Тайна утопленной рамы

— Что же тут произошло? — Фантик задала вслух вопрос, которым мы все мучались.

— Сложно сказать, — ответил Гришка. — Но кой-какие догадки у меня имеются. Давайте вернёмся к нашему костру, проверим рыбу, и я вам расскажу, как я съездил.

— Надо отцу сказать, что в заповеднике побывали браконьеры. Причём какие-то психанутые, — задумчиво проговорил Ванька. Он нагнулся и подобрал что-то с земли. — Смотрите, какой красивый красный камушек!

Я отмахнулся от него — до камушков ли, мол, сейчас! — и Ванька рассеянно засунул находку в карман.

Мы вернулись к костру, убедились, что рыбе не мешает подкоптиться ещё немного, и устроили себе второй завтрак из горячего чая и бутербродов с малосольной форелью и луком. После всех купаний и переживаний нас охватил жуткий голод.

— Так вот, — заговорил Гришка, когда все мы подкрепились. — Нельзя сказать, что моя поездка получилась особо удачной. Толяна в бабкином доме не было, нарвался я на его сестрицу — ту, что с мужем из Твери примчалась, бабкино наследство делить. Смурная баба, злющая, как черт, да ещё, кажись, и приболела малость. Качает её, и лица на ней нет, и за живот держится, будто ей совсем плохо. Какой тут разговор! Я, значит, начинаю ей про дверцу толковать — что, мол, готов дверцу для душника привезти — а она на меня разоралась с лёту: катись ты куда подальше, никакого душника нам не надо и не было его никогда! Как же, не было, говорю, если я Толяну сам его отдавал, и помню, куда Толян положил, чтобы потом поставить — давайте я вам покажу! Она ещё пуще на меня заскрипела: Толика твоего здесь нет, и показывать мне ничего не надо, так я тебя в дом и пустила, всех его дружков пропойц я как облупленных вижу, и больше не появляйся и с глупостями не лезь!.. Я говорю, что, может, Толик что и тащит из дому, а я наоборот, помочь готов, вот и Толику помогал работу найти, и душник ему отдал, и раму одну старинную починить помогал… Она просто дверь у меня перед носом захлопнула, крикнув, чтобы я больше не приходил, и ничего больше слушать не пожелала.

— Да, здорово попался, — сочувственно сказал Петя. — Может, она вчера самогону на поминках перебрала, да ещё ты в такую рань припёрся…

— В какую ж рань? — возразил Гришка. — Сейчас полдень, значит, я в начале двенадцатого у неё был. Это для нас время летит незаметно и все кажется, будто раннее утро. И не похмелюга её ломала, точно, нет. Выглядела она совсем по-другому. Я несколько раз видел, как язвенные больные мучаются — так вот на это очень похоже.

— То есть, неудачный поход, — подытожил я.

— Почему же неудачный? — Гришка усмехнулся, вытаскивая очередную сигарету. — Я как мыслю. Если эта баба при упоминании про душник и раму так взъерепенилась — значит, очень ей не хочется, чтобы кто-то про них вспоминал. Это я вам точно говорю, я все эти ухватки знаю, когда человек хочет отмазаться. Заорать по пустякам, чтобы с темы сбить — это первое дело. И чтобы, значит, я больше не появлялся и не интересовался, куда же делись душник и рама, которые были и исчезли. Про раму-то я приврал, будто её видел и даже ремонтировать помогал — но заметил, как у неё в глазах при упоминании о раме страх блеснул. Вот и рассуждайте…

— Хочешь сказать, это она раму утопила, перед этим иконы из неё вынув? — недоверчиво спросил Ванька.

— Она, факт. У меня нюх на такие дела, недаром я… — Гришка, не договорив, усмехнулся — на этот раз не без грусти. — И тут вот ещё что, — он выдержал паузу, чтобы поэффектней завершить свой рассказ. — У самого крыльца стояли две пары сапог. Видно, их проветриться выставили, потому что рыбой от них, так сказать, попахивало. Побольше сапоги и поменьше. На них ещё кое-где рыбная чешуя виднелась. Щучья, точно вам говорю. А по размерам, как я сразу прикинул, когда место захоронения осматривал, эти сапоги точно совпадают с теми, отпечатки которых мы видели. И браконьеры, кстати, не местными были. По ряду примет. Хотя бы то, что они консервы жрали. Местные никогда консервы с собой не возьмут, а что-нибудь домашненькое прихватят. Хлеб, там, с творогом, или что. Консервы — это истраченные деньги, которых ни у кого нет. Вот так.

