Страница 2 из 3
Когда римляне впервые высадились в Африке, а царь Ашока подчинил своей власти восточное побережье Индии, циньский владыка Чжао Сян-ван ликвидировал выродившуюся династию царей Чжоу и сам принес публичную жертву Небу от лица Поднебесной: по китайским понятиям, только император имеет право на такие действия. Царь умер, но заявка сделана; остается закрепить ее железом, кровью и огнем. Последний тур войн за объединение Китая будет столь же разрушителен, как война Рима с Ганнибалом. Цинь одолеет всех соперников, создает могучую общекитайскую империю-и сразу же утратит лидерство в ней.
Известно, что империя создается длинным копьем и тугим луком; но нельзя успешно править ею, сидя в седле,-эту истину недооценивают полководцы и правители Цинь. Министр Ян был гением военной экономики; но мир требует иных средств, а народы Поднебесной жаждут мира, только ради него они готовы терпеть жесткую имперскую власть. Тем временем вездесущие последователи Конфуция учат народ и князей именно тому, как следует себя вести во время мира; в сущности, они проповедуют в Китае такую же "дхарму", какой учит своих подданных и соседей индийский император Ашока. Проповедь Ашоки медленно овладевает умами индийцев; конфуцианство же давно укоренилось в Поднебесной, и свирепый политический режим Цинь лишь способствует дальнейшему росту популярности этого учения среди тех, кто не приемлет циньский милитаризм.
Когда волна крестьянских восстаний и солдатских бунтов разрушит недолговечную империю Цинь-тогда самые сообразительные лидеры повстанцев используют конфуцианские лозунги как общедоступную политическую программу, отнюдь не отбрасывая при этом великие административные достижения жестоких и талантливых объединителей Поднебесной. Новая империя Хань просуществует четыре века, оставив неизгладимый след в истории Дальнего Востока. Потомки будут приписывать это беспримерное долголетие трезвому крестьянскому рассудку Лю Бана, основателя дома Хань, и политическому гению его просвещенного и гуманного министра Чжан Ляна. Но сами отцы-основатели (в середине III века до н.э. они еще качаются в колыбелях) будут отлично сознавать, чем они обязаны своим беспощадным предшественникам-давнему циньскому министру Вэй Яну и достойным завершителям его дела: "китайскому Макиавелли" по имени Хань Фэй и "китайскому Ришелье" по имени Ли Сы, подготовившим державу Цинь к последнему бою за власть в Поднебесной.
Так вступает человечество в новую для него эпоху великих империй, которую потомки назовут Поздней Античностью. Характерно, что процессы этого рода протекают почти одновременно в разных регионах Земли, где сформировались некогда земледельческие цивилизации, и свершителями этих дел оказываются совсем непохожие народы-порою различающиеся не только по своему культурному наследию, но явно переживающие разные фазы исторического существования. Много ли общего у горожан Рима с сельскими земледельцами Цинь или с кочевниками-парфянами? Однако каждый из этих народов решает в своем регионе все ту же задачу: он объединяет весь окрестный мир в единую державу. Но почему прежде многоразличные этносы Средиземномроья, Индии и Китая никому не позволяли объединить себя военной силой на сколь-нибудь долгий срок, а теперь они вдруг соглашаются терпеть гегемонию Македонии, Рима, Цинь, воителей Маурьев или парфянских вождей?
Устойчивость любой державы определяется, в конечном счете, цельностью ее экономического базиса-то есть, степенью взаимозависимости хозяйственных укладов всех составляющих ее народов. Персия, Эллада и Македония жили бок о бок и притирались друг к другу в течение почти трех столетий-только после этого дерзкий замысел Александра увенчался неожиданным успехом. Римляне вступили в тесный контакт с Ближним и Дальним Средиземноморьем позже-в пору борьбы с Пирром. Пройдет еще более двух веков, прежде чем весь Средиземноморский мир успокоится под римской властью в эпоху Августа. И в Индии более чем двухвековой срок отделяет рождение первой крупной агрессивной державы-Магадхи-от формирования общеиндийской империи Маурьев. И в Китае торжество дома Цинь над всей Поднебесной завершает собою почти трехвековой процесс экономического и культурного сближения многочисленных племен и княжеств-тот процесс, который начался с появления массы странствующих мудрецов в эпоху Конфуция.
Здесь чувствуется некая закономерность: необходимый срок вызревания культурного и экономического единства в рамках будущей ойкумены занимает в античном мире два-три столетия. Только после этого социум оказывается подготовлен к государственному единству, и наступает та краткая эпоха соперничества более или менее великих правителей, которая завершается образованием великой державы-более или менее устойчивой.
Так что политические успехи Александра Македонского и Ашоки, парфянского князя Аршака и циньского Чжао Сян-вана были запрограммированы еще за два века до их рождения-в эпоху Дария, Будды и Конфуция, когда пестрый античный мир начал укрупняться, кристализуясь в новые крупные блоки-ойкумены. Тогда завязались узлы тех противоречий в глобальном античном социуме, которые достигают своего апогея в 3 веке до новой веры и находят разрешение в формировании созвездия великих держав-первого такого созвездия в долгой истории Земли.
Кризисная эпоха открывает необычно широкое поле деятельности для очень многих и разных талантливых людей. Но она проводит среди своих избранников беспощадный отбор. Именно в такую пору складываются пословицы вроде: "Кого любят боги, тот умирает молодым"; "Можно любить людей, но нельзя заставить их полюбить тебя", "Можно сеять знания, но пожнешь коварство". Ясно, что это мысли тех, кто сошел с дистанции до финиша-но таких большинство. Лишь гораздо позже хладнокровный историк, игнорируя побежденных и надорвавшихся, скажет просто: эпоха нуждалась в титанах-и она породила их. А титаны сделали свое дело, построили империи-и титаны могут уходить.