Смертельная схватка

— Я имею в виду, откуда происходим мы с тобой и экипаж?

— Нас вывели в инкубаторе. Зачем спрашивать? И так знаешь.

— Да, верно, — согласилась она, нахмурившись. — Но я хотела узнать: мы произошли не оттуда же, откуда сенекси? Нас ведь вывели не таким способом, каким их?

— Нет, конечно. Что за глупая мысль?

Пруфракс и сама понимала, что это глупость. Сенекси отличались от них буквально во всем. Так чего же она пытается от него добиться?

— А мифы у них такие же?

— Мифы? История — не миф. По крайней мере значительная ее часть. Мифы не имеют отношения к реальной жизни. История — это супермиф.

Она и раньше смутно догадывалась, что мифы мало связаны с реальностью. Но не хотела будоражить свое сознание.

— Мифы — отличная вещь, — сказала она. — Они учат Удару.

— Возможно, — сказал Клево неуверенно. — Поскольку я не боец, то не смотрю мифов об Ударе.

Мифы, в которых не рассказывалось об Ударе, были для нее чем-то невообразимым.

— Какая скука… — сказала она.

— Для тебя — конечно. А мне вот, наоборот, покажутся скучными мифы про Удар — такое тебе не приходило в голову?

— Мы с тобой совсем разные, — сказала она. — Настолько же, насколько мы разные с сенекси.

Клево удивленно раскрыл рот:

— Ну знаешь ли, так тоже нельзя. Мы ведь — один экипаж. Мы — гуманоиды. А сенекси… — Он скривился и встряхнул головой, как будто ему скормили что-то горькое.

— Да нет же, я хотела сказать… — Она смолкла, засомневавшись вдруг, не вступает ли она в запретную область. — Мы с тобой разные, потому что нам давали разное питание, разные стоны. Но если смотреть шире, оба в равной степени отличаемся от сенекси. Они устроены не так, как мы с тобой, и действуют тоже не так. Но… — Ей снова трудно стало выразить свою мысль, и это раздражало ее. — Все, не хочу больше об этом.

Какой-то незнакомый Пруфракс рассказчик приближался к ним по тропе. Он подошел к Клево и пожал ему руку.

— Просто поразительно, — сказал рассказчик, — как вас тянет друг к другу. Пойдем-ка, эльф, — обратился он к Пруфракс. — Ты вступила не на ту дорожку.

После она не встречалась больше с тем молодым исследователем. Тренировки в перчатках были в самом разгаре, и вскоре зудящий интерес, вызванный в ней незнакомцем, улегся, и снова все ее сознание заполнил Удар.

Сенекси имели средства, чтобы обнаружить приближение гуманоидов. Когда поступила информация о флотах и одиночных крейсерах, находящихся на расстоянии в менее чем один процент диаметра туманности, материнский корабль вдруг показался всем теплее обычного и не таким уж гостеприимным. Из-за всеобщего беспокойства уровень радиации на корабле сильно возрос, и новый отросток-индивид, прилепившийся к стене, пришлось прикрыть специальным силикатным щитом во избежание мутаций. Базовый разум нарастил защитную оболочку автоматически, хотя утолщение внешней мембраны мало что даст, если в материнском корабле будет пробита брешь.

Очень скоро Арис похоронил сомнения личного порядка под спудом насущных дел. Он проникал человеческую память достаточно глубоко, чтобы отыскать там инструкции по ее использованию. Она называла себя мандатом (человеческое слово поступало через интерфейс в виде излучаемых символов), и даже самые элементарные, базовые предварительные правила пользования ею оказались для Ариса невероятно сложны. Он словно заплыл в резервуар другого семейства, причем семейства, бесконечно ему чуждого. Как можно соотнести свой опыт с тем, с чем ты никогда не сталкивался, примерить на себя проблемы и потребности, никогда у тебя не возникавшие?

