Страница 48 из 83
А тем временем в небе вели бои десятки самолетов, но их надо было уметь видеть. Правда, у Лакеева самолет стоял тут же, поблизости от КП, и он частенько ухитрялся в трудные моменты взлетать и принимать участие в воздушном бою.
Однако главной его заботой была координация действий авиационных групп в воздухе. При отсутствии радиостанций наведения выполнять эту задачу было чрезвычайно трудно. Взять хотя бы случай, который принес опять же Лакееву и никому другому неожиданные упреки. Кажется, именно в тот вечер я спросил, что за шарик висел весь день над территорией противника. Лакеев посмотрел на меня с удивлением и обратился ко всем летчикам:
- Вот полюбуйтесь на него! Шарик видел, а не поинтересовался, что это такое. А меня комкор Жуков второй день спрашивает: "Почему до сих пор японская колбаса болтается в воздухе, почему ваши летчики не сожгут ее?"
Оказывается, японцам довольно точно удавалось корректировать огонь своей артиллерии с помощью аэростата минимального объема, а когда в воздухе появлялись наши самолеты, наблюдатели быстро опускали его вниз с помощью автолебедки и тщательно маскировали.
К наблюдательному пункту у горы Хамар-Дабы была подсажена дежурная эскадрилья. Через день японский аэростат был уничтожен.
На рассвете 3 июля дежурному по лагерю не пришлось будить нас. Ветер с Халхин-Гола уже ночью доносил глухое уханье взрывов. А с четырех часов утра в воздухе стоял беспрерывный гул моторов. Эскадрильи бомбардировщиков СВ одна за другой тянулись к границе. Истребители на всех точках получили приказ быть в готовности номер один.
Японские войска начали наступление, форсировав реку в нескольких местах. Возвышенность Баин-Цаган стала местом жестокого побоища и была похожа с воздуха на огнедышащий вулкан. Горели десятки танков и броневиков, артиллерийские снаряды и авиабомбы вздымали фонтаны земли, тут же взрывались падающие самолеты. Казалось, что там, внизу, не осталось ни одной живой души. Сравнивая положение красноармейцев и цириков с нашим, я считал, что они могут позавидовать нам. Но бойцы, глядя на нас, летчиков, с земли, оказывается, были совсем другого мнения. Когда потом уже, после Баин-Цагана, я был на передовой и заговорил на эту тему с бойцами, один из красноармейцев, дымя огромной косушкой, свернутой из японской листовки, сказал:
- Пропади она пропадом ваша летчиская жизнь (так и сказал "летчиская"), мы к земле прижимаемся, а вам и прислониться не к чему - горите, падаете, вас и похоронить-то путем нельзя. Не соберешь - где рука, где нога, одно поминание!
Что ж, может, и верно. На войне каждый привыкает к своему делу.
...Сражение за Баин-Цаган длилось трое суток.
Большое мужество проявили в эти дни цирики 8-й монгольской кавалерийской дивизии, наносившие глубокие рейдовые удары во фланг противнику. Нам с воздуха довелось видеть их действия. Наши танкисты с огромным трудом преодолевали глубокие увалы и сыпучие песчаные скаты. Бомбардировщики СБ работали, как хорошо отлаженный конвейер. Контрнаступление монголо-советских войск закончилось разгромом японцев. Они оставили на Баин-Цагане всю боевую технику и вынуждены были отвести остатки своих солдат на исходные рубежи.
26 июля я получил распоряжение из нашего штаба сдать самолеты И-16 в эскадрилью Жердева, принять в сводную группу еще несколько летчиков и подготовиться к отправке на станцию, куда прибыла первая партия - двадцать самолетов И-153. Командиром группы был назначен Герой Советского Союза Грицевец, а я его заместителем. Но Грицевец пока остался в Монголии, а всех нас майор Грачев погрузил на "Дуглас" и через два с половиной часа высадил на аэродроме.
За три дня пребывания на родной земле мне, Александру Николаеву и Леониду Орлову посчастливилось побыть несколько часов в городе Чите. Комиссар эскадрильи Жердева Матвеев дал нам список с перечнем всего, что нужно было купить для его летчиков. Когда я показал Грачеву этот "документ", Виктор усмехнулся и сказал:
- Да, братцы, задание тяжелое, но надо выполнить, без этого возвращаться домой нельзя. Придется вам заглянуть в Читу.
