Идеже потребы творяху

Ситников Константин

Идеже потребы творяху

К.И.Ситников

ИДЕЖЕ ПОТРЕБЫ ТВОРЯХУ

Я выбрался на шоссе к рассвету. Чахлые елочки расступились передо мной, когда первые лучи солнца, косо срезанные гребнем скалы, озарили верхушки высоких корабельных сосен. Серое полотно дороги, плавно огибавшей беспорядочные нагромождения известняка, было пусто в этот ранний час. Вытряхнув песок из кроссовок, я снова натянул их на ноги и, прихрамывая, побрел по шоссе. Солнце поднялось высоко над горами, когда мимо на большой скорости промчался первый легковой автомобиль. Я запоздало махнул рукой и чертыхнулся ему вдогонку. За ним последовал пустой туристический автобус и еще несколько машин, но ни одна из них не остановилась. Спасительная тень быстро выскальзывала из-под ног, асфальт раскалился, скалы колебались в жарком мареве. Обдав меня волной горячего пыльного воздуха, на обочине тяжело встал мощный магистральный грузовик с обтекателем на кабине - австрийский "Штайр". - Далеко собрался? - спросил водитель. - До Екатеринбурга возьмете? - спросил я, подавляя дурноту, которая волнами накатывала на меня. - Залазь, - он убрал с сиденья кожаную куртку и кивнул, чтобы я садился. Я с трудом вскарабкался на высокое сиденье, со второй попытки захлопнул дверцу и привалился затылком к задней, нагретой солнцем стенке. "Штайр" тяжело тронулся с места и понесся по прямой магистрали, мимо известняковых круч и сосновых лесов. Приятный ветерок обдувал мне лицо через низко опущенное стекло. - Как звать-то? - спросил мужчина, поглядев на меня сбоку. - Руслан. - Редкое имя, - заметил он. Я кивнул. Разговаривать мне не хотелось. Мужчина тоже замолчал, и больше никто из нас не проронил ни слова. Кажется, я задремал. Очнувшись, я обнаружил, что сижу в кабине один, в благословенной тишине, нарушаемой лишь проносящимися мимо машинами. "Штайр" стоял на обочине возле заправочной станции, водителя нигде видно не было. Телефонная будка на углу размеченной асфальтированной площадки напомнила мне о том, что нужно позвонить дяде. Пошатываясь, я вошел в нее и выудил из брючного кармана несколько жетонов. В ушах у меня звенело, и сначала мне показалось, что телефон не работает. Только потом я различил в трубке долгие гудки. Дяди не было дома. Я вытащил жетон из окошечка, снова опустил его в щель и набрал вахтенный номер городского музея естественной истории. Слышимость была такая, будто меня соединили с потусторонним миром. - Владимира Олеговича! - старался я перекричать помехи. - Перминова! Наконец я услышал голос дяди. - Где ты сейчас? - спросил он, когда я обо всем ему рассказал. Не знаю, понял ли он меня: я говорил слишком торопливо и бессвязно, но сквозь обыкновенное спокойствие в его голосе слышалась явная тревога. - Как только окажешься в городе, немедленно ко мне! Он еще продолжал что-то говорить, когда водитель вышел из придорожного магазинчика с длинной французской булкой в руке, и я торопливо бросил трубку. Когда я проходил мимо него, чтобы вернуться на свое место, он поймал меня свободной рукой за плечо, притянул к себе и едва ли не насильно схватил пальцами за веко. - Эй, парень, - сказал он озабоченно, заглядывая мне в самый зрачок - с тобой все в порядке? Голова болит? Ну-ка быстро в кабину! Я не стал с ним спорить. - То-то я гляжу, шаткий ты какой-то, - продолжал он. - Тебя что, машиной сбило? Как ты на дороге-то оказался? Он забрался на свое сиденье и, перегнувшись через мои колени, проверил, хорошо ли я захлопнул дверцу. Должно быть, я и вправду выглядел неважно, если он так заботился обо мне. Мы тяжело тронулись с места, медленно выехали на магистраль и, набирая скорость, помчались мимо все тех же известняковых нагромождений и нескончаемых сосновых лесов. Солнце ударяло прямыми лучами в зеркало заднего обзора. - Далеко еще до города? - спросил я. - Километров тридцать. Куда тебе нужно? - Музей естественной истории. - Это в центре, парень, - сказал он. - А я высажу тебя в пригороде. Дальше тебе придется добираться автобусом или опять попутку ловить. Но мой тебе совет - загляни сперва в ближайший травмпункт. Если сотрясение, могут образоваться кровяные закупорки, а ты еще молодой, зачем тебе лишние головные боли, правильно? Он отпустил руль и, разорвав длинную булку на половинки, протянул одну из них мне. Только теперь я вспомнил, что у меня со вчерашнего дня во рту не было ни крошки.

