в жидкую грязь.
Он быстро миновал заросшую кустарником лужайку и скрылся в лесу, но очень скоро вернулся назад без хвороста и сильно испуганный.
- Там лежит кто-то, - крикнул он, стуча в дверцу кареты.
- Ну и пусть лежит, - ответил женский голос.
- Похоже, не живой.
- Труп, что ли?
- Женщина они... Может, и труп.
- Если живая - проснется, встанет и пойдет. А мертвой мы уже ничем не сможем помочь. Набирай хворосту, Григорий. Мочи нет!
- О, это русское бессердечие! - воскликнул мужчина, распахнул дверцу кареты и ловко выпрыгнул на обочину дороги, поросшую цикорием и желтой льнянкой.
- Там, ваше сиятельство, на опушке, под елкой, - торопливо сказал кучер и с готовностью побежал вперед, показывая дорогу.
Женщина лежала на боку, уткнувшись лицом в мох. Раскинувшиеся шатром еловые ветви не пропускали дождя, и оттого, что она лежала на сухом, видимо, заранее выбранном месте и была аккуратно прикрыта плащом, можно было предположить, что она просто спит. Безмятежную картину портила босая, синюшного цвета нога, торчащая из оборок юбки. Другая нога была обута в щегольский туфель с красным каблуком. Эти разные ноги вызывали в памяти мертвецкую.
- Может, пьяная? - с надеждой прошептал кучер.
- Григорий, послушай. Regarde ce qu'elle a*. - Мужчина выразительно вращал кистью руки, безуспешно пытаясь подыскать нужное слово.
- Перевернуть ее, что ли?
- Да, да... Перевернуть!
Как только кучер дотронулся до плеча лежащей, она встрепенулась, попыталась встать, но застонала и села, с ужасом глядя на мужчин. Это была молодая девушка, смертельно утомленная, а, может быть, и больная.
- Кто вы такие? Что вам от меня нужно? Оставьте меня... - Голос у нее был низкий, простуженный.
- Мы хотим помочь вам, дитя мое, - сказал тот, кого называли сиятельством. По-русски он говорил не чисто, с трудом подбирая слова, но именно это, казалось, успокоило девушку.
- Я повредила ногу и заблудилась.
- Здесь же дорога рядом. Там наша карета. Пойдемте. Григорий, помоги!
- Зачем карета? - опять разволновалась девушка. - Не надо кареты. Я с богомолья иду.
Но мужчины уже подняли ее, и, поддерживаемая с двух сторон, она заковыляла к карете.
- Эта бедняжка заблудилась. Она идет с богомолья, - сказал мужчина сидящей в карете даме. - Мы ее подвезем.
Девушка с трудом преодолела подножку, стараясь ни на кого не смотреть, опустилась на сиденье и замерла, прислушиваясь к возне, производимой снаружи кучером. Григорий ругался, подсовывал хворост под колеса, кряхтел, понукал лошадей. Наконец карета вылезла из ямы и опять пошла качаться по колдобинам и выбоинам, как шхуна на большой волне.
Девушка понемногу освоилась и начала робко приводить себя в порядок: пригладила волосы, закрыла голову капюшоном плаща, поправила складки юбки. Если бы неожиданные попутчики могли угадать мысли юной богомолки, они показались бы им более чем странными.
* Посмотри, что с ней (фр. ).
"Вот угораздило... Кто эти люди? На шпионов Тайной канцелярии они, пожалуй, не похожи. Не заметили ли они шпагу? А может быть, встреча и к лучшему? Отвезут на постоялый двор. Там решат, что я с ними, и внимания на меня не обратят. В тепле хоть посплю, а там видно будет... "
Так думала молодая девица, в обличье которой скрывался рьяно разыскиваемый друзьями Алексей Корсак.
Белов был прав - Алеша сбежал из Москвы. Прыгая из окна, он подвернул ногу и, на первых порах не чувствуя боли, помчался на Старую площадь. То, что Белов не пришел к месту встречи, укрепило самые худшие его подозрения. Он и мысли не допускал, что надо бы попытаться найти Александра или обратиться за помощью к Никите. В каждой подворотне ему мерещилась засада. Кроме того, как ни бредовы и бессмысленны были обвинения - участие в заговоре, Алексей почувствовал себя изгоем, чем-то вроде прокаженного. Инстинктивная боязнь навлечь подозрение на друзей была столь сильна, что он даже обрадовался отсутствию Александра.
На рассвете со Старой площади тронулся крестьянский обоз, с ним Алексей выбрался из Москвы. Его довезли до большого села на реке Истре, накормили, дали хлеба на дорогу, а дальше, держа путь на северо-запад, он побрел сам.
В карете было тепло, монотонная качка убаюкивала и вызывала легкую дурноту. Борясь со сном и придерживая ерзающий на голове мокрый парик, Алексей принялся украдкой рассматривать своих спутников.
Их было трое. Алешин спаситель был носат, молод и важен. Лиловый камзол по обычаю моды торчал по бокам колоколом, жесткое жабо из черных кружев подпирало острый, спесиво выпяченный подбородок. Скучное и брезгливое выражение лица его никак не вязалось с тем мнением, которое успел составить о нем Алексей.