Матрешка

- Что еще за прикрытие? О чем не сообщать Стиву?

- Володя вам все объяснит по дороге, - и повесил трубку.

Я воззрился на родственничка.

- Танюша нашлась, - сказал он.

- Живая?

- Живая.

- На Брайтоне? - спросил я, снимая телефонную трубку.

- На Стейтен-Айленде.

- Мне надо знать точно! - закричал я, схватив его за грудки. - Я звоню в полицию.

- А без лягашей нельзя?

- Борис Павлович сказал, что не справимся.

- Много он секет, твой Борис Павлович! - И добавил презрительно. Кагебешня.

И тем не менее они спелись, подумал я и набрал номер ФБР.

Стива на месте не оказалось. Пока его разыскивали, Володя вводил меня в курс дела. Хмель с меня как рукой сняло. Я пересказал что сам успел узнать Стиву, когда тот, наконец, проклюнулся.

- Задержитесь хотя бы на четверть часа. А мы пока подтянем отряды быстрого развертывания. Чтобы подстраховаться.

При одном упоминании об этих чертовых отрядах, которые он однажды уже задействовал без никакого толку, я чуть не врезал ему словесно, но он повесил трубку. Я уже жалел, что не послушался Володю и позвонил Стиву.

Набрал Жаклин и, не вдаваясь в подробности, сказал, что все вот-вот решится.

Послушал как Жаклин плачет и повесил трубку.

Меня мучили сомнения - как Борису Павловичу удалось выйти на Тарзана? С помощью Володи? Или они с Тарзаном в деле, повязаны, а Володя - такая же шестерка, как мнимый владелец "Царского подарка"?

- Доскажу по дороге, - сказал Володя, когда мы садились в "тойоту".

14.

У человека, искушенного в средневековом и ренессансном зодчестве, церковь Иисуса Христа Святых Последних Дней на Санфорд авеню в Куинсе вряд ли вызовет прилив положительных эмоций. Скорее наоборот. Тем более, когда он заглянет внутрь. До ремонта на ней хоть был налет если не старины, то ветхости, а сейчас - обновленная, отлакированная до безвкусицы, со слащавыми картинками в фойе на христианские темы - эстету лучше держаться отсюда подальше. Но должен ли молитвенный дом быть еще и завлекательным эстетически? Не знаю. Не являются ли все эти взлеты художественного гения отвлечением от Бога? Не есть ли само искусство - от лукавого? Даже то, что во славу Господа - дело рук дьявола?

Чего в самом деле жаль, так это акустики, а ее наша церковь в результате ремонта частично утратила: перекричать орущую детвору, которая составляет половину паствы, практически невозможно. Тем не менее, случается иногда, читаю здесь проповеди, на одну из которых взял Лену с Танюшей. В конце концов, если мы посещаем иногда всей семьей православную церковь, почему хоть однажды не заглянуть в мормонскую?

Это был как раз начальный период моих сомнений - появился брат Володя, с нашего общего счета неведомо куда стали уплывать деньги, меня мучила ревность, одолела сыщицкая страсть, на душе погано. А если вдуматься, счастливейшие были времена, пусть жил в иллюзорном мире. Но я не сознавал тогда своего счастья и мучился. Вот и для проповеди я избрал тревоживший меня сюжет: "Как трудно быть христианином", все равно - мормоном, православным, католиком, протестантом. В том смысле, что трудно соблюдать общеизвестные заповеди, преодолевать соблазны, не желать ближнему зла, подставлять правую щеку, когда тебе вдарили что есть силы по левой и прочее и прочее. Кое-какие тезисы я заготовил заранее, но большей частью импровизировал, размышлял вслух. Мне хотелось быть услышанным Леной, потому что дома мы как-то разучились слушать друг друга. Но получилось так, что обращался я в основном к самому себе, не находя больше в моей измочаленной душе ни смирения, ни благости, ни покоя. Отпустил тормоза и несся неведомо куда.

Как вот сейчас по Белт-парквею, дослушивая рассказ Володи про Танюшу.

А тогда, после моей проповеди, хоть я и адресовал ее жене, а оказалось - самому себе, как Марк Аврелий, именно Танюша измучила меня теологическими вопросами. Как раз у Лены было деревянное ухо к религии, да и атеистское воспитание вряд ли способствовало ее приобщению к вере. А в православную церковь наведывалась скорее от крутого одиночества, особенно поначалу, среди американцев и эмигрантов, по преимуществу евреев, хоть и таких же безродных и безверных, как и она, но живших замкнутым кланом, в добровольном и вроде бы никак необозначенном топографически гетто.

- Зачем быть христианином, если так трудно? - спросила меня Танюша, а Лена усмехнулась, предвкушая мой теологический провал, как прежде историко-мифологические (типа "Кто сильнее - Геракл или Самсон?")

На этот раз я, однако, нашелся:

- Укол делать больно, но он избавляет тебя от болезни. Зуб лечить больно, но это лучше, чем его потерять. А думаешь, легко Лене было тебя рожать? Два дня мучилась - и все никак. А потом ей живот разрезали - иначе бы ты родилась мертвой. Да и тебе было нелегко в эти дни, хоть ты и не помнишь. Приходится жертвовать меньшим, чтобы приобрести большее.

- Чтобы родиться, чтобы не заболеть, чтобы зуб сохранить - это я понимаю. А зачем в Бога верить, если это так трудно, как ты говоришь?

Я быстро перечислил в уме сомнительные выгоды веры по сравнению с жертвами воздержания во имя ее и понял, что ни один из аргументов не прозвучит для Танюши убедительно. Что для нее душа либо бессмертие? Если даже для меня это под вопросом, и Соловьев, мой русский знакомец, назвал меня недавно "бывшим мормоном". Короче, спасовал перед дочкой, не сумев ответить на ее вопросы. И сейчас, когда мы мчались с Володей по Кольцевому парквею, та моя безответность мучила меня больше всего, словно я уже тогда расписался в собственной немощи, в неспособности помочь, когда настанет пора, самому дорогому для меня существу на белом свете. И вот эта пора наступила, и я молил моего Бога, чтобы он одарил меня заново верой в Него, потому что без этой веры я не смогу ее спасти. И в тот самый момент, когда мой Бог, мне казалось, снизошел до моей мольбы, и меня как озарило если не верой в Бога, то верой в то, что с Его помощью я спасу Танюшу, и я дал полный газ, вжав ногу в педаль, моя "тойотушка" рванула вперед, но вдруг стала терять скорость, едва успел вырулить на обочину, и она встала там, как вкопанная. Проклятие!