Страница 3 из 11
Тараканчики. Травленые. Все равно съел. К этой химии, которой их травят, я давно уже приспособился. А есть хочется. Ван Гог учил, что в голодный год и таракан - мясо. Хотя и не очень питательное. Выше, Монах! Выше, выше! Десять. Где-то внизу сошла лавина, уровня так с седьмого. Эх, мало я в детстве уделял времени физподготовке! Левая задняя лапа уже почти ничего не чувствует. Цель близка, Монах! Не расслабляться! Мысли сбегают, остается только одна: "НАВЕРХ, НАВЕРХ, НАВЕРХ!" Она стучит в моей голове, мечется где-то между ушами вместе с ударами сердца, которое я теперь тоже слышу всем телом.
Неделю назад мы с маленькой Айсой вдвоем вылезали наверх. Ночью, конечно. Кто бы нас, молодых да здоровых, днем выпустил! Первым делом мы нашли очень много вкусной еды в большом железном ящике, и плотно поужинали. Потом мы сидели в каком-то довольно укромном местечке, и Айса долго молча смотрела на небо, пока я нежно вылизывал ее бархатистую шкурку.
- Монах, - спросила она, - ты знаешь, что это так светит сверху? Ну, эти, маленькие и блестящие?
- Знаю. Ван Гог говорил мне, что это множество других миров, многие из которых гораздо прекраснее нашего. Только вот попасть туда практически невозможно, к сожалению.
- А мне мама говорила, что это - души умерших крыс. Всех, какие когда-либо жили. И что после смерти мы с тобой тоже будем смотреть оттуда своими сияющими глазами. - тихо произнесла Айса.
- А что мы еще там будем делать?
- Не знаю. Об этом мама мне не сказала, а я не спросила. Как-то не по себе мне стало, вот я и промолчала...
Айса, милая моя маленькая Айса... Я доберусь до самого верха, снова увижу небо и обязательно найду тебя на нем... Чтобы хоть посмотреть на тебя... Вверх, вверх, фокстерьер меня подери!
Одиннадцать. Не чувствую уже вообще ничего. Даже боли в хвосте. Последний рывок. Не отдыхать, не расслабляться, никаких привалов! Я обязан дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти дойти...
Вот и двенадцать. Последний выступ. Теперь можно, и, кажется, даже нужно заползти в эту железяку, помнится, разведчики что-то говорили об этом... И расслабиться можно. Теперь осталось только ждать, когда эта штука откроется, и потом быстро бежать. Не важно, куда, лишь бы наверх, к звездам.
Скрежет, пол уходит из-под ног, слепящий яркий свет, испуганное лицо двуногого, ярко выпученные глаза, оглушительный крик... Я не знаю, как я выбежал наверх, какими путями я попал на эту огромную ровную площадку. Помню только, что по инерции пробежал довольно много, потом остановился, увидел над собой синюю бездну и упал без чувств.
КОШАЧЬЕ СЕРДЦЕ.
Афоня угомонился часов этак в пять, когда Антон Павлович уже досматривал свой последний сон, внутренне готовясь проснуться и идти приводить в порядок Закреплённый Участок. Афоня всю ночь читал. Процесс этот давался ему с трудом, поэтому через каждые полчаса приходилось восстанавливать силы стопкой водки. Вчера Антон Павлович нашёл на Закреплённом Участке книгу М.А.Булгакова "Собачье сердце", пролистал, не нашёл ничего для себя полезного, и подарил своему обычному собутыльнику с напутствием "просвещайся, Афанасий". Такая снисходительность задела Афоню за живое, он твёрдо про себя решил: "И просвещусь!", и, как только бутылка была допита, ушёл домой и начал просвещаться. Написанное потрясло старого алкоголика. Там умник-профессор, интеллигент чёртов, без особых проблем состряпал из собаки человека. Получившийся субъект, по фамилии Шариков, очень Афоне понравился: простой такой парень, в университетах не обучался, да и выпить не дурак, опять же. Было там написано и про других хороших людей, вроде товарища Швондера, но про Шарикова больше. И когда под утро расчувствовавшийся и совсем уж хмельной Афанасий дочитал книгу до финала, где негодяй профессор и подручный доктор (еврей, между прочим), скрутили несчастного Шарикова и опять превратили в собаку, старик заплакал горючими слезами, проклиная всех евреев, докторов, профессоров и вообще интеллигентов. В таком настроении он и заснул. И тут же начал смотреть сон.
