День Венеры

Через несколько дней Красов, Сванидзе и Эммочка в последний раз скорректировали орбиту "Венеры". Корабль увеличил гелиоцентрическую скорость до 35 километров в секунду и подошел к финиш-планете с внутренней стороны. Теперь он обращался вокруг планеты Венеры почти в плоскости ее экватора по эллиптической орбите с перигесперием 684 километра. Направление движения корабля совпадало с суточным вращением планеты.

2. ТАМ, ПОД ОБЛАКАМИ...

Два солнца сияли по обе стороны корабля. Казалось, что диск малого, истинного солнца стремительно вращается на фоне черного неба, разбрызгивая лучи. В большом солнце ощущалась крутая сферичность, хотя никаких деталей на слепящей поверхности не было видно. Только ультрафиолетовые лучи выявляли структуру венерианских облаков. Обзорный экран напоминал холст, на котором художник-абстракционист поспешными мазками изобразил пятнисто-полосатый круг.

Галин и Ломов готовились к испытаниям "Тетры", Красов и Сванидзе тщетно просиживали у приемника. Киан молчал. Однажды Микель за какой-то надобностью приплыл в командирский отсек. Красов и Баграт сидели с выражением напряженного внимания на лицах. Ломов невольно насторожился. Однако ничего, кроме музыки, не услышал. Это была знакомая мелодия, которая ассоциировалась с березовой рощей, солнцем и ветром. Березки, словно девушки, рассыпали по плечам зеленые волосы, а ветер подхватывает их и относит в сторону. В каждой пряди искрится и переливается солнце.

- Чайковский, Четвертая симфония, - сказал Ломов.

- Это Киан.

- Чего-о-о?

- Киан. Передача идет из долины Блейка.

- Чушь! Вы поймали Землю.

- Тебе говорят - запеленговали станцию на поверхности Венеры. Сначала хор имени Пятницкого пел "Во поле березонька стояла...". Теперь Чайковский.

- Пусти-ка...

- Пробовали. Киан не отзывается.

Теперь маршрут дрейфа "Тетры" в атмосфере Венеры был ясен. Конечная точка - Киан. В Центре управления долго обсуждали предложение Красова, рассматривали варианты посадки. К пятнице все было готово.

- Пятница - день Венеры, - сообщил Галин. - Так утверждают древние календари.

- Счастливое предзнаменование! - обрадовался Микель.

- Но не для тебя. Шевелюру-то придется снять.

- Это еще зачем?

- Читай инструкцию о работе в атмосферном скафандре.

После бритья стало понятно, почему Ломов сопротивлялся. Формой его голова походила на мяч для регби. Она была сизоватой, продолговатой, а к затылку и лбу плавно сужалась.

- Черт знает что, - сокрушался Ломов, глядя в зеркало. - Не голова, а трехосный эллипсоид. Как покажусь жене?

В ночь перед стартом Ломов спал плохо. Кашлял, крутился в спальном мешке. С завистью смотрел на Гала. Под утро Ломову почему-то приснилась Феодосия, зеленое море и случайная знакомая Марина. Девушка плакала, убеждала, что неправильно понята, что любит его с томительной силой. Так и сказала - с томительной силой. Ломов едва убежал по вязкому песку, который вдруг всосал его до шеи. Проснулся он в зябком поту, долго лежал, тяжело дыша...

После завтрака Галин уложил в планшет рукопись своей книги. Потом достал откуда-то лепешку, отломил кусок и медленно сжевал. Остаток спрятал в спальный мешок.

- Зачем? - спросил Микель.

- Поработаю над книгой, пока ты разберешься с Кианом.

- Я спрашиваю, зачем лепешку кусал?

- Старый татарский обычай. Бабушка учила: "Если уезжаешь далеко, оставь надкушенный хлеб. Хлеб вернет тебя домой".

- Дай-ка и я кусну...

Они быстро проплыли через все рубки корабля. Красов и Баграт висели по обе стороны люка, ведущего в "Тетру". В переходной камере Ломов успел заметить два огромных, в человеческий рост, яйца с повисшими манипуляторами. Это были атмосферные скафандры.

- Галим, Миша, доброй дороги, - пожелал Красов.

- Привет Киану от Эммочки! - крикнул Баграт.

Ломов сидел в кресле, закрыв глаза. Рядом дышал Галин.

- "Венера", я "Тетра". К расстыковке готов.

- Понял вас. Действуйте.

Их прижало к спинкам кресел.

- Отошли нормально, - сообщил Красов. - Дистанция тридцать метров... Пятьдесят...

- Шестьдесят, - подхватил Галин. - Все штатно. Приступаю к маневру.

Щелкнули тумблеры. "Тетра" дрогнула, и Ломова бросило на левый подлокотник. Он открыл глаза.

- Говори хотя бы, что делаешь.

- Поворот вокруг оси. Готовимся к торможению.

Они молча смотрели, как стрелка таймера короткими рывками приближалась к алому штриху. В нулевой момент Ломов напряг мышцы. Тут же невидимые ремни стянули тело, выдавливая воздух из легких. Кровь превратилась в ртуть, налила тяжестью руки и ноги. Ломов чувствовал, как плывет кожа на лице, собираясь складками к ушам. Рот растянуло в кривой ухмылке, губы едва не рвались от напряжения.

"Четыре месяца в невесомости, - думал Ломов. Мысли перекатывались, как булыжники. - Изнежился донельзя..." Стоическое терпение спортсмена иссякало. Время словно умерло. Микель задыхался. Вдруг невидимые ремни лопнули.

- Д-да... - хрипло сказал Ломов. - Д-дела...

- Эй, эй! - не менее хриплым голосом окликнул Галин. - Ты куда?

- Да вот...

- Сиди, дед, сиди. Отдыхай. "Тетра" выпускает крылья.

В голове у Ломова прояснялось. Он уже видел не только таймер, но и сидящего слева Галина, и пульт управления, и всю рубку. Он даже как бы со стороны увидел "Тетру", вставленную в конусовидный обтекатель с короткими крыльями.

Галин посмотрел на альтиметр и включил обзорный экран. От неожиданности Микель вскрикнул. Под ними расстилалась снежная страна, похожая на Антарктиду. Крутые холмы, то одиночные, то собранные в гряды, сменялись долинами с дух захватывающей глубиной. "Тетра" приближалась к верхней границе облаков. Белые холмы и долины неслись с возрастающей скоростью.

- Как будто самолет идет на посадку...

Перед ними возникла гора с округлыми склонами. "Тетра" бесшумно, как иголка в масло, вошла в снежный склон. Экран чуть заметно потемнел. "Тетра" пронизывала горы, пока полностью не погрузилась в облака. Они были настолько неплотными, что Ломов различал структуру нижележащих слоев, которые напоминали желтоватые клочья ваты, переплетенные между собой и закрученные в спирали.