Страница 2 из 3
Она вела, подобно нам, интегрирование времени и пространства и производила еще какие-то непонятные для нас преобразования. И было не исключено, что эти преобразования могли воздействовать и на ту космическую материю, которая именовалась планетой Земля.
И, может быть, в эту самую минуту незамеченные нами происходили изменения окружающего нас мира: сходили со своих орбит электроны, и меняли свой цвет кварки, розовели трамвайные искры, и неожиданно для самой себя начинала скучать о прежде совершенно безразличном ей человеке Гелена Полякова. И мы не знали, чем же в конце концов все это может кончиться...
Когда произошло столкновение с чужим фронтом преобразования материи, пусть даже не совсем понятным для нас, особых беспокойств не возникло. Мы уже имели опыт установления контактов с лаутянской и гер-гертармейской цивилизациями, с которыми столкнулись подобным же образом. В их сторону был послан мощный сверхсветовой сигнал, содержащий математически закодированную информацию о нашей цивилизации.
Мы не боялись, что нас не поймут: мир един, его основные законы одинаковы для всех. Математические закономерности едины для всей Вселенной.
Практика подтвердила наши расчеты. С лаутянской и гер-гертармейской цивилизацией был установлен контакт.
Так же мы поступили и когда столкнулись на окраине Вселенной с наступающим фронтом неизвестной культуры. Почти одновременно мы, как и ожидалось, получили встречный мощный сигнал от неизвестной цивилизации.
И вот, оказалось, что он не несет и в принципе не может нести в себе никакой информации.
Ошибки не было.
Мы не верили в существование агрессивных высокоразвитых цивилизаций: это противоречило всем нашим представлениям.
Но чужой фронт преобразований продолжал двигаться. Мы были уверены, что они приостановят его, как только, получив наш сигнал, поймут, что натолкнулись на существование в этом секторе Вселенной разумной жизни. А вместо этого к нам пришел сигнал, не содержащий никакой информации. Пустой звук. Телеграмма, содержащая бессмысленный набор слов и предназначенная, может быть, для того, чтобы, усыпив нашу бдительность, продолжать в своих враждебных для нас целях перестройку материи, пока мы будем напрасно ломать голову над ее дешифровкой.
"Неужели все обстоит именно так?" - спрашивал я себя. Я искал другого ответа и не находил.
- Слушайте, а может быть, мы все-таки не можем найти ключ к дешифровке? - с какой-то новой интонацией в голосе произнес пан Пепел.
- Вы же сами видели: доказательство строгое. С математической точки зрения, этот сигнал не может содержать никакой информации, - тихо произнес Мельников. - Ну, проверьте еще раз, если хотите...
- Я не о том, - с необычной для себя живостью прервал его пан Пепел. Мне в голову пришла вот какая идея. Наша математика исходит из того простого факта, что мир состоит из отдельных предметов, которые можно подсчитать, а если, допустим, в их мире этого нельзя сделать, а?
- Как нельзя?! - воскликнул я. - Ведь фундаментальные свойства мира должны быть везде одинаковыми!
- Это так. Но на Земле, скажем, организмам для выживания необходимо было твердо усвоить то, что мир СОСТОИТ ИЗ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ, которых надо было сначала бояться, догонять и кушать, а затем считать, складывать, умножать, делить, логарифмировать и так далее, если разумные существа хотели успешно жить.
А теперь представьте, что где-то в космосе сложились такие условия, при которых организмам, чтобы выжить, необходимо было усвоить другую, тоже, кстати, реально существующую истину: все предметы мира плавно переходят друг в друга, границы между ними относительны, условны (где та граница, где кончается солнечная корона?), они слиты между собой в одно целое. А то, что они ограничены, отделены друг от друга для выживания этих организмов, - оказалось не важно.
В этом случае их математика в отличие от нашей будет исходить из того, что предметы НЕЛЬЗЯ ПОСЧИТАТЬ. Они даже не смогут понять, что это такое.
- Они не будут уметь считать, - усмехнулся пан Пепел, - потому, что им этого не нужно.