Бродячий кот Ужас, вскормленный собакой, имел несчастье попасться под руку профессору-еврею с самыми садистскими намерениями. Тут же Ужас был превращён в человека, получил одежду, ордер на жилплощадь и паспорт на имя Ужасных Апофеоза Валерьяновича. Новоиспечённый гражданин время терять даром не стал, а стал вселяться в означенную в ордере жилплощадь. На этой площади, однако ж, оказался уже жилец, всем известный алкоголик Афоня. Апофеоз Валерьянович, презрев былую дружбу, вышвырнул Афоню вон вместе со всем его незамысловатым скарбом, после чего взял на пушку ближайшую сберкассу, обзавёлся мебелью, модной одеждой, всякой аппаратурой и даже автомобилем. Затем он назвал полный дом всяких девок лёгкого поведения и прочих подозрительных личностей и гулял неделю подряд. Всё это время Афоня жил у Антона Павловича, дворника, и вместе пили они водку, подаренную дворнику всё тем же гражданином Ужасных в количестве пяти ящиков. По прошествии почти месяца, когда водка закончилась, а Антона Павловича начало тяготить постоянное присутствие в его квартире Афони, они совместно стали разрабатывать хитроумный план, как им избавиться от Апофеоза Валерьяновича. Решение пришло за распитием последней бутылки из дарёных запасов.
- Сдаётся мне, - сказал Антон Павлович, - разгадка лежит где-то на поверхности.
- Это как - на поверхности?
- Ну, например, в самых обыденных его делах. Или... кстати, а как его зовут?
- Ужас.
- Нет, полностью, по-новому.
- Ужасных Апофеоз Валерьянович.
- Стоп, чую правду... А! Валерьяныч, говоришь?! Вот оно! Надо его валерьянкой напоить, он же бывший кот, и от валерьянки одуреть обязан! Так. Ты тут сиди, а я в аптеку.
Вернулся он через пять минут с двадцатью флаконами настойки валерианы. Сообща друзья перелили содержимое флакончиков в большую миску и добавили воды для объёма. После чего встали под бывшими Афониными окнами, поставили миску, хором покричали " Кс-кс-кс-кс!" и отошли в сторонку. Со всех сторон к миске мчались с диким мявом коты и кошки, а окно второго этажа распахнулось и оттуда выпрыгнул гражданин Ужасных. По старой кошачьей привычке он извернулся в полёте, чтобы приземлиться на четыре лапы, но человеческие конечности не подходят для таких экспериментов, и Апофеоз Валерьянович после приземления на четыре точки основательно приложился головой к асфальту, дёрнулся раза два, и затих. А вокруг бесновались коты, дрались за миску валерьянки, многоголосый мяв сотрясал воздух, и выглядело это настолько ужасно, что
Афоня проснулся. Схватился за голову. Плеснул в стакан остатки водки, выпил и тут же поклялся сам себе страшной клятвой, что никогда больше не прочтёт ни одной книги, какой бы интересной она ни казалась.
В дверь кто-то поскрёбся. Афоня открыл.
- Входите, дражайший Апофеоз Валерьянович, я тут вам кильки со вчерашнего дня припас.
Ужас, слегка ошалевший от такого приветствия, приглашением воспользовался и через минуту уже жадно ел кильку в томатном соусе, свернув свой хвост собачьим бубликом, как обычно.
ШЕЯ.
Помнишь, у Пушкина в "Каменном госте", когда дон Гуан впервые видит донну Анну, между ним и Лепорелло происходит следующий диалог:
Дон Гуан:
...Чуть узенькую пятку я заметил.
Лепорелло:
Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное...
Вот и у меня такое же живое воображение. Причём, когда большинство заглядывается на хорошеньких женщин, внимание обращают на ноги, фигуру, грудь... Я же первым делом смотрю на её шею. На мой взгляд, нет ничего чудеснее и изящнее в природе, чем шея молодой красивой женщины. Ну и, конечно, когда всё остальное у неё в порядке и соответствует шее, это просто великолепно. Из всего вышесказанного отнюдь не должно следовать, что у меня чистый тестостерон вместо крови. Просто я люблю женщин. А они - меня. Иногда. Фоторепортером я работаю четвертый год, а в прошлом году у меня появилась своя студия, где прекрасные женщины с потрясающими шеями иногда не отказывают попозировать мне. К тому же мне нет ещё и тридцати, так что ... ну, в общем, вот такой я человек.