* * *

Самым трудным оказалось преодолеть последнюю ступеньку. Несколько раз, чтобы не потерять равновесия, мне приходилось ставить ногу обратно. Наконец, плюнув на равновесие, я проделал оставшееся до дверей расстояние на четвереньках. Открыв дверь головой и ввалившись в сумрачный вестибюль музея, я увидел волка. Волк сидел на верхней площадке и внимательно глядел на меня. У него был здоровенный серый носина и круглые зеленовато-желтые глаза. В глазах этих не было ничего, даже отдаленно напоминавшего о собачьей слезе или печальном собачьем взгляде, породившем известную поговорку, что собака все понимает, только сказать не может. Напротив, то были жесткие волчьи глаза, горевшие изнутри, как два подсвеченных кусочка янтаря. Это было уже слишком для моего бедного рассудка. Мягко закатив зрачки под лоб, я повалился на бок. Последнее, что я помню, это то, как, оглушительно цокая и скрежеща о плитки когтями, волк спустился ко мне по лестнице, навис надо мной и, обдав жарким дыханием, схватил зубами за воротник и слегка потащил на себя, словно бы заставляя подняться. Но подняться было выше моих сил. ...Придя в себя, я увидел, что полулежу в глубоком кожаном кресле и под локтями у меня пухлые валики. Высокие, до самого потолка, стеллажи, заставленные деревянными ящиками, служили как бы стенами крошечной комнатки - отгороженного у самой двери угла большого подсобного помещения, где работал мой дядя, палеонтолог. В детстве я любил приходить сюда, возиться с останками доисторических животных и растений, костями ящеров и обломками древовидных папоротников. Но потом отношения между моим дядей и отцом испортились, и отец запретил мне с ним видеться. Воля отца была для меня законом, и при обычных обстоятельствах я никогда бы не посмел ее нарушить. Кому-то наши отношения могли показаться странными. Отец всегда был очень суров, но и добр ко мне. Воспитывая меня один, он словно бы готовил меня к чему-то и только ждал подходящего момента, чтобы сообщить мне о моем предназначении. И вот этот момент настал! Но мог ли я подумать, что все обернется именно так? Передо мной, упираясь мне в колено, стоял журнальный столик, заваленный журналами и рукописями. На нем горела настольная лампа в зеленом абажуре. Ее света только и хватало, чтобы ярко осветить белые глянцевые страницы журналов, в остальном же в комнатке стояли приятные сумерки. Вечерние сумерки - чувствовалось по всему. Сколько часов я пробыл без памяти? Из-за стеллажей доносился приглушенный голос моего дяди, но с кем дядя разговаривал, я не мог понять. Потом послышались характерные пришаркивающие шаги, и в комнатку вошел он сам - Владимир Олегович (или, как он иногда любил представляться, Володимир Ольгович) Перминов. На нем были рабочие брезентовые брюки и подшитый на локтях свитер. Из большой фарфоровой чашки, которую он держал в руке, шел густой пар. - Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил он, приближаясь ко мне прыгающей походкой: одна нога у него была короче другой. - Лежи, лежи... У тебя легкое сотрясение мозга. Ничего страшного. Несколько часов отдыха и подкрепляющее. Обязательно подкрепляющее, изготовленное по моему собственному рецепту. На-ка вот выпей, и тебе сразу станет лучше. Он приподнял мне голову, просунув пухлые пальцы под затылок, в котором тут же запульсировала кровь, и поднес чашку к моим губам. Пахучий пар защекотал мне ноздри. В чашке был прозрачный желтоватый напиток с цельными жесткими стеблями, переломленными в нескольких местах. Отхлебнув его, я почувствовал, как приятное тепло распространяется по всему телу, прогоняя болезненную слабость. Сделав еще несколько глотков, я снова прикрыл глаза и откинул голову на мягкий валик кресла. Меня наполнила блаженная истома. - Ну, теперь рассказывай, что с тобой случилось, - сказал дядя, со стуком ставя чашку на журнальный столик. - Из нашего телефонного разговора я мало что понял. Брат хочет принести тебя в жертву... Ты уверен, что речь идет именно о тебе? То, как он задал свой вопрос, меня насторожило. Было бы естественней, если бы он спросил, уверен ли я, что речь идет именно о жертвоприношении? О принесении в жертву человека! Но он задал вопрос так, будто не видел в самом жертвоприношении ничего необычного. И тогда я снова обо всем ему рассказал. ...