Страница 89 из 98
И тут Шемякин осознал, что, в сущности, покидая Сингапур, начинает дорогу в Москву, поскольку через два месяца предстоял отпуск и наверняка никаких выездов из Бангкока до тех пор не случится. Домой, домой! Только вот куда? Ефим сообщил, что Наташе целесообразнее оставаться в лечебнице. Видно, плохи её дела… Всякий раз, когда он думал об этом, на душе становилось хуже некуда. Это по настоянию мамы, желавшей женить его на православной, Шемякин вступил с ней в переписку, привез из Австралии сначала в Бангкок, где тогда жил, а потом и в Россию, где она погибла. Не от морозов. От деревенской подружки с водкой… Нет, он никогда не жалел, что сжег свой дом в Кимрах, в котором и началась погибель Наташи. Дом, в котором умерла мама. Россия словно бы мстила ему за то, что он возвратился вопреки воле покойного батюшки. Говорил же отец перед кончиной: «Рано еще, сынок…»
…Ему попалось редкое исключение из правил: сингапурские таксисты обычно чрезвычайно болтливы, его же водитель молчал до самого аэропорта Чанги.
Бэзил разыскал багажную тележку, таксист поставил на неё чемодан и, получив по счетчику, укатил на первый этаж аэропорта к стоянке. Табло в зале вылетов показывало, что рейс на Бангкок не задерживается. Полицейский проверил чемодан на взрывчатку и оружие, заклеил замок лентой с надписью «Безопасность», пропустил сумку с камерой и блокнотом через рентгеновскую установку, весело сказал:
— Когда обратно?
— Небо ведает, — ответил Бэзил, не задумываясь, откуда его знает этот агент.
И тут возле барьера, отделявшего пассажиров от провожающих, он увидел Барбару. Она мягко, будто пробовала горячую воду в ванной, помахала кистью опущенной руки.
— Разрешите мне вернуться за ограждение на несколько минут, — попросил Бэзил охранника.
— Пожалуйста…
— Улетаешь? — спросил он Барбару.
— Провожаем, — сказал появившийся из-за её плеча Рутер Батуйгас. Он протирал бархоткой очки, мокрые волосы отражали неоновый свет, правый рукав был хоть выжимай. Наверное, Батуйгас высадил Барбару у дверей, а потом, припарковав машину, шел под дождем. Филиппинец прижимал к груди зеленую папку. Выпуклые бицепсы, крупные вены на них, широкая грудь и мощная шея в открытом вороте делали его схожим с доброй лошадью.
— Кого же?
— Я попросила Рутера сопровождать меня… Мы провожаем тебя, Бэзил Шемякин. Мы желаем тебе доброго пути и удачи, да хранит тебя Бог!
— Будем друзьями, Бэзил? — спросил Рутер. Улыбка под усами казалась искренней.
— Будем, — сказал Бэзил.
— В машине по дороге в Чанги я посмотрел на Барбару и заметил, что эта прожженная леди бледнеет… От волнения, конечно!
— Я и сейчас, наверное, бледная, — сказала Барбара, прикладывая ладонь к щеке. — Сильно?
— Ну ладно, — сказал Рутер. — Я что-то подзадержался в вашей подозрительной кампании…. Постоял для виду, сыграл роль пажа при восточной принцессе на свидании с заморским чертом, и с меня довольно. Барбара, я — в баре… Бэзил, дружище, прощай и ничего не обещай этой прожженной леди. Вообще держись подальше, старина, от этих мест… А почему, поймешь после прочтения бумажек в этой папке.
Дружеский хлопок филиппинца по спине весил килограммов двадцать. Зеленая папка, переданная следом, тянула примерно на столько же.
— Эти документы могут путешествовать? — спросил Шемякин Барбару.
— Бумаги из чистых рук, Бэзил, — сказала она. — Они в любую минуту могут покинуть Сингапур. Человек, написавший эту дьявольщину в виде дневников, скрупулезно правдив…
В левом верхнем углу папки мускулистый Геракл опирался вместо знаменитой дубины на компьютер с затейливой готической надписью: «Деловые советы и защита».
— То есть, это подарок?
— Да, Бэзил, мой подарок. Дневники, вырезки из газет, кое-какие записи…
Она положила обе ладони на его локоть.
— Вот ведь как получилось, — сказал он. — Кто бы мог подумать…
Над стойкой оформления билетов побежали красные буквы, объявлявшие посадку на рейс Сингапур — Бангкок.
