Жила

П а ш а. /Хмыкает/. Скажешь тоже - "экспедиция"!

М а ш а. А чего? Преддипломная работа по сбору народного фольклора. Не экскурсия же по местам боевой славы.

П а ш а. /Думает о чем-то своем/. Может и так.... Слушай, Маша, я знаешь, о чем тебя спросить хотел?

М а ш а. /Догадывается, о чем он хочет ее спросить, но делает равнодушный вид/. Откуда мне знать, спрашивай.

П а ш а. Скажи, а чего ты согласилась именно со мной отправиться в эту... ну, нашу экспедицию?

М а ш а. А с кем бы я должна была "отправиться"?

П а ш а. Да хотя бы с Вадиком Гриценко.

М а ш а. /Кокетливо/. Это с Грицаем-то? Да с чего бы вдруг? Козел он, твой Вадик.

П а ш а. Сразу и козел. А на лекциях всегда вместе сидите, в столовой он на тебя очередь занимает и в читалке вместе. Со стороны поглядеть, так прямо жених и невеста. Да и видел я сколько раз, как он тебе ручки целует.

М а ш а. И что с того? На большее он не способен - только ручки целовать.

П а ш а. Интересно.... А я, по-твоему, на что способен?

М а ш а. Ты, Паша, другое дело. Я к тебе давно присматриваюсь. Только тихушник ты, все на лад делаешь, а в открытую сказать боишься. Но это у тебя пройдет со временем, когда влюбишься. Так во всех книгах пишут: влюбленный человек становится совсем другим. А ты вот почему до сих пор ни с кем не дружишь? Не нравится никто?

П а ш а. Не знаю, не до этого все.

М а ш а. Смотри, а то все наши девушки замуж повыскакивают, и останешься один. Тогда как?

П а ш а. На меня хватит.

М а ш а. /Решительно/. А я тебе нравлюсь?

П а ш а. Не знаю, не думал об этом.

М а ш а. Вот-вот, я об этом и говорю. Ничего вокруг себя не замечаешь или не хочешь замечать. Да я может потому и записалась с тобой в экспедицию, чтоб ты на меня внимание обратил, а ты... недотепа какой-то.

П а ш а. /Удрученно/. Как Вадик?

М а ш а. /Улыбается/. Почти, но не безнадежен. Ладно, чего делать-то станем. Есть хочется! Может, на улицу пойдем? Жутко здесь как-то.

П а ш а. Да неудобно, надо бы хозяина дождаться. А ты не чувствуешь, горелым чем-то пахнет? /Подходит к русской печке, отодвигает задвижку и вытаскивает обгорелую милицейскую фуражку, рассматривает и надевает себе на голову/. Как я тебе?

М а ш а. /Обеспокоено оглядывается по сторонам/. Да никак. Куда только хозяин фуражки этой делся? Давай, пойдем на улицу. /Одевает рюкзак/.

/Неожиданно входная дверь открывается и в избу въезжает сама собой лавка, в середину которой воткнут топор/.

Маша и П а ш а. /Враз/. Ой!!! Что это?! /Бросаются к окну и пробуют открыть его, но у них ничего не получается, отталкивают друг друга, мечутся по избе/.

/Вслед за лавкой входит дед Башкур, который и толкал ее. В руках у него коса без рукояти. Он не менее ребят удивлен и обеспокоен/.

П а ш а. /Направляет на него фотоаппарат/. Стойте! Не подходите, он заряжен.

Д е д. /Смотрит на милицейскую фуражку на голове у Павла/. Стою. Руки поднять? /В сторону/. Быстро вы меня нашли.

П а ш а. Вы кто такой?

Д е д. Б а ш к у р. Живу я здесь. А чего, нельзя?

П а ш а. А почему с топором?

М а ш а. И с косой?

Д е д. Так Дарья наточить их просила.

П а ш а. А лавка зачем?

Д е д. Моя лавка. Я от нее Дарью едва отодрал и обратно потащил. Лавка добрая , не выбрасывать же ее.

М а ш а. А вы что, один тут живете?

Д е д. А с кем мне жить-то? Бабку свою одиннадцать годков как схоронил. Дрова мы с ней заготовляли, она и подвернись под лесину. Прямо там, на деляне, Богу душу и отдала.

П а ш а. Значит, не своей смертью померла?

Д е д. Как " не своей"?! А то чьей же еще? У меня и справка на тот случай имеется. Потаскали меня тогда по милициям, едва под суд не отдали, да обошлось, слава те, Господи. А-а-а... так вот вы зачем пожаловали! Из-за того и приехали или может из-за другого чего? /Осторожно поглядывает на печь/.

М а ш а. Мы фольклор ищем.

