Миттельшпиль

- Понятно, - кивнул Сол. Арон глотнул кофе из чашки.

- Ты сказал, что Харрингтон был твоим студентом, дядя Сол. Но в Колумбии на этот счет нет никаких записей.

- Он прослушал у меня два курса, - пояснил Сол. - “Война и человеческое поведение” и “Психология агрессии”. Френсис ушел из Принстона не потому, что плохо учился. Наоборот, он был блестящим студентом, но ему было скучно. Правда, на моих лекциях ему скучать не приходилось... Продолжай, Модди.

Арон сжал губы, и это немного напомнило Солу, какое упрямое выражение лица было у Давида Эшколя, когда они на ферме неподалеку от Тель-Авива до рассвета спорили о моральной стороне партизанской войны.

- Секретарша сказала полицейским, что клиент Харрингтона говорил с еврейским акцентом. Она заверила меня, что всегда может отличить еврея по манере говорить. У этого был иностранный акцент. Возможно, немецкий или венгерский.

- Ну и?..

- Так ты наконец скажешь, в чем тут дело, дядя Сол?

- Не сейчас, Модди. Я сам толком ничего не знаю. Рот Арона был все так же упрямо сжат. Он постучал пальцем по двум другим папкам. Они выглядели потолще, чем первая.

- У меня тут еще кое-что есть. Кое-что похлеще, чем тупик с Харрингтоном. Мне кажется, обмен может получиться равноценным.

Сол слегка поднял брови.

- Значит, речь идет уже об обмене, а не о доброй услуге?

Арон вздохнул и открыл вторую папку.

- Борден, Уильям Д. Предположительно родился восьмого августа тысяча девятьсот шестого года в Хаббарде, штат Огайо, но в деле нет совершенно никаких документов между свидетельством о рождении в девятьсот шестом году и внезапным изобилием разных бумаг: карточек программ соцобеспечения, водительских прав и так далее - в сорок шестом. Обычно компьютеры ФБР обращают внимание на такие вещи, но в данном случае, похоже, всем было наплевать. Я так думаю, что если поискать на кладбищах вокруг Хаббарда, штат Огайо, или как там эта дыра называется, мы найдем ма-аленький надгробный камень над могилой малютки Билла Бордена, упокой Господи его невинную душу. А вот взрослый мистер Борден, похоже, выскочил на свет Божий в Ньюарке, штат Нью-Джерси, где-то в начале сорок шестого года. В следующем году он уже переехал в Нью-Йорк. Кем бы он ни был, деньги у него имелись. В сорок восьмом и сорок девятом он был среди невидимых спонсоров пьес на Бродвее. Он купил свою долю у заправил шоу-бизнеса, но, похоже, не очень-то общался с ними. Во всяком случае, я не могу найти каких-либо следов в светской хронике тех лет, и никто из стариков, работавших тогда на продюсеров и агентов, ничего о нем не помнит. Как бы там ни было, в пятидесятом Борден перебрался в Лос-Анджелес, в том же году вложил деньги в какой-то фильм и с тех пор стал там крупной и заметной фигурой, особенно в шестидесятых. Те, кто знают всю подноготную жизни в Голливуде, звали его Фриц, или Большой Билл Борден. Иногда он закатывал вечеринки, но никогда ничего по-крупному, всегда обходилось без участия полиции. Этот парень был просто святой - не нарушал правил дорожного движения, не болтался по улицам пьяным, в общем, ничего такого... А если и случалось, то у него имелось достаточно денег и связей, чтобы от его прегрешений и правонарушений в официальных бумагах не оставалось ни следа. Что ты на это скажешь, дядя Сол?

- Что еще у тебя есть?

- Ничего. Ничего, кроме кое-каких сплетен с киностудии, фото входа в поместье герра Бордена в Бел-Эйр - самого дома не видно - и вырезок из “Лос-Анджелес Таимо и “Вэрайети” о его гибели в авиакатастрофе в прошлую субботу.

- Можно мне взглянуть на все это? Когда Сол кончил читать заметки, Арон тихо спросил:

- Это он, дядя Сол? Твой оберст?

- Возможно, - кивнул Сол. - Я хотел выяснить.

- И ты послал Френсиса Харрингтона выяснять это в ту самую неделю, когда Борден погиб в авиакатастрофе.

- Да.

- А твой бывший студент и оба его помощника погибли в те же самые три дня.

- Я не знал про Дениса и Селби, пока ты мне не сказал, - промолвил Сол. - Мне и в голову не приходило, что им может угрожать реальная опасность.

- Опасность со стороны кого? - настаивал Арон.

- Честно, не знаю. Пока, - сказал Сол.

- Расскажи мне все, что знаешь, дядя Сол. Возможно, мы сможем тебе помочь.

- Мы?

- Леви. Дэн. Джек Коуэн и мистер Бергман.

