Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 21

Нет, Человеку было не до турецких кальянов. Умирающий президент бодро вскочил, чтобы его проводить.

- Вот так и воюем в джунглях. Все хитростью, хитростью, ползком, на брюхе под лианами. - Президент был очень доволен собой. - Протест шепотом. Но Европа слышит, понимает. Ученые всего мира увидят - такой документ, и нет моей подписи.

- А если не шепотом? Чуть погромче? - спросил Человек.

Президент указал на порт - они как раз шли застекленной галереей, превращенной в зимний сад. Кричащие, разинутые рты орудий по-прежнему отдавали приказы городу.

- Что ты! Погромче - это было бы очень вредно. Преступно. Его окружают крайние правые...

- Еще более правые?

- О, да! Им не нравится, что дело обошлось малой кровью, они пугают его оппозицией слева, толкают на репрессии. Так называемые превентивные репрессии, когда изымают всех, кто мог бы со временем представлять опасность. Одна какая-нибудь левая выходка - и полетят головы. Достойные головы! Надо всячески осаживать молодежь, надеть на них намордники. Ради них самих, ты же понимаешь. Иначе я ни за что не ручаюсь. Я просто не берусь удерживать за медные рога бешеного Минотавра, если они его раздразнят. Наши молодые друзья и ученики сейчас опаснее наших врагов. Это главная опасность.

Они медленно двигались по анфиладе комнат - египетских, китайских, скифских, еще каких-то, заставленных вычурной мебелью, загроможденных антикварными безделушками.

- Вот живу здесь, как заложник в стане врагов. - Президент сделал удрученное лицо. - О, им очень хотелось бы меня свалить. Но я не покидаю поста. Нет, я не подам им повода со мной разделаться! Все-таки это очень важно, что в президентском кресле сидит человек широких взглядов, не из их шайки. Они любой ценой хотят от меня избавиться, а я любой ценой буду удерживаться - зубами, ногтями...

- Любой ценой?

- Ну да. Это тоже борьба за демократию. Маленькая победа демократии. И потом, сидя в этом кресле, я могу делать добро. Или хотя бы не делать зла, - поправился он. - Умру, посадят вам на голову зверя... - Человека передернуло. - Ох, прости, пожалуйста. Посадят эту скотину вице-президента. Можешь мне поверить, он наступит на детскую головку и даже не обернется посмотреть, что это хрустнуло. Умоетесь кровью, вспомните тогда меня, грешного. Постой. - Он тронул Человека за пустой рукав, остановил его на верхней ступеньке круглящейся лестницы с мраморными перилами и бронзовыми голыми мавританками, поддерживающими шары светильников. - А может быть, все-таки выпьешь рислинг? У меня настоящий, рейнский...

И вот Человек уже шел обратно, подняв воротник пальто, зябко поводя плечами, - мимо тех же праздничных витрин, по тем же улицам. Вечерело, но фонари еще не зажигали. Изморозь, точно мелом, прочертила мельчайшие ветки деревьев, параллельные линейки проводов, карнизы и подоконники бело-черный благородный рисунок на серой шероховатой бумаге.

В одной из витрин Дед Мороз протягивал Красной Шапоччке, отдаленно похожей на Русалку, корзину с апельсинами.

Та улыбалась застывшей счастливой, сказочной улыбкой. Рождественская сказка блистала новенькими яркими красками, как обложка журнала. Но если приглядеться, оскал у Деда Мороза был неприятный - волчий, хищный. А апельсины были из папье-маше, грубо раскрашенные. Везде обман, даже в сказке.

- Привет Создателю Зверя!

Кто-то окликал его из дверей винного кабачка, откуда валил пар. Кто бы это?

- Привет креслу номер 203!

Теперь он узнал говорившего - это был Писатель. В академии Наук и Искусств они занимали соседние кресла - номер 202 и номер 203. Их принимали в академию в один день.

Писатель, без шапки, присыпанный, точно нафталином, снежными блестками, высовывался на улицу и махал рукой, подзывая к себе Человека.

Человек любил книги Писателя - первые, пронизанные радостью бытия, любовью к детям, деревьям, животным, и более поздние, странные, болезненные, где угадывалась тоска по гармонии, по цельному, неразорванному существованию.