Д е д. Не видел. Не было его у меня. Ко мне давно никто и не заходил. Кому я нужен-то? Слава Богу, что хоть домовенок объявился, а то одному скучно жить, словом перекинуться не с кем.

П а ш а. Кого не было?

М а ш а. Какой домовенок?

Д е д. Никого и не было, о ком спрашиваете. Откудова им тут взяться.

М а ш а. /Паше/. Странный он какой-то. Может он тебя за милиционера принимает? Сними фуражку.

П а ш а. /Снимает фуражку/. Пусть думает что хочет. /Обращается к деду, протягивает ему фуражку/. Ваша? / Но фуражка неожиданно выскальзывает у него из руки и улетает за печку/.

Д е д. /Он в это время открыл задвижку и заглядывает в печку/. А? Чего?

П а ш а./Растерянно/. Фуражка... улетела...

Д е д. И ладно, туда ей и дорога, а тебе другую выдадут. Так вы говорите, зачем приехали, а то у меня делов много, некогда разговоры вести.

/Паша и Маша осторожно присаживаются на лавку, включают магнитофон/.

П а ш а. Нам бы истории, какие записать.

Д е д. Протокол что ли составлять будете?

М а ш а. Зачем, мы истории собираем, легенды, предания, как раньше люди жили.

Д е д. Как жили? Обыкновенно и жили, над собою шутили, детей рожали, да за стол сажали. О чем тут рассказывать?

П а ш а. Ну, к примеру, Как ваша деревня называется?

Д е д./Удивленно/. Так то всем известно... Почекуниной ее зовут.

М а ш а. Вот-вот. А почему ее так назвали?

Д е д. /Слегка обиженно/. Назвали и вас не спросили.

М а ш а. Нам и интересно, откуда такое название взялось: По-че-ку-ни-на.

Д е д. Моей вины в том нет. То змий баб с болота таскал. Меня тогда и в помине на свете не было, а уж дед мне, мальцу, рассказывал.

П а ш а. Какой еще змей? Зеленый что ли?

Д е д. Отродясь зеленых змиев не видывал, черные они. И тот, видать, черный был.

М а ш а. И что дальше было?

Д е д. Известно дело что: тащит он двух баб и одного мужика, а того Ильюхой звали. Вот он и взмолился к Илье-пророку, чтоб, значит, высвободил тот его. Ильюха и метнул в змия свою стрелу огненную, да, видать, с похмела был, не попал. А змеюка все одно испужался, выпустил из когтей мужика, тот вниз полетел и треснулся башкой о дерево, умишком малость тронулся, по-нашему чокнулся, значит. На этом самом месте и вышло все.

М а ш а. /Насмешливо/. Получается, один чокнулся, а в честь него всю деревню Почекуниной назвали?

Д е д. А как иначе? От него и остальные пошли такие же, ничем не лучше.

М а ш а. А с теми двумя бабами что стало?

Д е д. И бабы от змеюки вывернулись, на землю плюхнулись, но чуть подале отсюдова.

М а ш а. И что? Тоже головами о деревья ушиблись?

Д е д. Не-е-е... Баба она как кошка, всегда на четыре лапы падает или на задницу, на самое, значит, мягкое место. Вот деревню Жоповкой и прозвали, а потом стали Жобловкой звать. Да ее раньше с нашего угла видно было как на ладошке.

М а ш а. А теперь она куда делась? Змей разрушил?

Д е д. Куды там змию... Коммунисты извели деревню. Ни домика не осталось.

П а ш а. /Достает карту, смотрит/. Тут еще поблизости другие деревни указаны: Брысина, Сисюхина.... А у них, откуда такие названия взялись?

Д е д. Э-э-э.... Да тут все просто. Сисюхина по над речкой стояла, на горке. Бабы на коромыслах воду с речки на горку таскали..../Подмигивает Паше/.

П а ш а. И что? Не понимаю.

Д е д. Да как не потять-то?! Оне когда обратно в горку лезли, то титьки у них до самой земли висели. Потому и Сисюхина. Вот!

М а ш а. А Брысина? Ни разу такого странного названия не слышала.

Д е д. То случай особый. Котов они отменных разводили. Ловчие коты, размеру преогромного. Могли и собаку задрать, овцу завалить. Из самой Москвы за теми котами приезжали.... Вот мы на них и брыськали, чтоб глаза не повыцарапывали.

М а ш а. Ой, ой! Ну, вы и скажете! Чтоб кот... Овцу одолел?!

Д е д. А чего удивительного? Ежели кота, да с месяц не покормить, то он не только овце, но и волку глаза повыцарапывает. Брысинские мужики их специально голодными держали, для пущей злости, да еще и самогонку свою давали вместо воды.