Деревня Зомби

Послышался шорох. Я едва успел спрятаться за тростником - кто-то подошел почти вплотную к зарослям. Осторожно отогнув тростину, я увидел между продолговатыми, двоящимися от яркого солнца листами неопределенные не то белые, не то розовые - пятна. Пригляделся - и глазам своим не поверил. Белая женщина!

Она была неряшливо одета. Розовая блуза, вся перепачканная землей и соком зелени, болталась на ней лохмотьями. В прорехи джинсовой юбки виднелись белые ноги. Лицо женщины показалось мне каким-то бессмысленным.

Но рассмотреть ее как следует я не успел. Черный надсмотрщик подскочил к ней и, выкрикнув что-то на своем гортанном языке, ударил ее бичом по спине. Без единого звука, испуганно пригнув голову, она вернулась к работе.

Какого черта! Им что, мало своих чернокожих?

Отпустив тростину, я попятился и вернулся к кривому дереву, нависшему над водой. Наполнил флягу по самое горлышко и поспешил в деревню. Доктору я решил пока ничего не говорить.

6. Большой дом

А доктор даже и не заметил моего отсутствия.

- Джекииль, вы даже не представляете, что я нашел! - такими словами встретил он меня.

От радости он готов был меня обнять. А я-то думал, он набросится на меня с кулаками за то, что я пропадаю черт знает где. В руках у него была страшно потрепанная тетрадь.

- Это дневник, - пояснил доктор. - Дневник той самой женщины из России, которая снимала фильм.

И он поведал мне, что, пока я пропадал черт знает где, он пытался поставить очередной опыт, но что-то у него там не заладилось, и в сердцах он расколотил пару пробирок и одну колбу. Он крикнул меня, а когда я не отозвался, принялся сам убирать осколки. Вообще-то прибираться по хижине это моя обязанность. Каковой, признаться, я нередко пренебрегал.

Прибираясь, он и наткнулся под старой циновкой на этот русский дневник.

- Вы читаете по-русски, док? - осведомился я.

- В том-то и дело, что нет.

- Чему же вы тогда радуетесь?

- А тому, что написан он вовсе не на русском. Эсперанто. Вы молоды и не помните, а я еще застал то время, когда все повально увлекались эсперанто. Меня самого не обошло стороной это увлечение. Чему я сейчас ужасно рад. Хоть и с трудом, но мне удалось разобрать большую часть того, что здесь написано.

- И что же здесь написано?

- Строго говоря, это не дневник, а рабочая тетрадь, и о самом авторе из нее узнать можно лишь немного. Ее зовут Анна Кривцова, и с середины девяностых ее муж Николай Кривцов занимается приблизительно тем же самым, чем и мы с вами: некрозами и регенерацией тканей. Они супруги, и она во всем ему помогала.

Вот, собственно, и все, что я могу о них сказать. Понимаете, Джекииль, они жили здесь. Быть может, на этом самом столе он препарировал своих зомби.

При этих словах у меня подступило к горлу: как-никак это был наш обеденный стол.

- Должен признать, - продолжал доктор, - в некоторых вопросах этот русский продвинулся гораздо дальше. Он действовал очень напористо, пожалуй, даже слишком напористо. Если верить этому дневнику, а я ему безусловно верю, он препарировал не меньше сотни зомби. Это просто Гален нашего времени. Даже если он не был силен в качестве, он брал количеством. Здесь подробно описаны все эксперименты, которые он ставил. Я собираюсь повторить некоторые из них.

М-да, если уж доктор признает, что какой-то ученый действует "слишком напористо", то это действительно нечто из ряда вон выходящее.

- А меня вот что занимает, - заметил я. - Что с ними стало потом? И почему она бросила свой дневник здесь? И как, в конце концов, та видеокассета попала в лавку старьевщика в Куала-Лумпур?

А про себя я подумал: "Анна... Так, значит, ее зовут Анна..."

Я ни на минуту не сомневался, что та белая женщина на рисовой плантации и есть автор дневника Анна Кривцова.