У Писателя были грубые, резкие черты лица, толстый нос, лохматые брови. Когда он волновался, то лицо его подергивалось. Последнее время он мало писал и, если верить слухам, много пил. А если писал, то больше исторические исследования, биографии выдающихся людей прошлого, реформаторов и правдоискателей.

- Идите сюда. Истина в вине! Вы должны со мной посидеть.

- Да нет, я...

- Куда-нибудь торопитесь? Имеете шансы лучше провести субботний вечер?

Человек пожал плечами и вошел в кабачок. Люди сидели за столиками, не раздеваясь, под низкими сводами плавал табачный дым. Остатки пива и вина выплескивали прямо на земляной пол. Слепой старик играл на флейте жалобно, заунывно. По столам ходила черная кошка, выгнув спину, задрав хвост трубой, и ела с тарелок остатки сосисок, передергиваясь от горчицы. Никто ее не гнал.

- Зачем вы в таком...

- А где прикажете? В Европейской гостинице, где стриптиз, сувениры для иностранцев и голубые фраки? Вы думаете, там мне было бы лучше?

- Нет, не думаю.

- Здесь хоть словцо услышишь хорошее, сочное. Пусть непечатное.

Он налил Человеку вина в не слишком чистый стакан.

Девушка с крупными, как монеты, рыжими веснушками небрежно протерла стол и ушла, унося на своем плече черную кошку.

- Вот сижу, рассуждаю сам с собой. Интересует меня одна личность...

- Глава Государства?

- Браво! - сказал Писатель, мотая растрепанной головой. - С вами стоит разговаривать. Так куда идет страна? Эпоха? По моему глубочайшему убеждению, современник не имеет возможности отвечать на такой вопрос. Слишком короток срок человеческой жизни. Все равно как если бы муха, ползя по окружности Земли, пыталась определить, какая это линия, ровная или закругленная, насколько закругленная и куда она ведет. Чтобы понять ход истории, нужна дистанция. Свидетели событий всегда слепы.

- Печальное рассуждение.

- Веселенького хотите? Идите пить с президентом.

- Хочу ясности.

Писатель много и нервно курил, зажигая одну сигарету о ДРУГУю, осыпая пеплом стол, тарелки и стаканы.

- Социальная жизнь неразборчива, как каракули ребенка, и не более осмысленна, чем его лепет. Шарлатан тот, кто берется давать оценки, выставлять баллы по поведению. - Сигарета жгла ему пальцы, но он, забывшись, не бросал ее. - Если меня спросят: "Что такое Глава Государства?", я скажу: "Зайдите так лет через сто. А лучше через двести". Усилия людей в области политики редко приводят к тем целям, которые они себе обозначили, - почти всегда к совсем иным, неожиданным и часто к диаметрально противоположным...

Он ткнул окурок в цветочный горшок с чахлым растеньицем и жадно затянулся новой сигаретой.

Человек потер лоб рукой, точно собираясь с мыслями.

- Если оценка невозможна - невозможно и действие. Значит, человек обречен на бездействие. Так?

- Хм! У вас слишком точное мышление. История человеческая ближе к полотнам импрессионистов, чем к геометрическим теоремам. Все смазано, зыблется, как отражение на воде. Только пятна... блики...

Писатель был пьян. Другой бы давно свалился под стол.

А он хотя и запинался больше обычного, однако не терял нити разговора.

- Но существует же прогрессивное и...

Писатель фыркнул, насупил широкие брови.

- Ах, вам прогрессивное? Пожалуйста. Вот две фигуры - Талейран... и Гракх Бабеф... Князь Талейран был первый подлец Франции, хотя там подлецов в девятнадцатом веке хватало. Первейший. Вы со мной согласны? Человек без совести, чести, вечный изменник, не продававший только свою родную мать очевидно, на нее не нашлось покупателей. - Лицо Писателя задергалось. Говорят, дьявол в аду встретил его словами: "Спасибо, дорогой Талейран, но, на мой вкус, вы немного перестарались"... И что же? Он был прогрессивен, потому что при всех своих изменах служил одному хозяину - Грядущему Буржуа. Да, он был прогрессивен. Потому что реален. Потому что не навязывал свою волю музе истории. А выполнял ее волю - по выражению наших возвышенных одописцев, волю "прекрасной и жестокой Клио". В этом отношении марксисты правы - история есть объективный, от нашей личной воли независимый процесс. Как любая химическая реакция - или что там еще у вас есть в мире наук...