Мы снимали комнату на турбазе "Хрустальная". Отец сказал, что у него назначена важная встреча, но в подробности посвящать меня не стал. Я был предоставлен самому себе. Целыми днями я бродил по сосновому лесу, возвращаясь только к обеду и ужину. Вчера я вернулся с ночной прогулки и увидел, что дверь прихожей приоткрыта, из комнаты доносились приглушенные мужские голоса. Я вошел в темную прихожую и остановился в нерешительности. Дверь в комнату тоже была приоткрыта, и в щель я мог видеть часть комнаты. У зашторенного окна стоял Сергей Николаевич, старинный приятель отца. Он часто бывал у нас; я помнил его с самых ранних лет. По правде сказать, я всегда немного побаивался его. Отец сидел на моей кровати. Третий мужчина стоял ко мне спиной, под его остриженным затылком выпирала тройная складка жира. Этого человека я не знал. При первом же взгляде на отца я понял, что он чем-то расстроен. Обращаясь к Сергею Николаевичу, он спросил глухо: - Гунастр, ты уверен, что не ошибаешься? - Так говорят кости, - твердо сказал Сергей Николаевич. - Жребий пал на твоего сына, Иггевальд. Твой сын должен умереть. Ты ведь знаешь, пришло время жертвоприношения. Мы больше не можем ждать, послезавтра последний срок. Если человеческая жертва не будет принесена, Велес придет в ярость. - Но почему именно он? Зачем Велесу понадобился мой сын? - воскликнул отец. - Ты ведь знаешь, воля богов не подлежит обсуждению. Ты не должен терять головы, - жестко сказал Сергей Николаевич. - Ты прав, Гунастр, - согласился отец. - Но все это так неожиданно... У меня голова идет кругом... Когда и где должна быть принесена жертва? - В лесу, на Поляне Двенадцати Сосен. Послезавтра в полночь великий Велес придет туда, чтобы взять твоего сына. Помолчав, он добавил: - Это большая честь для него, подумай об этом. - Да, да, ты прав, Гунастр, - торопливо согласился отец. - Поляна Двенадцати Сосен... В половине одиннадцатого я приду туда с Русланом. - Вот и хорошо. Вот и хорошо, Иггевальд. Крепись и думай о той чести, которую великий Велес оказал твоему роду. Пойдем, Простен. - С этими словами, обращенными к обладателю толстого загривка, Сергей Николаевич прикоснулся к плечу отца на прощание. Гости собрались уходить. Я был ошеломлен тем, что услышал. Все эти древнескандинавские имена... великий Велес... человеческое жертвоприношение... Что происходит? Я хотел распахнуть дверь и потребовать объяснений. Я уже взялся за дверную ручку, но тут внезапный и совершенно необъяснимый страх охватил меня. Выскочив в коридор, я быстро пошел к лестничной клетке. - Руслан! Обернувшись, я увидел, что Сергей Николаевич смотрит на меня от двери. Наши взгляды встретились, и в то же мгновение я понял, что он понял, что я все слышал. Он стоял и смотрел на меня, а потом, не позволяя мне отвести взгляд, начал приближаться. Тут уж я не выдержал и, сорвавшись с места, выбежал в черноту ночи. Вся территория турбазы была погружена в непроглядный мрак, и только над входом горел тусклый сиреневый фонарь и в дальнем корпусе светилось на втором этаже несколько окон. Обернувшись, я увидел, что никто не преследует меня. Я пошел в сторону выхода с территории, повернул налево и увидел... Сергея Николаевича, стоявшего шагах в десяти от меня и поджидавшего меня у калитки. Откуда он взялся? Только что он был наверху - и вот он уже здесь! С пугающей улыбкой он снова начал приближаться. Я круто развернулся и побежал к столовой. Но куда бы я ни направился, повсюду - с издевательской улыбкой и расставленными руками - поджидал меня Сергей Николаевич. Наконец, когда я уже совсем выбился из сил, он вдруг оторвался от асфальта и стремительно полетел прямо на меня. Я запомнил, как светились в темноте его белые носки - он всегда носил дорогие лакированные туфли и белые носки, - когда он приближался ко мне по воздуху. Мне вдруг ужасно захотелось исчезнуть и появиться снова где-нибудь в десятке километров отсюда. И вдруг - я так и не понял, как это произошло, - жесткие