На Вавилон

Кармайкл, не отрываясь, глядел на корабль пришельцев, словно надеялся увидеть сквозь его сияющие стены Синди. Ему представлялось, что она сидит за столом – или что там у них вместо столов – с семью или восемью огромными существами и спокойно рассказывает им про свою родную планету, слушает рассказы об их мире. Кармайкл был совершенно уверен, что она в безопасности, что с ней ничего не случится, что пришельцы не пытают ее, не режут на части и не пропускают через нее ток для того, чтобы посмотреть, как она будет реагировать. Такого просто не могло случиться с Синди, он знал это наверняка.

Боялся он только одного – что пришельцы могут улететь к своей далекой звезде, так и не отпустив ее. Ужас, который вызывала у него эта мысль, был сродни самому сильному страху, который ему когда-либо доводилось испытывать.

Приближаясь к месту посадки, Кармайкл заметил, что орудия нескольких танков, стоящих внизу, поворачиваются в его сторону, и тут в наушниках послышался резкий окрик:

– ДС-3, вы находитесь над запретной территорией. Вернитесь к зоне пожара. Полеты над этой территорией запрещены.

– Виноват, – ответил Кармайкл. – Это ненамеренно.

Однако разворачиваясь, он опустился еще ниже, чтобы получше взглянуть на корабль. Если там есть иллюминаторы и Синди стоит в этот момент у одного из них, она, быть может, поймет, что он рядом. Что он беспокоится и ждет ее возвращения… Но корпус корабля оказался совершенно гладким и безликим.

Синди? Синди?

Она всю жизнь искала странное, таинственное, неизвестное, думал он.

Люди, которых она приглашала домой – то индеец из племени навахо, то потерявшийся турист из Турции, то какой-то мальчишка из Нью-Йорка…

Музыка, которую она слушала, и то, как она пела под эту музыку…

Благовония, светильники, медитация… «Я ищу», – любила говорить Синди.

Это ее вечное стремление к поиску путей, ведущих к чему-то такому, что целиком находится вне ее самой. Стремление к самосовершенствованию…

Собственно говоря, так они и встретились, хотя едва ли кто-нибудь мог сказать, что они подходящая пара: Синди с ее бусами и сандалиями и он с его непоколебимо трезвым взглядом на окружающий мир. Как-то раз, давным-давно, он оказался в магазине грампластинок в Студио-Сити. (Один бог только знает, зачем его занесло именно в эту часть большого мира).

Синди подошла к нему и что-то спросила; обменялись несколькими словами, а потом говорили и говорили… Говорили целую ночь, и Синди хотела знать о нем абсолютно все, а когда наступило утро, они еще были вместе и с тех пор почти не расставались. Кармайкл никогда на самом деле не понимал, зачем ей нужен пилот родом из Долины, простых нравов и уже в летах, но в глубине души чувствовал, что он для нее какая-то реальная опора, что он заполняет собой какую-то неосознанную страсть в ее душе, так же, как и она в его. За неимением более конкретного термина то, что их связывало, можно было назвать любовью. Она всегда искала любовь. А кто не ищет? Кармайкл знал, что Синди любит его искренне и глубоко, хотя так и не понимал до конца почему. «Любовь – это взаимопонимание, – часто говорила она. – Взаимопонимание – это любовь». Может быть в эту самую минуту она пытается объяснить пришельцам, что такое любовь? Синди. Синди. Синди.

Вернувшись через несколько минут в Ван-Найс, Кармайкл обнаружил, что в аэропорту почти все уже знают о случившемся с его женой. Офицер, которого он просил подождать, уехал. Это, впрочем, не очень его удивило. Некоторое время Кармайкл раздумывал, не отправиться ли ему к кораблю самому, чтобы, пробравшись через кордон, сделать что-нибудь для освобождения Синди, но понял, как это глупо: раз уж военные занялись этой проблемой, они не подпустят ближе чем на милю ни его, ни кого другого, и он лишь привлечет внимание репортеров, охотящихся за пикантными сюжетами о тех, чьих родных захватили пришельцы.

Главный диспетчер, который, казалось, вот-вот лопнет от распирающего его сочувствия, вышел встретить Кармайкла прямо на поле и траурным тоном сообщил ему, что никто, мол, не будет в претензии, если Кармайкл решит, что на сегодня достаточно, и отправится домой дожидаться исхода событий.

Кармайкл отделался от него довольно быстро.

– Я не верну ее, сидя дома в гостиной, – сказал он. – И этот пожар тоже не погаснет сам собой.

На заправку самолета пламегасителем наземной команде потребовалось двадцать минут. Кармайкл стоял в стороне, пил кока-колу, глядя как садятся и взлетают машины. На него поглядывали, а те, кто были знакомы, махали издали рукой. Пока он ждал, подошли трое или четверо пилотов – кто молча пожимал руку, кто сочувственно обнимал за плечо. С севера все небо почернело от сажи, однако к западу и востоку чернота размывалась до ровного серого цвета. Воздух прогрелся, как в сауне, и был пугающе сух.

Настолько сух, подумалось Кармайклу, что его, наверно, можно поджечь, просто щелкнув пальцами. Кто-то пробежал мимо и крикнул, что начались пожары в Пасадине, неподалеку от Лаборатории реактивного движения, и в парке Гриффит. Видимо, ветром подхватывало уже горящие головешки. Потом кто-то сказал, что горит стадион «Доджер». И ипподром «Санта-Анита». «Все вокруг сгорит к чертовой матери, – подумал Кармайкл. – А моя жена сидит внутри космического корабля с другой планеты».

Когда его самолет заправили, он поднялся в воздух и уложил еще одну полосу пламегасителя буквально на головы добровольцам, работавшим на окраине Чатсуэрта. На этот раз все были слишком заняты, чтобы помахать рукой. По пути в аэропорт ему пришлось обогнуть пожарище, и, пролетая над Санта-Сузаной, а затем над шоссе Голден-Стейт, он увидел огненные зоны на востоке: два огромных костра, подожженные пламенем из дюз двух других кораблей, и множество пожаров поменьше, растянувшихся от Бербанка и Глендейла до самого округа Оранж. Сажая машину в Ван-Найс, Кармайкл заметил, как дрожат у него руки. Он не спал уже тридцать два часа и чувствовал, что впадает в состояние тупой усталости, которая лежит за пределами усталости обычной.

Главный диспетчер уже ждал его на поле.

– Ладно, – сразу же сказал Кармайкл. – Сдаюсь. Я выбываю часов на пять-шесть, посплю немного, а потом ты снова можешь на меня рассчитывать…