Он мог говорить на нескольких гуманоидных языках, используя радиочастоты, но еще не решил, каким образом станет генерировать звук. Подобная перспектива его озадачивала. Чем вибрировать? Входное отверстие способно совершать колебания, но с небольшой амплитудой — с помощью таких сигналов отростки-индивиды координировали свои действия при создании базового разума. Арис сомневался, что его система управления органами достаточно совершенна для членораздельной речи. Скорее уж гуманоиды сами войдут в контакт с сенекси, установив контроль над излучениями его нервной системы! Гуманоиды обладали четко дифференцированными вибрирующими органами внутри дыхательных путей. Возможно, эту конструкцию удастся скопировать. Правда, он еще не изучил во всех подробностях строение мертвых особей.

Он осматривал нового отростка-индивида один-два раза при каждом пробуждении. Никогда прежде он не видел столь форсированной замены. При нормально протекающем процессе два базовых разума обменивались плазмой и образовывали новые почки, затем снова обменивались, теперь уже почками, и начинали их подпитывать. От каждого отпочковывались три личинки-индивида. Хотя личинки нередко проплывают в жидкостной и газовой атмосфере сенексийского мира тысячи, а то и десятки тысяч километров, они обязательно возвращаются на состыковку с другими личинками своей группы. Только когда один или несколько организмов разрушались во время странствий, личинок брали из специально созданного резервуара для инкубаторных почек. Разрушение целой группы означало неудачное репродуцирование.

В зрелой группе базовый разум совершал замену, только когда погибал один из отростков-индивидов. Так что, по сути, Ариса уже считали мертвым.

И все-таки он оставался им полезен. Это забавляло его, если только данное слово применимо к сенекси. Конечно, тяжело быть ущемленным в чем-то по сравнению с товарищами, но он заполнял время тем, что при помощи интерфейса полностью погружался в мандат.

Гуманоиды тоже были связаны с мандатом через своего суррогатного родителя и в этом смысле находились в неподвижном состоянии.

Время от времени он докладывал обстановку базовому разуму. Впрочем, пока он не вошел в контакт с гуманоидом, докладывать было особенно нечего.

Несмотря на сумятицу вокруг себя, он предчувствовал, что близится сражение. Исход его определит дальнейшую судьбу разработок в этой туманности. Конечно, потерпи они здесь поражение, это не подставит под угрозу осуществление генерального плана. Но не следует оценивать все исходя только из длительной перспективы, чем сенекси грешили в прошлом. Их возраст и опыт, основанное на них спокойствие в конечном счете работали против них. А теперь они спохватились. Чем еще объяснить решение вступить в контакт с гуманоидными формами жизни? И куда приведут эти попытки, если ему удастся это сделать?

А он слишком хорошо себя знал, чтобы сомневаться в успехе.

Арис всматривался через толстую стеклянную стену изолированной камеры, уже чувствуя их приближение. При одной мысли об источаемом ими жаре и ядовитых испарениях он побледнел. Каждый раз подобная близость доставляла ему почти физические муки. Он ненавидел это состояние и в то же время упивался им. Именно такая чувствительность делала его особенно полезным для группы. Ну что же, если его дефект позволяет им послужить общему делу, значит, это уже не совсем дефект…

Другие отростки-индивиды с безопасного расстояния следили за его разработками, воздерживаясь от каких-либо оценок. Для них Арис был мертв, хотя он все еще двигался и работал. Та страшная жертва, на которую он пошел, даже не сделает его героем в глазах окружающих. Таким, как он, не стремятся подражать.

Ужасное время. Ужасное противостояние.

Она погрузилась в языковые символы и выучила их за мгновение. Ничто не отвлекало ее. Она плавала в океане исторических фактов и черпала сколько могла из этого неистощимого источника. Она старалась отыскать различие между режимом открытых глаз — в пустынной серо-коричневой камере с толстой зеленой стенкой, за которой плавало что-то округлое, мрачное, — и режимом закрытых глаз, при котором она окуналась в океан исторических и языковых данных.

С открытыми глазами она видела Маму с ее мягкими конечностями и ласковым голосом, с трубками, по которым с шипением подавалось питание. Она училась у Мамы. Мама, так же как и она сама, чем-то отличалась от остальных. В Маме было что-то от того, кто плавал за зеленой стеной.