сосновые ветки хлестнули меня по лицу, я словно провалился в какую-то яму - потом я понял, что упал с верхушки сосны, чудом не свернув себе шею, - и шлепнулся в огромный муравейник. Как переместился я с территории турбазы в лес - ума не приложу! Потом, помню, в кромешной тьме я сгребал в кучу пахучую прошлогоднюю хвою, чтобы устроить себе ложе помягче. Прикрыв голову курточкой и свернувшись калачиком, я уснул. Проснулся я от сырости часа за два до рассвета и, прихрамывая, направился к шоссе... Закончив рассказ, я умоляюще взглянул на своего дядю. Дядя задумчиво покачал головой: - Я боялся, что рано или поздно это случится. - Что случится? - вскричал я. - Что происходит? Вместо ответа дядя достал с книжной полки толстую книгу и, раскрыв ее на закладке, с непонятной усмешкой прочитал: "Вероваша юже ны бе тварь Бог на работу сотворил, того они все боги прозваша: солнце и месяць, землю и воду, и звери и гади, то святеи человекы, камени ту устроя, Трояна, Хорса, Велеса, Перуна..." ("Веровали они в тварей, которых Бог для работы сотворил, они же их всех богами прозвали: солнце и месяц, землю и воду, зверей и змей, их люди освятили, поставив им каменные идолы: Трояна, Хорса, Велеса, Перуна...") - Что это значит? - спросил я. Но дядя опять не ответил. Открыв книгу на другой закладке, он все с той же усмешкой зачитал: "Сожгоша волхвы четыре, творяхуть е потворы деюще, а Бог весть..." ("Сожгли четырех волхвов, которые творили жертвоприношения, а Бог их знает...") - А вот еще, - сказал он: - "Идеже стояше кумир Перун и прочии, идеже творяху потребы князь и людье..." ("Где стояли идолы Перуна и других, там творили жертвоприношения князь и народ...") - Ты надо мной смеешься? - с обидой спросил я. - Напротив. Отвечаю на твой вопрос: что происходит. Происходит то, что происходило на Руси еще тысячу лет назад. Твой отец... и Сергей Николаевич... и тот мужчина, которого они называли Простеном... Они все волхвы. - Какие волхвы? - не понял я. - Жрецы бога Велеса. - Велеса? Да, они говорили о Велесе... Но это же бред какой-то! Кто такой этот Велес и как отец оказался его жрецом? - Велес - древний славянский бог. Бог мудрости, скота и... мертвых. Ему поклонялись наши предки еще полторы тысячи лет назад. Этот культ сохранился и до наших дней. Однако все связанные с ним обряды держатся в глубочайшей тайне. Не удивительно, что ты о нем не слышал. Не сомневаюсь, что со временем брат собирался посвятить тебя во все тонкости своего служения, чтобы сохранить преемственность поколений. - Ты знал об этом и ничего мне не говорил! - Видишь ли, в последнее время мы с твоим отцом не очень-то ладим. Слишком разным богам мы поклоняемся: я - богу жизни, он - богу смерти. Велес до сих пор питается человеческой кровью. Теперь твой отец лучше представляет, каково это - принести на заклание близкого человека. - Ты говоришь об этом с такой легкостью! - Вовсе нет, мой мальчик. Просто я не хочу драматизировать ситуацию. - А ты... тоже служишь какому-нибудь богу? - Да, испокон веков весь наш род является родом жрецов. Моего бога зовут Перун. Это один из величайших богов нашего мира. Кстати, я хочу познакомить тебя с его посланником. Да ты его уже видел. Подожди-ка, я пойду перекинусь с ним парой слов, а ты пока приготовься. Я хочу, чтобы ты произвел на него хорошее впечатление. Дядя вышел из комнаты, и из-за стеллажей снова донесся его приглушенный голос, которому отвечал другой, мало похожий на человеческий: хриплый и отрывистый. Мне стало не по себе: с ума сойти - знакомиться с посланниками богов! Дверь отворилась, и в нее вошел мой дядя. За ним, царапая пол когтями, плелся давешний волк, с которым я столкнулся нос к носу в вестибюле. - Волк! А я думал, что он мне примерещился! Дядя покачал головой. - Боюсь, мой мальчик, ты даже представить себе не можешь, кто перед тобой. Это не просто волк. Семаргл - бог, которому наши предки поклонялись задолго до появления на Руси христианства. Тебе повезло, что именно сегодня он решил навестить меня. Семаргл, - обратился он к волку с легким поклоном, - позволь представить тебе моего племянника, сына моего