День выпал воскресный, вечером в городском парке играл духовой оркестр. Тенистые аллеи были заполнены отдыхающими людьми. На танцплощадке парочки мерно покачивались в ритме модного в то время танго "Утомленное солнце". Нам все здесь так нравилось: нравилось, как танцуют, нравился духовой оркестр, интересно было смотреть даже на то, как мальчишки облизывают мороженое.
Но и несколько часов пребывания в Чите прошли как сон, а утром под крылом самолета снова плыли теперь - уже знакомые степи, вал Чингисхана и серебристая река Керулен.
С нами в Монголию летел еще один товарищ, летчик-испытатель Алексей Давыдов. Он должен был облетать после сборки каждый самолет, но на это ушло бы слишком много времени. Мы сами облетали все машины и предложили испытателю вернуться в Москву. Но Давыдов категорически отказался, у него были свои планы, которые он пока что держал в секрете.
Виктор Грачев привез на своем "Дугласе" заводскую техническую команду для оказания помощи при освоении новой материальной части, и это оказалось очень кстати. У самолетов И-153 нами был выявлен серьезный производственный дефект нарушение синхронности работы пулеметов. Двое суток, днем и ночью, техники под руководством инженера Карева приводили в порядок систему управления пулеметами.
Наконец все было отлажено, и можно было начать испытание новых самолетов уже в боевых условиях. Но неожиданно для нас комкор Смушкевич дал строгое указание - до особого распоряжения на самолетах И-153 государственную границу не пересекать. Мы почувствовали, что сам Смушкевич в душе не одобряет этого решения, но ничего не поделаешь - оно пришло из Москвы! Видимо, там беспокоились, как бы новый самолет не попал в руки японцев. Приказ есть приказано все-таки нам неприятно было находиться среди остальных летчиков в положении "привилегированных", тем более что после боев за Баин-Цаган наша авиация устремилась на подавление противника и сражалась над его территорией.
Когда комиссар Матвеев услышал, что мы пока будем летать только над Монголией, он даже присвистнул от удивления:
- Вот оно что, а мы-то думали - дадим вместе с вами перцу...
Николаев прервал его:
- Ничего, комиссар, вы поджимайте японцев в нашу сторону, и все будет в порядке.
Саша Матвеев со зла даже швырнул недокуренную папиросу:
- Я тебе кто - егерь или загонщик? Валяй со своей тактикой в лес, кабанов стрелять!
Только Сергей Грицевец, командир нашей группы, был спокоен и в самом накале беседы сказал:
- Ничего, ребята, не волнуйтесь, завтра в бою разберемся с этим вопросом.
После провала своего наступления в Баин-Цагане японцы пополнили потери и, перегруппировав части, решили отбросить монголо-советские войска с плацдарма на восточном берегу Халхин-Гола. Основная тяжесть боев пришлась на 149-й стрелковый полк, который закрепился на одной из безымянных сопок. Несколько дней бои шли в расположении этого полка. Бойцы удержали сопку, но потеряли своего командира. Майору Ремизову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, а сопка эта и поныне носит его имя.
В эти дни состоялся наш первый вылет к линии фронта на самолетах И-153 ("Чайка"). Машина была очень маневренной, с убирающимися шасси, высотный двухступенчатый мотор обеспечивал быстрый набор высоты, а четыре скорострельных пулемета ШКАС, стрелявших через воздушный винт, были мощным оружием.
Смушкевич дал разрешение на первый пробный вылет. Решено было вылететь не всей группой, а одной девяткой. Грицевец шел ведущим, я и Коробков пристроились к нему. Два других звена возглавили Николай Викторов и Александр Николаев, за ними летели Орлов, Писанко, Смоляков и Акулов.
До линии фронта мы успели набрать три тысячи метров. На горе Хамар-Даба лежало белое стреловидное полотнище, указывавшее направление, где в воздухе был замечен противник. Грицевец развернул девятку по курсу вдоль границы. В районе озера Узур-Нур появилась группа японских самолетов И-97. Они заметили нас на большом расстоянии и сразу пошли на сближение.