Головорез

"Какова лисонька!" – подумал он.

На его взгляд китайская «куколка» была самым лакомым кусочком из тех, что ему когда-либо доводилось пожирать глазами. Она сидела в одиночестве у края стойки, потягивая сингапурский коктейль. Одета «куколка» была в красное шёлковое платье восточного покроя с высокими разрезами на бёдрах, её длинные ноги были соблазнительно скрещены, так, что одна алая туфелька покачивалась взад-вперёд.

Тёмные глаза были широко посажены на золотистом лице, а за ярко-красными губами виднелись, напоминающие жемчуг, зубы, в свободно распущенных чёрных волосах была заколота белая гардения – Арни решил, что это ожило видение из его "мокрых снов".

Со своим "большим мальчиком", сделавшим в его штанах стойку, он направился к стойке бара.

Двумя часами позже они находились в номере Арни на верхнем этаже отеля.

Восторженный законник раскинулся на королевских размеров кровати, его "большой мальчик" "выдав свою смазку" был расслабленным, словно спагетти. Прислушиваясь с эротическим предвкушением к шуму душа за закрытой дверью ванной, Смоленски думал: "Да, господа, жёлтые кошечки лучше всех". Он до сих пор удивлялся, что ему удалось уговорить Лотос Кван забраться между простынями.

Сегодняшняя ночь ознаменовала собой первый раз, когда Арни "отведал восточного окорока". Если не считать чёрной шлюхи, назвавшейся Полночью, которая выпотрошила его во время последней апрельской конференции на Каймановых островах, сексуальный опыт Смоленски ограничивался "уютной задницей" его жены. А также его книжонками и журналами.

Дома, в нижнем ящике его рабочего стола, запертом от Банни, его секретаря, Арни держал "помощь страждущему", которую он закупал каждый месяц. Не «Плэйбой» и "Пентхауз", этот никому не нужный мусор, а высококлассные издания вроде "Хастлера", «Клуба» и "Гента", журналов, по которым можно изучить девушек – действительно досконально изучить их, не отвлекаясь ни на что, кроме того, что помещалось между их ног. Арни был истым почитателем порноиндустрии, приносящей миллиарды долларов ежегодно. Он считал себя "знатоком".

Иногда, когда его жена уезжала из города, а дети были в школе, он любил одеваться в «исподнее» Вэнди, чтобы посмотреть, как он выглядит. Его жена носила вязанные панталоны, вздувавшиеся на талии, и плотный лифчик, предназначенный для того, чтобы поддерживать, а не для того, чтобы показывать. В своём воображении Арни видел себя в прозрачных или коротеньких кокетливых мини-трусиках, держащемся на тоненьких бретельках кружевном бюстгальтере, открывающем соски, с бёдрами, ласкаемыми чувственно-красным или порочно-чёрным поясом. Сетчатые чулки облегали его ноги – погружая Арни в низменный и грязный мир фантазии.

Лотос Кван явилась такой фантазией, внезапно воплотившийся в жизнь.

Всё произошло так, словно азиатка поджидала его в баре, заранее готовая к соблазнению. Могла ли их встреча быть предопределена, подстроена Эросом, явиться ожившей "мечтой сладострастника"? Всё, что бы Арни ни попросил Лотос сделать, китайская куколка выполняла с готовностью. Словно Кван так же нравилось "выставлять напоказ свои прелести", как Арни смотреть на них.

Когда дверь ванной комнаты открылась, Смоленски повернул голову. При виде обнажённой Лотос у него захватило дух. Кван демонстрировала себя так долго, что он начал опасаться, что это было игрой его воображения, сексуальным видением, пока он задремал. Стараясь, чтобы его голос не сорвался, словно у юнца, он смог прохрипеть:

– Хочешь сделать это снова?

– Сделать что?

– Ты знаешь. Как раньше.

– Скажи мне, Арни. Мне нравится слышать слова.

– Покорми меня, – произнёс он, подвигав языком. Лотос плавно опустилась на колени, её ноги раздвинулись над его лицом. – Горячая чертовка, – прошептал Арни, когда "мисс Киска" прильнула к нему.

Давно, в начале сороковых, когда Арни пошёл в школу, один из старших парней сказал ему, что китаянки отличаются тем, что "щель у них проходит с востока на запад, а не с севера на юг". Арни как раз находился в процессе опровержения надуманной теории (на самом деле он сделал это значительно раньше, но какая разница, верно?), в глубине души желая того, чтобы,"имея козочку вроде этой", сменить свою практику адвоката на работу, к которой он всегда стремился – фотографировать «муфты» для своих любимых журналов – когда дверь пожарного выхода, соединяющая его номер с общей галереей – та самая пожарная дверь, которую он забыл запереть после попойки минувшей ночи – распахнулась, и Макс Кавэндиш, член ААА из Канзас-Сити, всунул свою голову, чтобы возвестить:

– Арни, Мэрдока застрелили!

ГЛАЗ СЫЩИКА

8:41 пополудни

Когда-то были времена, когда все сыщики, гоняющиеся за убийцами, были крупными, сильными людьми, когда нельзя было стать копом из отдела по расследованию убийств, если ты не выглядел настоящим деревенским сукиным сыном. Какое-нибудь ничтожество сидело бы в комнате во Дворце Правосудия, холодной, словно лёд зимним днём, зная, что его люди носятся как угорелые, обеспечивая ему прыжок отсюда, как только подстроенная им ловушка захлопнется; аплодируя тому факту, что девяносто процентов констеблей, участвующих в засадах, должны буквально повеситься от зависти, если свет за дверью внезапно исчезнет. Умник выглянул бы в коридор за дверью, и единственное, что он увидел бы, была темнота. Затем постепенно до него дошло бы, что это из-за того, что пижон в дверях загораживает собой весь проход. Сыщик сказал бы вежливо и мягко: "Я хочу с тобой потолковать", – и секундой позже умник валялся бы в ногах у Мужчины, готовый вздёрнуть себя из-за своего собственного бойкого языка.

Когда позже дело попало бы в суд, адвокат ничтожества спросил бы: "Инспектор, вы не считаете, что угрожали физической расправой?" – На что сыщик из отдела по расследованию убийств, забавляясь, ответил бы: "Ваша честь, я ничего не могу поделать со своим ростом. Но я могу вас заверить, что я не дотрагивался до вашего клиента". – Правда состояла в том, что в те дни – в противоположность тому, что утверждают легенды – сыщикам не нужно было извлекать резиновые дубинки. Правда состояла в том, что вид Мужчины в сочетании с ростом громилы действовал не хуже резиновой дубинки.