младшего брата Иггевальда. Его зовут Руслан. Волк, усевшись на задние лапы, разинул красную пасть и проворчал: - Да, в жилах этого юноши течет кровь древних волхвов. Приветствую тебя, Руслан сын Иггевальдов, да не выпадет шерсть на твоем животе! За последние несколько часов со мной случилось так много необычного, что я уже устал удивляться. - Поприветствуй Семаргла, - шепнул мне дядя. Я неловко поклонился и проговорил стесненно: - Я тоже приветствую вас... тебя, Семаргл... сын... сын... да не выпадут волосы на твоем животе! - Увы, - довольно оскалился волк, - это уже случилось. Я слишком стар, слишком стар для этого мира. Но мои когти и клыки крепки по-прежнему - и твои преследователи скоро в этом убедятся! Володимир рассказал мне, что с тобой произошло. Тебе не следует беспокоиться, сейчас твой дядя отправится к Перуну за помощью, а я тебя посторожу. Думаю, волхвы побоятся сунуться сюда, пока я здесь. - С протяжным зевком он пал грудью на пол и обрушил морду на вытянутые передние лапы. Только теперь я заметил на спине у него что-то прозрачное, шелестящее, переливающееся всеми цветами радуги, как сложенные стрекозиные крылья. Но долго задерживать на них взгляда я не стал. - Как, ты уходишь? - испуганно спросил я у дяди. - Боюсь, мне придется оставить вас на некоторое время. Одним нам не справиться. Велес слишком могуществен, чтобы мы могли идти против него, не заручившись поддержкой Перуна. - А Перун согласится помочь нам? Ты же говорил, что он бог, да еще и один из величайших... - Видишь ли, - сказал дядя, - древние боги более демократичны в этом смысле. Были времена, когда многие из них жили среди людей и не гнушались помогать им, а также - если случалась в том необходимость - и принимать от них помощь. Да, да, бессмертные тоже не всемогущи, особенно когда они враждуют друг с другом. Случается и им обращаться к людям за содействием. К тому же не думай, что человеческое жертвоприношение - это такое уж заурядное событие. Жертвоприношение - или, как его называли наши предки, треба - меняет соотношение сил во вселенной. Волхвы уже второе тысячелетие творят требу Велесу, и благодаря этому Велес приобрел слишком большую силу. Перун и другие боги не могут допустить, чтобы это продолжалось и дальше. Вот почему, я в этом уверен, они вступятся за тебя и не позволят твоему отцу и его... хм, друзьям... совершить над тобой насилие. - А что, если Сергей Николаевич появится здесь, пока тебя нет? - Гунастр? Я думаю, он не отважится сунуться к тебе, пока здесь Семаргл. Гунастр всего лишь колдун, а Семаргл - бог, бессмертный. Нет, вряд ли он посмеет напасть на Семаргла без Велеса, а Велес явится на землю только послезавтра в полночь, ты же сам слышал. Но на всякий случай, - он выдвинул со стеллажа большой ящик и достал из него продолговатый костяной конус, - на всякий случай держи вот это. - Что это? - удивился я, принимая из рук дяди конус. Конус был тяжелый, жирный на ощупь, как парафин, и оставлял на пальцах меловые пятна. - Это раковина белемнита, вымершего миллионы лет назад головоногого моллюска, - пояснил дядя. - В народе такие раковины называют громовыми стрелками или стрелами Перуна, да так оно и есть в каком-то смысле. Это самое действенное средство против Велеса, какое только можно отыскать на земле. Если придется совсем уж туго, используй эту раковину как оружие. Я сунул белемнит за брючной ремень, замявшись, спросил: - Дядя, как ты думаешь, отцу совсем не жалко убивать меня? - Библейский Авраам тоже готов был заклать сына для своего Бога, но это не значило, что он его не любил... - Дядя потрепал меня по плечу и вышел из комнаты. Лежавший у порога волк проводил его взглядом из-под кустистых бровей. Я остался один на один с Семарглом. Я не знал, следует ли мне заговорить с ним или лучше помолчать. Некоторое время я мучился этим вопросом, но затем решил, что боги лучше знают, что нужно делать. К тому же я все еще чувствовал себя неважно, в голове толчками билась кровь, веки слипались. Я прикрыл глаза и незаметно для самого себя погрузился в дрему. Дядя вернулся далеко заполночь, вид у него был обеспокоенный. Он постелил мне