Страница 12 из 18
О том, как провел свой последний в жизни вечер 25 августа Кутайсов, подробно рассказал поручик 17-й артиллерийской бригады Н.Любенков: "Незабвенный граф Кутайсов... храбрый, просвещенный генерал, подававший великие надежды отечеству, внушавший полное к себе уважение благородным характером, мужеством, бывший отцом своих подчиненных, накануне... сражения (25 августа. - А.С.) приехал осматривать к нам линию артиллерии на всей позиции, занимаемой армиею, входил в прения с офицерами о выгодах местного положения для артиллерии, позволял оспоривать себя, и следовал за мнениями нашими; наблюдал проницательно, спрашивал о причинах, заставивших каждого из нас поставить так или иначе свои орудия, и соглашался, если мы были правы. Так, видя одно из моих орудий в ущелии: "Вы его превосходно поставили, сказал он, - прислуга закрыта от огня неприятеля, и оно может действовать на довольно обширном пространстве, но эти два вы слишком открыли неприятелю". Я объяснил ему, что они стали на гребень отвесной горы и действуя на произвольном пространстве, оставаясь на виду, не могут служить метой неприятелю, ибо выстрелы слишком должны быть счастливы, чтоб ядра в орудия попадали. - "Ваша правда, - сказал он, подъезжая ближе к ним, - я этого еще не замечал, и я бы не избрал лучших мест". Тут он соскочил с лошади, сел на ковер и пил с нами чай из черного обгорелого чайника. - "Я сегодня еще не обедал", - сказал он. Так дружески прощался с нами Кутайсов на закате прекрасной своей жизни; он объяснил нам значение следующего дня, вскочил на лошадь и помчался. Мы следили долго этого любимого нами человека, и кто знал, что в последний раз"{61}.
Еще со времени появления полковой артиллерии, потеря орудия считалась таким же бесчестьем, как и потеря знамени. Поскольку артиллерийские подразделения и части не имели знамен, этот подход перешел и на полевую артиллерию. В результате артиллерия в бою снималась с огневой позиции при первом же подозрении, что ей угрожает опасность захвата орудий неприятелем. Из-за этого далеко не полностью использовались возможности столь грозного оружия, как артиллерийское орудие. Поэтому некоторые офицеры стали выступать против сложившегося правила за более эффективное применение артиллерии. Одним из них стал Д.А. Столыпин, участник двух кампаний, писавший в статье "О употреблении артиллерии в поле" за два года до Отечественной войны: "Офицер, под предлогом, что может потерять свои пушки, не должен отходить назад. Пушка никогда столько не наносит вреда, как перед тою минутою, что ее возьмут; но тогда-то прикрывающее ее войско должно броситься вперед и отбить уже расстроенного неприятеля"{62}. Печатные заявления и примеры бывших боев, в частности потеря орудий ротой Ермолова под Аустерлицем в 1805 году, были поводом к пересмотру прежнего взгляда. Однако, Кутайсову, разделявшему мнение Столыпина, не удалось отразить этого вопроса в "Общих правилах", так как против предложенного Столыпиным подхода выступил сам император. В рескрипте от 24 августа 1812 года Александр I предписывал: "...Тех командиров артиллерийских рот, у которых в сражении потеряны будут орудия, ни к каким награждениям не представлять"{63}.
И все же, накануне третьего дня генерального Бородинского сражения, после немалых раздумий, понимая значение предстоящей битвы и роль в ней артиллерии, в конце дня 25 августа Кутайсов пишет по-французски распоряжение, незамедлительно разосланное всем начальникам артиллерийских бригад 1-й и 2-й армий, ибо Кутузов назначил его начальником артиллерии соединенных армий: "Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий"{64}. Ординарец Кутайсова прапорщик 2-й гвардейской легкой артиллерийской роты А.С. Норов, доставивший вышеприведенное распоряжение в гвардейскую артиллерийскую бригаду, дает, однако, несколько иной вариант перевода последней фразы этого документа в своих воспоминаниях: "... Если за всем этим батарея была и взята, хотя можно почти поручиться в противном, то она уже вполне искупила потерю орудий"{65}. Понятно, что главный смысл этого распоряжения - снять с артиллерийских командиров ответственность за потерю орудий в бою, что вело, как правило, к наказанию их, как бы мужественно не действовали их подразделения. Против такого порядка выступал еще ранее и А.П. Ермолов. И вот теперь эту ответственность Кутайсов брал на себя.
