День Венеры

- Ничего, привыкнешь.

Они оглядели несущие шары. На двух зияли рваные дыры - полметра в диаметре. Края пластолита загнуты внутрь.

- Вожака, вероятно, расплющило в блин, - пожалел Ломов.

Увязая в мелкой щебенке и немного наклонившись вперед, они заковыляли вокруг "Тетры". Помогли друг другу перебраться через плиту с острыми ребрами, на которую опирался уцелевший шар. Это создало неудобство, так как за кронштейн пришлось ухватиться только верхними манипуляторами, нижние не доставали.

- Ничего, - успокоил Галин. - Стартовый рывок выдержишь. Поскучай, у нас еще полчаса.

Он вернулся к люку и, используя его как промежуточную ступеньку, взобрался на верхушку "Тетры". Намертво вцепился всеми манипуляторами за основание кронштейна.

- Гал, ты где?

- На месте я, на месте, - спохватился Галин. - Не жарко?

- Чуть больше трехсот Кельвинов.

- В полете будет прохладнее.

К вечеру поверхность Венеры остыла, линия горизонта отодвинулась метров на триста. Стало намного темнее. Базальтовые плиты различались только вблизи, дальше они сливались в сплошную угольно-черную массу. Небо казалось низким и темно-коричневым. В атмосфере никакого движения.

- Гал, - опять позвал Ломов.

- Ну?

- Справа между плитами что-то струится. Как будто язычки пламени. Может, посмотреть?..

- Я тебе посмотрю! - рассердился Галин, но тут же сменил тон. - Микель, прошу тебя, никаких эксцессов. Вспомни Блейка.

- Понял.

- То-то же... - Галин посмотрел на часы. - Так, теперь блокируй манипуляторы. Сделал?

- Да.

- До старта одна минута... Ухватись руками за пояс комбинезона, а то разобьешь что-нибудь.

- Уже.

- Тридцать секунд... Десять... Сожми зубы, напряги мышцы... Пять... три... Внима-а-ание... Ноль!

Глухо громыхнул отстрел. Галина мотнуло лицом на обзорный экран. На секунду он потерял сознание, но тут же вскочил на ноги. Как его угораздило сорваться? С такой удобной развилки - лицом в жесткую траву. Теперь оправдывайся... Галин смущенно поднял глаза. Ломоносов уже стоял перед ним, широко расставив ноги и засунув кулаки в карманы китайского халата. Насмешливо прищурился:

- За яблочками рановато вроде, господин разбойник?

- Михайло Васильевич! - Галин истово прижал руки к груди. - Не со злым умыслом пришел к вам. Хотел посмотреть, как вы наблюдаете явление Венеры на Солнце.

- А ты почем знаешь? - Ломоносов нахмурился. - Кто таков?

- Меня зовут Галим Галин. Я планетолог, исследователь планет, значит.

- Образ у тебя скуластый... Татарин, что ли?

- Татарин и есть.

Неожиданно для самого себя Галин перекрестился.

Ломоносов покривил губы в усмешке.

- И как же ты планеты исследуешь?

- Ну... летаю на них. Камни собираю, изучаю.

- На чем летаешь? На палочке верхом?

- Корабли построили, Михаил Васильевич. Планетолеты называются. Мы же ваши потомки, после вас двести пятьдесят лет минуло.

- Это как же?

- Представьте, что время - это бесконечная дорога, по которой идут люди. Кто-то впереди, кто-то сзади. Другими словами, кто-то сегодня, а кто-то вчера. Я пришел к вам из завтра.

Ломоносов впился в Галина взглядом голубых глаз. Долго молчал, мучительно морща переносицу. Спросил шепотом:

- Из завтра?.. Тогда скажи: сколь много мне жить осталось?

- Что вы, Михаил Васильевич! Вы бессмертны! Наши дети изучают закон Ломоносова, смотрят в ночезрительную трубу и телескоп вашей системы. Горы на Венере по вашим словам названы...

