Тайна неудачного выстрела

— Чего тут думать? — брякнул мой братец. — Ловить их надо!

— Без думания ничего не получится, — возразила Фантик. — Ведь и твой папа думал и сопоставлял, прежде чем решить, где и как лучше всего ловить браконьеров… Кстати, что бы он с ними сделал, если бы поймал?

— Это зависит от того, кем бы они были, — ответил я. — Если б это оказались местные мужики, отец всыпал бы им по первое число и отобрал бы всю добычу, но в милицию сдавать их не стал бы. Не стал бы даже акт составлять и штраф им выписывать — какой штраф, когда у местного народа денег нет? Отец говорит, что они по дурости и от голодухи в заповедник прутся, но что спускать им нельзя, потому что если они хоть чуть-чуть почувствуют, что он их жалеет и готов на что-то сквозь пальцы смотреть, как они на шею сядут. И его, кстати, окрестные деревни очень уважают. Там говорят, что он хоть и даст такой втык, что небо с овчинку покажется, но зато подлянку никогда не подложит. Это в том смысле, что не капнет втихую в милицию, хотя и дружит с ней… С Алексеем Николаевичем, я имею в виду.

— А если он каком-нибудь остолопу один раз даст втык, другой, а тот все равно в заповедник будет лазить? — спросила Фантик.

— Таких остолопов нет, — ответил я. — Отец всех предупреждает: кто в третий раз попадётся, тому сам скручу руки за спиной и отвезу в милицию, чтобы хороший срок вломили… И все знают, что он своё слово сдержит.

— Ясно… — она опять задумалась. — Это, значит, с местными он так… А с теми, кто бьёт зверя по-крупному, на продажу?

— Тут никаких поблажек! — ответил я. — Отец называет их «торгашами» и не переваривает. Говорит, их только большой дубиной гвоздить, потому что человеческого языка они не понимают. Что от них лесу такое разорение, которого сотня местных мужиков не учинит. — Так что со вчерашними гадами отец разберётся! — уверенно дополнил Ванька. — Они у него попляшут!

— Мне вот что кажется странным, — сказала Фантик. — Почему эти браконьеры попёрлись в лес как раз накануне приезда министра? Может, это и не браконьеры вовсе? Может, они прикинулись браконьерами, потому что понимали, что все равно следы после них останутся? А если б увидели по следам, что здоровые мужики просто шастали по лесу и даже не попытались зверя убить — это бы показалось в двойне подозрительным! А?

— Ну, ты даёшь! — Ванька аж поперхнулся.

— Да брось ты! — поддержал я брата. — Не накануне приезда министра они попёрлись, а под Новый год — вот в чём их мысль была! Понимали, что все готовятся к празднику, а значит, надзор за заповедником ослабнет. И потом, если бы они хотели оправдать своё присутствие в лесу, то срубили бы ёлочку или две, и вся недолга! Зачем лося-то валить? Ещё и показывая при этом, что у них есть огнестрельное оружие… И зачем пригонять фургон, привозить большие сани, на которых звериные туши перевозят? Я думаю, наоборот — если б они хоть краем уха услышали, что едет министр и охрана заповедника будет усилена, они бы ни за что не полезли!

— Вот-вот, и я всё это самое сказать хотел! — не без наглости заявил Ванька. — Так что тут ты загнула, это как пить дать!

— И все равно, — Фантик не сдавалась. — Согласитесь, что здесь есть совпадение, которое можно отнести к странностям.

— К странностям можно отнести всё, что угодно, — сказал я. — Например, почему в этот раз Степанов прислал нам такие дорогие подарки, каких никогда раньше не присылал? И ведь Степанов знал о приезде министра, непонятно откуда! Он был первым человеком, который предупредил отца — ещё до визита Алексея Николаевича с этим новым начальником ФСБ!

Фантик хихикнула.

— Ой, это я так!.. Как вспомню, как он мчался на этом снегокате!.. — она посерьёзнела. — Погоди, ты хочешь сказать, что все могло быть не просто так? Что этот ваш Степанов мог узнать о приезде министра от людей, которые хотят его убить? И которые, выследив, куда едет министр, обратились за помощью к Степанову? А он взял и прислал дорогущие подарки — ну, словно извиняясь заранее, что должен будет убить вашего гостя?