на раскладушке в соседней комнате и помог мне раздеться. Убедившись, что со мной все в порядке, он снова ушел. Я остался один на один с Семарглом. Я не знал, следует ли мне заговорить с боговолком или лучше помолчать. Некоторое время я мучился этим вопросом, но затем решил, что боги лучше знают, что нужно делать. К тому же я все еще чувствовал себя неважно, в голове толчками билась кровь, веки слипались. Я прикрыл глаза и незаметно для самого себя погрузился в дрему. Мне привиделся отец. Он искал меня, внимательно озираясь вокруг и беззвучно шевеля губами. По движению его губ я разобрал, что он зовет меня по имени. Испугавшись, я открыл глаза, но видение не исчезло: отец продолжал искать меня, шаря вокруг себя руками. Сквозь него я видел лежащего в зеленоватом сумраке волка, время от времени поднимавшего брови и спокойно поглядывавшего на меня. Похоже, волк и не подозревал, что со мной творится что-то неладное. Я хотел позвать его, но язык прилип к гортани, и я сумел выжать из себя лишь негромкий горловой звук. И тотчас отец резко обернулся ко мне и крикнул обрадованно: - Сын! Вот ты где! А я-то уж думал, что ты не отзовешься. Послушай меня, послушай своего отца! Ты все неправильно понял. Я вовсе не хочу тебе зла... Ты должен поверить мне. Где ты сейчас находишься? А, вижу... у моего братца... и эта псина здесь... Они наверняка наговорили тебе гадостей про меня и про великого Велеса? Поверь мне, все, что они тебе сказали, - ложь. Иди ко мне, и я объясню тебе, что происходит на самом деле. Ну, ухватись за меня! - Он протянул мне руку. За ним была чернота ночи. И сквозь эту черноту я видел, как удивленно и подозрительно дернулось волчье веко... как угрожающе оскалились его желтые клыки... как напряглись передние лапы с изогнутыми когтями... Но прежде чем я успел сообразить, что происходит, мои пальцы попали в железные тиски отцовской руки... рывок... и я вылетел из мягкого кресла... из приятной теплой комнаты - в объятия ночи. Волчьи клыки лязгнули за моей спиной, и позади меня сомкнулась жирная черная тьма. Шум деревьев оглушил меня. Вокруг смутно белели надгробные плиты. В мгновение ока я перенесся из музея на кладбище! Над могилами дрожали холодные голубые огни, заливавшие все вокруг ртутным светом. В этом свете лицо моего отца казалось мертвым и страшным. Между могил к нам с неестественной стремительностью и плавностью приближались две темные фигуры. Я догадался, что они летели по воздуху. Они были в мохнатых медвежьих шкурах, на головах - высокие острые шапки, в руках - длинные посохи с загнутыми концами. Я сразу узнал в одном из них Сергея Николаевича. Вторым был толстяк с тройным подбородком. Когда они поравнялись с нами, отец выпустил мою руку, и я отшатнулся от него. - Ты обманул меня, отец! - Я должен был сделать это, сынок, - печально возразил он. - В полночь великий Велес придет за тобой. Приготовься. Он нагнулся и поднял с земли свою шапку. - Что вы там возитесь, Иггевальд? - тонким раздраженным голосом крикнул толстяк. - Чертите круг! Мы не успеваем. Велес придет в ярость, если мы не поторопимся. - Не суетитесь, Простен. И отойдите в сторонку, вы только мешаете. Толстяк сердито засопел, но отступил назад, а мой отец с Сергеем Николаевичем принялись чертить на земле большой круг посохами. Загнутые концы посохов светились жутким голубоватым светом, еще больше сгущавшим тьму вокруг. Над кладбищем собирались тяжелые грозовые тучи, дул сильный ветер, и черные деревья вокруг раскачивались все сильней и тревожней. За мной не следили. Я попятился назад и скользнул в тень. Никто не обратил на это внимания. Повернувшись, я со всех ног побежал между могильными оградами, молясь про себя, чтобы занятые приготовлениями волхвы как можно дольше не заметили моего бегства. Ветки хлестали меня по лицу, сухие сучья с треском ломались под ногами. Продравшись через густые кусты, я выбрался на асфальтовую дорожку главного входа. Теперь до кладбищенских ворот оставалось всего несколько десятков шагов. Но не успел я обрадоваться, как от ворот отделилась черная тень и направилась прямо ко мне. Бурый медведь! Огромный! Утробно