Ночь с 25 на 26 августа Кутайсов провел в крестьянской избе с Ермоловым и П.А. Кикиным. Правда, тогдашний начальник канцелярии главнокомандующего 1-й армией полковник А.А. Закревский утверждал в своих воспоминаниях, что Кутайсов ночевал с ним и Барклаем де Толли. Как бы то ни было, но сон долго не приходил, и беседа шла о предстоящей битве. "Уверяют, - писал историк Отечественной войны 1812 года генерал-лейтенант М.И. Богданович, - что ввечеру, накануне Бородинского сражения, он (Кутайсов. - А.С.), беседуя с несколькими избранными друзьями... сказал: "Желал бы я знать кто-то из нас завтра останется в живых?"{66} Ответ на этот вопрос мы находим в записках Д.В. Давыдова: "... Он (Кутайсов. - А.С.) был поражен словами Ермолова, случайно сказавшего ему: "Мне кажется, что завтра тебя убьют". Будучи чрезвычайно впечатлителен от природы, ему в этих словах неизвестно почему послышался голос судьбы"{67}. Возможно Давыдов записал это со слов самого Ермолова, но ответ Ермолова оказался пророческим.
С начала Бородинского сражения "искусный, бесстрашный начальник артиллерии... хладнокровно переезжал с одной батареи на другую, - писал Михайловский-Данилевский. - Несколько раз во время сражения призывал его к себе Кутузов и разговаривал с ним о ходе битвы"{68}. А когда главнокомандующий предложил ему усилить артиллерию в боевых порядках войск резервными орудиями, "Кутайсов до такой степени был уверен в возможности удержать за нами поле сражения, что сказал Кутузову: "Я не вижу необходимости посылать за резервною артиллериею"{69}. Порой Кутайсов сам руководил огнем батарей и распределением орудий в боевых порядках войск "преимущественно же, где наиболее угрожала опасность"{70}. Не случайно поэтому в наградных списках за 26 августа, например, читаем: "... Подпоручик Криштафорович 2-й из 45-й легкой роты 24-й артиллерийской бригады с двумя орудиями по приказанию Кутайсова командирован в линию стрелков"{71}.
Когда бой усилился, командный пункт от деревни Горки переместился ближе к центру. "Кутайсов стоял перед одною артиллерийскою ротою, - рассказывал Ратч, - когда просвистело ядро и несколько артиллеристов наклонили головы. "Стыдно, ребята, кланяться", - громко сказал Кутайсов; в это время над его головою пролетело другое ядро и он сам ему поклонился. "Это не в счет, улыбаясь продолжал Кутайсов, - это мое знакомое, его при мне отливали"{72}.
О том, что же происходило с Кутайсовым после 11 часов 26 августа 1812 года, в "священный День Бородина" рассказали несколько очевидцев, бывших рядом с ним.
Ермолов. "Кутузов запретил мне от него отлучаться, равно как и... Кутайсову, который на него за это и досадовал, ибо отличная храбрость уже влекла его в средину опасности{73}... Когда послан я был во 2-ю армию, граф Кутайсов желал непременно быть со мною. Дружески убеждал я его возвратиться к своему месту, напомнил ему замечание князя Кутузова, с негодованием выраженное, за то, что не бывает при нем, когда наиболее ему надобен (Граф Кутайсов с самоотвержением наблюдал за действием батарей, давая им направление, находился повсюду, где присутствие начальника необходимо, преимущественно, где наиболее угрожала опасность.): не принял он моего совета и остался со мною... Проезжая недалеко от высоты... Раевского (центральная высота - опорный пункт 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Н.Н. Раевского, названная позднее "батареей" Раевского. А.С.), я увидел, что она была уже во власти неприятеля... остановил бежавших стрелков наших... Три конные роты (артиллерии. - А.С.) ... облегчили мне доступ к высоте, которую я взял... в десять минут... Граф Кутайсов, бывший со мною вместе, подходя к батарее, отделился вправо, и встретив там часть пехоты нашей, повел ее на неприятеля. Пехота сия была обращена в бегство, и граф Кутайсов не возвратился. Вскоре прибежала его лошадь, и окровавленное седло заставило предполагать о его смерти; могло оставаться и горестное утешение, что он ранен и в руках неприятеля... На другой день офицер, принявший его упадающего с лошади уже без дыхания, доставил мне ордена и саблю, которые отправил я к родному его брату"{74}.