— Вы, что, совсем с ума сошли? — взвился Ванька. — Хотите сказать, что на этом снегокате не то, что нельзя ездить — даже притрагиваться к нему нельзя, чтобы не замараться? Не верю я вам! Если бы хоть что-то было не так — отец бы немедленно отправил назад все подарки! Да ещё и сказал бы Степанову такое, что Степанов позеленел бы как… — он поискал подходящее сравнение. — Как скотина!

— Ваш папа мог и не догадаться, — сказала Фантик.

— Это отец не догадался бы? — совсем завёлся Ванька. — Он обо всём на свете догадывается! А если говорить о странностях, то почему вы приехали накануне министра? И твой папа перед самым Новым годом пытался попасть к нему — и не попал? Он, что, гоняется за ним?

— Ну, знаешь! — Фантик вспыхнула и вскочила со снегоката. — Соображай, о чём говоришь!

— Я-то соображаю! — парировал мой братец. — А вот вы оба ни черта не соображаете!

— Погодите, — вмешался я, — дайте мне сказать…

Черт, угораздило же нас затронуть эту тему! Такой хороший день получался испорченным!

— Не хочу годить! — огрызнулась Фантик. — Что он говорит про отца? Пусть извинится!

— Фиг тебе я буду извиняться! — заорал Ванька. — Это ты должна извиняться!

Топа с большой скорбью переводил взгляд с одного из нас на другого, и не знал, рявкнуть ему или нет, чтобы прекратить этот отвратительный галдёж.

— Извиняться всё-таки должен ты, — твёрдо сказал я. — Понятно, что ты хотел сказать совсем другое, но получилось у тебя невесть что.

— Ага, защищай её, защищай! — Ванька напустился на меня. — Отца обижают, а тебе хоть бы хны! — в его глазах появился нехороший, этакий желтоватенький, почти кошачий, огонёк — который появлялся, когда во время ссор Ваньку осеняло, чем он может меня пронять. — Влюбился, да? «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» — запел он противным голосом. — «Тесто усохло, а невеста сдохла!»

— Убью!.. — ринулся я на него.

Ванька, не медля ни секунды, кинулся улепётывать во все лопатки.

В отличие от моего братца, который заводился, только палец ему не так покажи, я выходил из себя редко. «Редко, но метко», как говаривали наши родители. Остывал я быстро, не больше, чем за минуту, но в эту минуту под мою руку лучше было не попадаться — и Ванька это знал.

Итак, Ванька понёсся прочь, я за ним, а Фантик, выйдя из оцепенения, пустилась нас догонять. Топа, вскочив, обогнал и меня, и Ваньку и стал с громким лаем приплясывать вокруг нас.

— Мальчики, остановитесь! — кричала перепуганная Фантик. — Куда вы? Это же глупости, перестаньте!..

Топа лаял, Фантик визжала, Ванька ревел от испуга, а я — от бешенства, и вот так мы все вместе выбежали на дорогу, где Ванька поскользнулся и спланировал мне под ноги, я перекувыркнулся через него, пытаясь всё же поймать его за шиворот, Топа резко притормозил рядом с нами, Фантик, налетев на Топу и перевернувшись через его могучую спину — Топа при этом столкновении даже не дрогнул — рухнула на нас сверху. Мы барахтались на дороге — и тут раздался отчаянный визг тормозов. Появившаяся из-за плавного поворота машина ехала довольно тихо — и всё-таки водителю пришлось так круто взять вправо, чтобы не наехать на нас, что машину выкинуло на обочину и она, чудом не врезавшись в огромное дерево, нырнула носом вниз — в прикрытую сугробом, который просел под её тяжестью, водоотводную канаву…

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ. «СОЮЗ ДИКИХ»

Топа чуть подался назад и на всякий случай рыкнул, обнажив клыки.

— Топа, стоять! — крикнул я, пытаясь выбраться из кучи малы.

— Ну, вы, ребятки, даёте!.. — услышал я басовитый голос. Из прочно севшей в канаву и завалившейся набок машины вылез здоровенный мужик в толстом пальто и каракулевой шапке. Для нас, распластавшихся на земле, он вообще казался великаном. Но узнать министра, Угрюмого Степана Артёмовича, я сумел. Из машины тем временем выбрались ещё три человека, два здоровяка с бесстрастными лицами, наверно, охранники, и один — худой и подтянутый, с совсем молодым лицом — наверно, секретарь или что-то подобное.