* * *

На другое утро я отпросился у доктора на несколько часов. Он был настолько занят подготовкой к опытам, что, по-моему, даже не расслышал меня. Посчитав разрешение полученным, я торопливо направился вдоль реки. У меня было смутное представление о своих дальнейших действиях. Я понятия не имел, как буду общаться с этой русской, но незнание языка меня не обескураживало. И не такие трудности преодолевали!

Солнце поднималось все выше. А вот и кривое дерево, нависшее над водой. Осторожно пробравшись через кусты, я выглянул из тростников. Работники были на своих местах. Передвигаясь на корточках, они разгребали пальцами жидкую грязь. Между ними похаживали надсмотрщики. А вот и она. Все в той же розовой блузе и джинсовой юбке. Притаившись в кустах, я наблюдал за ними. Это продолжалось долго, очень долго. Солнце поднялось уже в зенит, когда я услышал барабанную дробь, созывавшую, должно быть, на обед. Работники начали подниматься с корточек и, подгоняемые надсмотрщиками, побрели в джунгли. Плантация опустела.

Выскользнув из кустов, я поспешил за ними.

На вырубке стоял огромный дощатый дом без окон. Он походил на сеновал или конюшню. Вот в него и загоняли этих несчастных.

Закрыв большие ворота на засов, надсмотрщики, переговариваясь высокими голосами, ушли. Я скользнул вдоль стены, снял засов и отворил ворота.

Десятки чернокожих мужчин и женщин были битком набиты в этот сарай. Одни лежали на грубых нарах, другие сидели на корточках прямо на земляном полу, третьи черпали тыквенными чашками мутную воду из большого жбана. На меня они не обратили никакого внимания. У всех были бессмысленные лица и ходульные движения.

Спертый воздух был полон запаха испражнений и немытого человеческого тела. Поморщиваясь с непривычки, я стал выискивать глазами белую женщину. Она сидела среди чернокожих в дальнем углу, тупо уставившись неподвижными глазами прямо перед собой. Я протиснулся поближе к ней и позвал:

- Эй! Я знаю, как тебя зовут. Ты - Анна. Верно?

Никакой реакции, как будто я говорил с пустым местом.

Только сейчас я смог как следует присмотреться к ней. Лицо у нее было изможденное. Сквозь рваную блузу просвечивали отвисшие груди. Она ничем не отличалась от остальных. Но все же она была белая женщина.

Продолжая бормотать всякую ласковую бессмыслицу, я присел рядом с ней и прикоснулся к ее руке. И снова никакой реакции. Тогда, осмелев, я положил руку на ее обнаженное колено.

И тут я услышал шум подъезжающей машины. В стенах дома были крупные щели, и, припав к одной из них, я увидел подъезжающий "джип", окутанный клубами пыли. За рулем сидел белый мужчина внушительных размеров. Приглядевшись, я узнал в нем того самого здоровяка из видеофильма. Как его? Николай Кривцов. Муж этой женщины.

Что он здесь делает?

Навстречу ему подбежал один из надсмотрщиков, и они о чем-то заговорили. Я не слышал их, да и все равно я ничего бы не понял.

Надсмотрщик махнул рукой в ту сторону, где осталась наша деревня, и показал два пальца. Мне почему-то показалось, что они говорят о нас. Прижавшись лицом к щелястой стене, я продолжал наблюдать за ними. Они еще о чем-то поговорили. Потом здоровяк достал портмоне и отсчитал надсмотрщику несколько зеленых бумажек. После чего развернулся и, закутав все желтой пылью, умчался.

О чем они могли говорить? Если о нас с доктором, то почему этот русский заплатил малайцу? Уж не за наши ли головы? Признаться, мне это очень не понравилось.

Надо было предупредить обо всем доктора.

Пообещав Анне скоро вернуться, я торопливо выскользнул из большого дома, закрыл ворота щеколдой и поспешил обратно в деревню.

7. Посредник

Из хижины доносился чей-то незнакомый голос, тонкий и быстрый.

Мужчина с короткой кучерявой бородкой на круглом коричневом лице сидел на корточках посередине хижины. На нем были европейские шорты и традиционная яркая рубаха с широкими рукавами, баджу.

При моем виде он вскочил и залопотал на ломанном английском, обращаясь ко мне:

- Посредник объяснять большой человек нельзя-нельзя смотреть поляна старый дукун. Почему большой человек не понимать такая вещь?