Глаза больного профессора потеплели.

- Стало быть, помнят потомки?.. Ну спасибо тебе, господин Галин, утешил. А то бьюсь, бьюсь, как белуга о сеть. Помощников знатных не хватает, кругом немчура... Вот скажи...

- Гал! - донеслось из-за высокого забора. - Гал! Что с тобой?

- Тебя, что ль, кличут?

- Это Ломов, мой спутник. Наверное, что-то случилось.

- Пойди, больно голос жалобный.

Галин торопливо побежал к забору. Остановился.

- Михайло Васильич, вы и вправду "Илиаду" читали?

- Читал. - Ломоносов улыбнулся. - Гомера и Марциала весьма высоко ставлю. Еще приходи, веселый господин Галин!

- Приду!

- Гал! - кричал Ломов. - Гал, тревога! Вокруг тебя "осы". Гал, почему молчишь?

- Сейчас, сейчас. - Галин перемахнул через забор, огляделся. У него саднило щеку, из носа текла кровь. Обзорный экран был пуст, Ломова не видно. - Миша, ты где?

- Гал! - отчаянно закричал Ломов. - Включай ультразвук!

Галин, не думая, ударил ладонью по выступающей красной кнопке. От торжествующего вопля Ломова едва не заложило уши.

- Ага-а-а! Как рукой смело!.. Разлетелись, голубчики!.. Крой их дальше!.. Не нра-а-авится?

Гал поморщился. Ему никак не удавалось вставить хоть одно слово. Похоже, Ломов был на грани истерики.

- Тихо! - гаркнул Галин прямо в микрофон. Ломов, оглушенный акустическим ударом, смолк. Галин ласково продолжал: - Миша, успокойся, Миша, возьми себя в руки, Миша...

- Что ж ты молчал? - Ломов едва не всхлипывал. - Зову, зову, а ты молчишь...

- Ударился головой, слегка оглушило.

- Слегка?! Ты не откликался почти полчаса...

- Ну, успокойся и расскажи.

- От перегрузки у меня удлинились надруки. - Ломов со всхлипом втянул воздух. - Ты был выше, потом мы поменялись местами... Тебя закрывал шар. Откуда ни возьмись "осы". Кружат надо мной. Ударил ультразвуком. Их отнесло в твою сторону. Вижу: облетели шар, сели. Кричу не переставая. Они уже образовали кружок... Наконец ты отозвался... - Ломов захлебнулся мелким смехом. - Понимаешь... Хи-хи-хи... Их как метлой смело!.. Даже чешуя встопорщилась... Аха-ха-ха... Я видел их удивленные рожи!.. Охо-хо-хо...

Ломов булькал и клокотал, как кипящий чайник. Галин молчал. Он чувствовал, что лицо расплылось в идиотской ухмылке. Тело словно ватой набито.

- Послушай, - сказал вдруг Ломов нормальным голосом. - А ведь ультразвук действует на "ос". Я был прав.

- Ты молодец.

- Это Галилей молодец. И ты тоже. Не пойму, ты такой реалист - и поверил в сон. Не ожидал... Скажи честно: почему ты взял ультразвуковые генераторы?

- Ну... - Галин замялся. - Во-первых, чтобы ободрить тебя, я взял бы и черта на поводке...

- А во-вторых?

- Я сам видел сон, - сказал Галин.

6. ТОНКОЕ, КАК ВОЛОС, СИЯНИЕ

Двадцать лет назад на Васильевском острове едва ли набиралось пять каменных домов. Кунсткамера, трехэтажное здание 12 коллегий, дворец Меншикова - и обчелся. Все прочее было одноэтажно и деревянно. Остров сплошь порос дремучим лесом, сквозь который от Малой Невы к низкому морскому берегу был прорублен Большой проспект. Здесь-то и любил бродить, вдыхая прохладный сырой воздух, новоиспеченный адъюнкт Михайло Ломоносов.