У них и у нас будут принципиально различные математики, так как они будут построены на совершенно разных, хотя и в равной степени справедливых представлениях о мире.
- Так вот, что я хочу сказать, - повысил голос пан Пепел. - С точки зрения НАШЕЙ математики их сигналы могут казаться нам не имеющими никакого смысла, как, впрочем, и наши сигналы с точки зрения их математики.
"Так что же в таком случае делать? - задал каждый из нас себе вопрос. Как показать тем, с кем мы столкнулись, что мы не питаем к ним никаких враждебных намерений, мысль о которых могла им прийти в голову так же, как пришла она к нам. Мы решили, что их сигнал не содержит и в принципе не может содержать никакой информации. А ведь они оказались точно в таком же положении. Хорошо, если кому-нибудь из них придет в голову (или во что-то другое?) такая же счастливая мысль, как к пану Пепелу. А если нет?.."
Мы молчали. Шли мгновения жизни земной цивилизации. Мгновения, которые могли стать последними, лишь из-за неумения собеседников, владеющих космическими силами беспредельной мощи и разрушительной силы, понять друг друга.
"Что делать?"
И вдруг у меня в голове мелькнула тень какой-то идеи, и, еще не успев осознать ее до конца, я выпалил:
- А что, если нам начать передавать для них... музыку?
- Какую музыку? - тревожно вглядываясь в меня своими сочувствующими голубыми глазами, спросил пан Пепел.
- Ну, настоящую музыку... Баха, например.
- А что это даст? - осторожно, словно продвигаясь с шестом по болотной топи, сказал пан Пепел.
- С их точки зрения наша музыка будет тем же бессмысленным набором звуков, как и остальная наша информация. Белый шум, и все, - пожал плечами Мельников.
- Но все же кое-какая разница есть, - так же осторожно сказал пан Пепел. - Ведь музыка - это не рациональная система знаний о мире, построенная на какой-то исходной аксиоме, например, на той, что предметы в мире автономны друга от друга, а какое-то другое знание - интуитивное, подсознательное, чувственное, внелогическое, не связанное с какими-то исходными посылками.
- Мы и сами-то толком не знаем, какую информацию о мире несет музыка или, скажем, поэзия, а хотим, чтобы эту информацию обнаружил в них кто-то другой! - возразил Мельников.
- А может быть, как раз эта-то информация и является понятной для всех живых и чувствующих существ Вселенной? - мягко поблескивая глазами, проговорил пан Пепел. - А?
Академик Мельников посмотрел сначала на меня, потом на пана Пепела. Затем подошел к селектору и нажал клавишу.
- Начинайте передавать им Баха! - негромко сказал он. - Что передавать? Передавайте все подряд! Возьмите в фонотеке полное собрание записей и транслируйте с самого начала! Ясно? - И, повернувшись к нам, добавил: Может быть; Стае и прав. Что ж, давайте ждать. Больше нам ничего не остается.
В раскрытое окно из-за густых сиреневых кустов проникал слитный, не разделимый на отдельные звуки шум большого города. Шли мгновения жизни. Щелкали словно пролетающие сквозь регистрационное устройство элементарные частицы. Мягко и неразделимо катились, как растекающееся по столу масло. Двигались, словно сцепленные воедино, великие звуки бессмертного Баха, в которых жили лучи, бьющие в разноцветные окна торжественных готических соборов, и белые паруса уходящих в таинственную океанскую дымку каравелл, костры из книг и высокие залы библиотек, заросшие травой, спящие под горячим июльским солнцем полустанки и мартеновские огни первых пятилеток, высокое счастье любви и черное горе предательства, вера и надежда, трудные пути рождения древней и юной земной цивилизации.
Разбросанные по чудовищным холодным вселенским просторам галактики слушали Баха.
- Если вы будете заседать целыми сутками, ваши жены перестанут пускать вас домой, - неожиданно услышали мы.
На пороге кабинета стояла Геля с чайным подносом в руках. Стука в дверь мы, вероятно, просто не заметили.