- Они из посольства?

- Джек - мой начальник, но он еще и друг, - заверил Арон. - Расскажи нам, в чем тут дело, и мы поможем тебе.

- Нет.

- Что “нет”? Не можешь мне рассказать или не хочешь?

Сол оглянулся через плечо.

- Ресторан через несколько минут закроется. Пойдем куда-нибудь в другое место.

Мышцы в уголках рта Арона напряглись.

- Трое из этих людей - вон та пара около входа и молодой парень поблизости от тебя - это наши. Они будут сидеть, пока нам нужно присутствие других людей.

- Значит, ты им уже все сказал?

- Нет, только Леви. Да он в любом случае был нужен - делать снимки.

- Какие снимки?

Арон достал фото из последней, самой толстой папки. На нем был изображен небольшого роста человек с темными волосами, в рубашке с открытым воротом и кожаной куртке. Глаза чуть полуприкрыты набрякшими веками, жесткий рот. Он пересекал узкую улицу; куртка расстегнута, полы разлетались.

- Кто это? - спросил Сол.

- Хэрод, - ответил Арон. - Тони Хэрод.

- Компаньон Уильяма Бордена. Ею имя упоминается в заметке в “Вэрайети”.

Арон вытащил еще пару фотографий из папки. На снимке Хэрод стоял перед дверью гаража, держа в руке кредитную карточку, явно готовясь вставить ее в небольшое приспособление в кирпичной стене. Сол уже как-то видел такие замки.

- Где это было снято? - спросил он.

- В Джорджтауне. Четыре дня назад.

- Здесь, в Вашингтоне? - удивился Сол. - Что он тут делал? И зачем ты его фотографировал?

- Это не я, а Леви, - улыбнулся Арон. - В понедельник я присутствовал на панихиде по мистеру Бордену в Форест-Лоун. Тони Хэрод держал там речь. У меня было мало времени, но я немного покопался и обнаружил, что мистер Хэрод и мистер Борден были очень близки. Когда Хэрод во вторник вылетел в Вашингтон, я отправился следом. Мне все равно пора было возвращаться.

Сол потряс головой.

- А потом ты поехал за ним в Джорджтаун.

- Да нет, в этом не было нужды, дядя Сол. Я позвонил Леви, и тот следил за ним от самого аэропорта. А я присоединился к нему позже. Вот тогда мы и сделали снимки. Я хотел поговорить с тобой - до того как показать это Дэну или мистеру Бергману.

Нахмурившись, Сол еще раз глянул на снимки.

- Я не вижу в них ничего особенного. Тут что, важно, где это происходит?

- Нет. Этот дом снимает “Бехтроникс”, филиал “Ейч-Ар-Эл Индастриз”. Сол пожал плечами.

- Ну и что?

- А вот это важно. - Он подвинул Солу еще пять фотографий. - Леви был на этот раз на своем фургоне из “Белл Телефон”, - сказал Арон с некоторым удовлетворением. - Он делал эти снимки, сидя наверху десятиметровой вышки, когда они выходили из дома. Со всех других точек этот переулок идеально защищен. Эти ребята проходят по крытому тротуару вот здесь, открывают калитку, тут же садятся в лимузин и отъезжают. Соседи видеть их не могут. Из переулка их тоже не видно. Идеально.

Все черно-белые снимки были сделаны как раз в тот момент, когда изображенный на них человек делал шаг от калитки к лимузину; снимки были сильно увеличены, поэтому изображение получилось несколько зернистым. Сол тщательно рассматривал один за другим, потом сказал:

- Мне это ничего не говорит, Модди. Арон схватился руками за голову.

- Сколько ты уже живешь в этой стране, дядя Сол? - Сол ничего не ответил, и племянник ткнул пальцем в фото человека с маленькими глазками, жирными висящими щеками и густой, вьющейся сединой. - Вот это - Джеймс Уэйн Саттер, более известный среди почитателей как преподобный Джимми Уэйн. Это тебе что-нибудь говорит?

- Нет, - вздохнул Сол.

- Телевизионный евангелист. Начинал в церкви на открытом воздухе, куда въезжали на автомобиле - в Дотане, штат Алабама, в шестьдесят четвертом году. Сейчас он - владелец спутниковых и кабельных каналов, его доходы, не облагаемые налогом, составляют примерно семьдесят восемь миллионов долларов в год. В политическом плане он несколько правее Аттилы, предводителя гуннов. Если преподобный Джимми Уэйн заявляет, что Советский Союз - инструмент Сатаны (а он делает это ежедневно, когда появляется в ящике), примерно двенадцать миллионов человек говорят “Аллилуйя”. Даже премьер-министр Бегин делает реверансы этому придурку. Часть даров в духе любви доходит до Израиля в виде покупок оружия.. Ради спасения Святой Земли можно пойти на что угодно.