заурчав, зверь легко вспорол лапой асфальтовое покрытие и широко разинул пасть. На меня пахнуло горячим смрадным дыханием. Я попятился... Но что это? В ночном небе показалось сдвоенное светящееся пятнышко. Оно стремительно приближалось. Это были огромные стрекозиные крылья, а под ними... Семаргл! С шумом рассекая ночной воздух быстро вращающимися крыльями, боговолк пронесся над воротами. Глаза у него горели, пасть была ощерена. Завидев медведя, он спикировал на него сверху и впился клыками в его загривок. Медведь, не ожидавший нападения, взревел и принялся мотать башкой, пытаясь сбросить с себя волка. Но тот лишь еще глубже вонзил клыки в лохматый загривок, вцепившись когтями в медвежью шкуру. Тогда медведь завалился на бок, чтобы подмять противника под себя. Семаргл едва успел взмыть в небо и тут же снова обрушился на страшного зверя. Но теперь медведь сумел извернуться и, махнув лапой, сбил волка на асфальт. В следующее мгновение они сцепились в один рычащий клубок. А на мое плечо тяжело опустилась чья-то рука. Обернувшись, я увидел ухмыляющееся лицо толстяка. Ухмылялась и его тройная складка под подбородком. Хватка у него была железная. Он сгреб меня за воротник, я рванулся, но яркая вспышка, вырвавшаяся из его посоха, парализовала меня. Воздух завертелся вокруг, окружив нас будто коконом, а когда кокон исчез, я увидел, что снова стою в окружении волхвов на том самом месте, куда отец выдернул меня из музея естественной истории. Толстяк встряхнул меня, словно бы для того, чтобы привести в чувство. - Отпусти мальчика! - раздался требовательный голос. Из темноты перед нами выступил мой дядя в белом одеянии. Вид у него был самый решительный, в руках - короткая палка. Откуда он здесь взялся? И почему он один? Неужели Перун не согласился прийти нам на помощь? Все эти вопросы мгновенно пролетели в моей голове, оставшись без ответов. - Прочь с дороги! - завизжал толстяк, размахивая посохом. Я извернулся и вцепился зубами в его пухлую руку. Он взвыл от боли и выпустил меня. - Беги! - крикнул дядя, наступая на толстяка. - Гунастр! - заверещал тот, испуганно отступая. - На помощь! Сергей Николаевич, оторвавшись от земли, полетел на моего дядю. Палка и посох скрестились с сухим стуком. Посыпались искры. - Полночь! - громко возвестил отец. Земля дрогнула, и я едва удержался на ногах. Продолжая колебаться, земля пошла трещинами, вспучилась в начерченном на ней круге... Огромные куски дерна отваливались от нее, с треском рвались длинные травяные корни... Раздался мучительный рев, и огромное человекоподобное чудовище с бычьей головой восстало из бездны. С хрустом оно расправило плечи, блестевшие от пота. Из крутых черных ноздрей вырывались струи пара. Налитые кровью глаза бешено вращались. Наклонив башку с выставленными вперед изогнутыми рогами, чудовище повело вокруг себя диким взглядом, выискивая предназначенную для него жертву. - Приветствую тебя, великий Велес! - воскликнул мой отец. Широкие рукава его медвежьей шкуры соскользнули до локтей, обнажив воздетые кверху жилистые руки. Бычьеголовое чудовище на мгновение остановило на нем свои мутные выкаченные глаза... затем увидело меня... Наши взгляды встретились, и я в ужасе попятился. - Громовая стрелка! - крикнул мне дядя, продолжая отбиваться своей короткой палкой от брызжущего голубыми искрами посоха Сергея Николаевича. Громовая стрелка! Белемнит! Я принялся шарить руками по всему телу. Проклятый моллюск куда-то запропастился! Мой отец едва успел отпрянуть в сторону, когда чудовище на меня бросилось. В последнее мгновение я успел нащупать костяной конус и, размахнувшись, бросил его в бычью морду. Рогатая башка мотнулась, словно по ней ударили бревном. Пенистые слюни плеснули далеко на землю, прожгли ее, как серная кислота. Всхрапнув от неудовольствия, чудовище снова двинулось ко мне. Ничто не могло его остановить! В отдалении послышались первые раскаты грома. Порывистый ветер промчался над вершинами деревьев. Тяжелые синие и черные тучи быстро сходились вместе - прямо у нас над головами. Упали первые крупные капли. В воздухе сразу посвежело, повеселело. - Сюда! сюда, Перуне! - закричал