— Я всегда улетал отсюда с легким сердцем, — сказал он. — А теперь словно все перевернулось. Может…
— Не может, Бэзил. Это маленькая страна, и отсюда не посылают корреспондентов в Россию, потому что для здешних такое — как полет на Луну. Но случается, что получишь отпуск, и вдруг возникает зуд отправиться на край света… Да и Бангкок, где ты пока обретаешься, совсем рядом, а от Гари Шпиндлера мы там найдем где спрятаться…
— Я буду помнить тебя всегда, Барбара, — сказал Бэзил. — В Бангкоке я останусь недолго.
— Неглинный переулок, — хорошо выговорила она. — А потом?
— Неглинный переулок, номер четырнадцать, комната двадцать два. Внизу магазин, за углом через улицу ресторан и гостиница под названием «Будапешт». Рядом банк.
— Запомнила. Рядом банк. Тебе пора, дорогой…
— Не будем оглядываться, — сказал себе Бэзил.
— Не будем.
Стоя на ленте транспортера, тащившего его к воротам, обозначенным в посадочном талоне, он попытался заставить себя ни о чем не думать…
В самолете над спинками кресел раскачивались и вертелись синие, зеленые и розовые чалмы. Даже дети выглядели в них миниатюрными копиями родителей, только без усов и клинообразных бородок. Женщин в черных платках рассадили, как в мечети, по другую сторону прохода. Правоверные, объяснил сосед в полосатом халате, летели на встречу с единоверцами в Таиланд. «Ислам как путь жизни» — сверкала тисненая надпись на папке, лежавшей на его коленях…
Шасси самолета коснулось посадочной полосы в бангкокском аэропорту Донмыонг. Бэзил проснулся. В иллюминаторе ярко, ослепляюще и радостно светило солнце. За аэродромным полем неторопливо перемещались фигурки с клюшками для гольфа, катил оранжевый мини-автомобильчик с сине-белым зонтом над холодильником с напитками.
На полторы тысячи километров ближе к Москве.
Три длинных и два коротких, три длинных и два коротких…
Позывные с пульта в швейцарской.
Хозяин самого большого в мире ресторана «Чокичай» — восемьсот официанток, два квадратных километра настилов над болотом в пригороде Бангкока, заставленных столиками, — машинально взглянул в зеркало. Вдел ноги в лакированные штиблеты, вздохнул и спросил в переговорное устройство, настырно подававшее сигналы:
— Кто?
— Капитан Супичай, хозяин… С ним дипломат… Индекс номерного знака восемьдесят два. По списку министерства иностранных дел такие индексы — у машин русских, — сказал старший дежурный.
— Какие цифры дальше?
— Три ноля и один.
— Никакого внимания, если капитан не обратится с пожеланием. Ясно?
Три ноля и единица на плашках номерных знаков всех посольств означали автомобили резидентов разведок, работающих под дипломатическими крышами. Если капитану хочется встретиться с одним из них, затерявшись среди трех тысяч четырехсот столиков знаменитого заведения, попавшего в книгу рекордов Гиннеса, пусть затеряется. Если угодно получить огороженную зарослями и лианами особую веранду, пусть соизволит попросить… Хозяин включил монитор, соединенный с видеокамерой на входе.
Метрдотель величаво сопровождал Супичая и русского. Под горбатым мостиком в протоке толкались лоснящимися оливковыми спинами рыбы, выловленные в Меконге, на лаосской границе. Рыбы назывались «нам-пу» и более нигде в мире не водились. Помощники поваров вылавливали сачками экземпляры, выбранные клиентами.
— Вам нравится это место, господин Дроздов? — поинтересовался Супичай.
Он поглядывал на длинного русского консула, для чего приходилось задирать голову, при этом Супичай ощущал, как на затылке волосы налезают на воротник. Устав и общепринятое правило предписывали высоко выстриженный затылок. Отпущенная или, по-военному говоря, запущенная прическа являлась данью занимаемой должности.
Хозяин «Чокичая» сделал свой ресторан всемирно известным с помощью одной-единственной фразы в газетной заметке. За эту фразу обозревателю из «Бангкок пост» пришлось предоставить пожизненное право бесплатного обслуживания. Обозреватель сообщил своим читателям, что его обслуживали летающие официантки. Девушки в матросках и голубых шортах, оранжевых и розовых чулках с якорьками по шву скользили между столиками на роликовых коньках, высоко вздымая подносы. Но все-таки не летали…