Нам понадобилось время, чтобы все это переварить. Потом мы заговорили наперебой.

— Да брось ты… — начал Петя.

— Ты хочешь сказать?.. — это я.

— Мамочки, ну и дела! — это Фантик.

— А вдруг она шлёпнула своего брата, чтоб он ей не мешал? — это Ванька. Его заклинило на идее, что где-то кого-то «шлёпнули».

Гришка переждал, когда уляжется шум, и продолжил.

— Так вот какая история получается. Я так понимаю, сеструха отвалила Толяну деньжат, чтобы он где-то пьянствовал и она могла без помех рыться в бабкином доме, прибирая все к рукам. То, что Толян не знал о наборе икон, собранных под одну раму — это почти наверняка. Странно, конечно, потому что штуковину метр на полтора… нет, скорее метр двадцать сантиметров на восемьдесят, — поправился Гришка, смерив раму цепким глазом, — не заметить сложно. Но мало ли в каком укромном углу старуха могла её держать. Хоть на чердаке.

— Чтобы такая богомольная бабка — и не выставила иконы на видное место? — усомнился Петя.

— Я ж говорю, в этом деле странностей много, — ответил Гришка. — Но что есть, то есть. Если б Толян знал о раме с иконами, он бы наверняка мне рассказал. А вот дальше что происходит? Его сеструха с мужем вынимают иконы из рамы, убирают куда-то в свой баульчик, перетаскивают в лодку раму и душник, заодно берут рыбацкие снасти, приплывают к этим валунам, топят раму, поднимаются на лодке чуть вверх по Удолице, ловят дикое количество щук, потрошат их, собирают выпотрошенную рыбу в мешок, отволакивают мешок в овраг и закапывают — и уплывают домой.

— Так может, они простудились? — предположил я. — Вот тебе и объяснение, почему она так плохо себя чувствовала! Ночи сейчас холодные, костра они не разводили, да и жрали какие-то дрянные консервы, которыми вполне можно отравиться. Вот тебе и больной живот!

— Вполне возможно, — согласился Гришка. — Но главный-то вопрос — зачем они все это делали? Ну, насчёт рамы сколько-то понятно. Но щуки!.. Причём, вполне очевидно, Толькина сестра — ещё та хапуга и себе на уме, поэтому все делалось не без смысла. С прицелом, чтобы Толяну досталось как можно меньше ценных вещей, имевшихся у бабки. Какой-то хитрый план, чтоб его, и все это взаимосвязано. Рама и щуки — звенья одной цепочки. Но какой? Я ничего не понимаю.

— А может, они просто спятили? — высказался Петя. — При отравлениях консервами бывают всякие глюки. Ну, знаешь, решили сделать запас рыбы — и вдруг один её запах стал им противен, и они все повыбрасывали!

— Зачем тащить отсюда пятьдесят килограмм рыбы? — осведомился Гришка. — Щуку можно и под Тверью наловить. И почему они ловили только щуку? Весной, когда щука валит на нерест вверх по Удолице до её верхних притоков, я бы ещё понял, что им попалась только эта рыба. Но сейчас в Удолице ходит всякая рыба вперемешку — и, получается, они её сознательно сортировали, отбирая только щук! Зачем?

— Я знаю! — заявил Ванька. — Они убили этого твоего Толяна, и его тело спрятали под щуками. Чтобы точно никто не нашёл! Кому будет охота лезть под вонючую рыбу? Ведь и мы не полезли! Надёжная маскировка, верно вам говорю!

— Слушай, ты уже достал со своими «убили» и «шлёпнули»! — взвился я.

— А ты пойди, копни заново — убедишься! — горячо возразил Ванька.

— Нет, никого они не шлёпали… — спокойно проговорил Гришка, глядя на костёр. — И это всё равно не объясняет, почему им надо было отбирать именно щук. Да ещё потрошить их перед тем, как выкинуть.

— Я ничего не понимаю! — пожаловалась Фантик, взявшись за голову. — Разве что, они в этих щуках что-то искали?

— Какое-нибудь бриллиантовое колечко, которое упустили в воду, когда выкидывали раму? И успели заметить, как щука это колечко схавала? — хмыкнул Ванька. — Это ж сбрендить надо, чтобы надеяться, будто можно переловить всех окрестных щук и вернуть пропажу!

— Судя по тому, что мы о них знаем, они вполне могли ополоуметь от жадности и кинуться резать всех щук… — заметил я.