мой дядя, переходя из затяжной обороны в решительное наступление. Молния с оглушительным громом расколола небо, как чашку, ветвистыми трещинами разбежалась в разные концы. При мгновенной вспышке мне почудились в грозовой туче неясные очертания гигантской колесницы, запряженной четверкой крылатых коней. В колеснице стоял грозный воин с боевым топором в руках. Седые волосы на непокрытой голове, длинная борода и даже клочковатые, похожие на перистые облака брови развевались на ветру. Взор метал перуны. Перун! Воин в колеснице взмахнул боевым топором, но и Велес неожиданно вырос в размерах, поднявшись выше деревьев. Обхватив рукой ствол старой сосны, он легко вырвал ее с корнем, но тут же она разлетелась в щепу под ударом топора. Сверкнула молния... Чудовище заколебалось... отступило на шаг, заслоняя глаза волосатыми руками... Огненные стрелы посыпались из низкой тучи, вонзаясь в землю и впиваясь в тело чудовища... запахло паленой шерстью... Взревев на тысячу голосов, чудовище пало на четвереньки, взбрыкнуло задними копытами и провалилось в разверзшуюся под ним бездну. Сверху зашелестело, посыпало - проливной дождь встал стеной. - Проклятие! - заверещал толстяк и, вспыхнув ворохом голубых искр, исчез вместе со своим посохом. - Мы еще встретимся! - пообещал Сергей Николаевич и последовал за толстяком. - Благодарю тебя, Перуне! - крикнул мой дядя вслед удаляющейся грозовой туче. - С тобой все в порядке? - спросил он у меня. Дрожа от волнения, я только и сумел кивнуть головой. Под дождем моя рубашка промокла насквозь. Я стоял, обняв себя за плечи, и изо всех сил старался не лязгать зубами. - А где Семаргл? - спросил дядя. Я даже зубами стучать перестал. - Они с медведем там... около ворот... - Пошли! - сказал дядя и схватил меня за руку. Волка нигде не было. В кустах валялась огромная неподвижная туша бурого медведя. Асфальтовое покрытие вокруг него была вспахано когтями и залито тяжелый маслянистой кровью, еще не размытой дождем. - Ну-ка, помоги, - сказал дядя, обеими руками хватаясь за медвежий загривок. Вдвоем мы с трудом опрокинули тяжелую тушу навзничь и замерли, увидев волка. Противники сцепились в последней, смертельной схватке. Семаргл глубоко, до самого сердца, вгрызся своими клыками в медвежью грудь, а медведь, издыхая, подмял его под себя. Спина у волка была распорота в нескольким местах, одно крыло смято и изломано. В остекленелых глазах застыло удивление. Увидев их, я едва не заплакал. Они словно бы говорили: я виноват перед тобой, Руслан сын Иггевальдов, я был слишком беспечный сторож, старость притупила мою бдительность, и я позволил врагам хитростью выманить тебя из безопасного убежища. Но я смертью искупил свою вину. - Он умер? Я не мог в это поверить. - Нет, нет, мой мальчик, - ласково возразил дядя, - он же бог, а боги бессмертны. Семаргл просто ушел в другой мир, как уже давно собирался сделать... - И мы больше никогда не увидим его? - Боюсь, что это так. Он был хорошим волком... и хорошим товарищем... Мы не можем оставить его здесь... Он огляделся в поисках какого-нибудь материала для носилок, но вокруг не было ничего подходящего. - Брат, если ты позволишь... Я вздрогнул. Это был голос моего отца. Выйдя из кустов, он сбросил с плеч медвежью шкуру и постлал ее на мокрый асфальт. Втроем мы взялись за окоченевшие конечности волка и осторожно положили его на носилки. Дядя бережно расправил смятые стрекозиные крылья Семаргла, по которым ласково стучал теплый летний дождь. Мой отец снял остроконечную медвежью шапку. - Отец, - позвал я его. Но он лишь приложил палец к губам, взглядом указывая на волка, застывшего в торжественном безмолвии. Да, лучше поговорить обо всем потом. Дома. Взявшись за концы медвежьей шкуры, мы тяжело оторвали ее от земли и медленно понесли к выходу. Далеко на западе глухо ворочался затихающий гром. Из-под земли не доносилось ни звука. Во всем мире еще никто, кроме нас - троих смертных, - не знал о гибели одного из древнейших богов вселенной - боговолка Семаргла. Струи дождя стекали по моим щекам, и только теперь я с удивлением почувствовал, что на вкус они - соленые.