Недомут

Засмеялся по-нездешнему.

Женщина заплакала.

- Выведи, - тихо сказал равнодушный.

Бляха взбежал на сцену, чуток поколебался, затем спросил:

- Может, хоть ее на цепь?

- Не-а, - замотал головой добродетельный.

- Тогда разрешите, она будет моей?

- Ну ты, брат, насильничек, - захохотал неунывающий. - Да будет твоей, не плачь. Мне, знаешь, не завидно. Но мы потом это сделаем. Мы по-хитрому провернем. Вон тот когда-то ее любил. И сейчас у него все снова, как я вижу. Я ведь все вижу, Леш. Так вот, мы сделаем так, что ты трахнешь ее на глазах у этого недомута. Тебе ведь все равно, на чьих глазах кого трахать? Ты достаточно отвязный для этого. И поверь мне, ты соединишь в одном два разных удовольствия - если сделаешь, конечно, как я сказал. А ты так сделаешь!

- Но я не хочу! - возмутилась Анечка Хомякова.

- А кто тебя спросит? - удивленно сказал божественный. - А пока уведи ее.

- Так точно, господин следователь, - хохотнул конвоир.

Женщину увели.

Добрый стенографист сказал, что даст Смурнову платок, если тот не прекратит плакать. Он сказал спасибо, но отказался от чужого носового платка. Клетчатый смотрел на такие дела и радовался, смеялся и пинал воздух левой ногой. Воздух дрожал, пробиваемый насквозь.

9

Ночью ему приснился маленький симпатичный ежик. Я ежик ежик ежик и вовсе не медведь ах как приятно ежику по небу лететь - напевал он, перевирая музыку. А ослики летают дальше! - сказал маленький серый ослик, выколупывая себя из черной дырки на другом конце мира. А затем из всех концов галактики на него посыпались суслики и бурундуки, нежные лягушата и откормленные морские свинки. Из пучин морских вылезла осьминожка. Из пустыни прискакал лихой саксаул. С отрогов гор спустился сам Дождевой Червяк. Они построились в шеренгу и исполнили гимн Советского Союза. А затем пошли войной на империю лесных кабанов, коварно пожиравших народные желуди. Командовал народной армией, разумеется, майор саксаул. Дождевой Червяк пытался было провернуть внутренний раскол и тайную оппозицию, но его планы быстро стали достоянием гласности. И врага маленьких осликов приговорили к публичному расчленению.

Нап, Адик и Коба любили потрепаться за жизнь на троих.

- Главное - алгоритм, - говаривал Нап. - Есть объективные законы мира, которые надлежит познать. На основе познанных объективных законов ты строишь идеальную модель действий в любой приключившейся с тобой ситуации. Более того, ты сам создаешь ситуации, в которых можешь реализоваться по максимуму. И если твои действия совершенны, ты всегда получаешь совершенный результат. Не бывает в мире по-другому. Нет невозможного, мать вашу! Всего можно достичь, если действовать единственно верным образом. А чтобы действовать единственно верным образом, надо мир познать до глубины, ухватить его суть, поймать за хвост законы вселенной. Пускай на интуитивном уровне, пускай даже бессознательно. А как поймаешь, сразу видишь свой дальнейший жизненный путь. Идешь затем по ситуациям и радуешься, щелкаешь проблемки, перевариваешь обиды, плюешь на несчастную любовь и смеешься над нищетой. Если действуешь по правилам, всегда победишь, как бы тебя судьбина не мучила. Она ведь всех мучит. Только не все знают правила, по которым надлежит играть в жизнь. А знающий незнающего всегда одолеет, только время дай. Земля испокон веков принадлежит знающим алгоритмы.

- Главное - желание, - добавил Коба. - Если власти не желать, никакой алгоритм к ней не приведет. Если над людишками не хочешь подняться, какие тебе правила учить? Не помогут тебе правила. А будет желание, будут тебе и правила. Никуда не денешься, придется их познавать. Желание заставит. Тебе ведь больно будет, пока не поднимешься. Желание всегда делает больно, пока не реализуешь. А боли не хочется. Вот и познаешь правила, поднимаешься, одного козла задвигаешь, второго, третьего, все выше и выше, а там и до Господа рукой подать. Было бы желание. Оно ведь силу дает, звериную и всепобедимую. Почти божественную.

- А я бы хотел выпить за веру, - сказал Адик, наполняя бокалы. - Вера придает смысл. Ну зачем какому-то человеку править страной? А вера сразу говорит, что если править не ему, то страна загнется в мучениях. Ты ведь не хочешь, чтоб пришла хана твоей родине. Ради нее живешь, работаешь, ешь ради нее, спишь - поддерживаешь силы, чтобы утром снова встать и начать жертвовать себе Родине. Отдаешь себя целиком. А взамен этого получаешь колоссальное количество энергии. Просто чувствуешь высокие состояния, чувствуешь, как сквозь тебя идут энергетические потоки. Просыпаешься и чувствуешь себя сильным. Понимаешь, что пришел на землю не абы зачем, а горы ворочать. И ворочаешь, что самое главное. А суть в том, чтобы верить. Верить в то, что горы нужно ворочать. Верить в то, что это возможно. И в то, что никто иной, кроме тебя, этого не сделает. И вот тогда это сделаешь именно ты. У тебя будет обжигающее желание. Даже сильнее, чем желание секса, желание нежности и любви. Намного сильнее. А правильные алгоритмы Бог подсказывает тому, кто верит. Давайте за веру, господа.

Они звякнули бокалами, рассмеялись. Выпили секундно. Хорошо у них началось, без сучка, но с задоринкой.

- Я тебя уважаю, - задумчиво сказал Коба Адику. - Только ты ведь, брат, лопухнулся.

- А что оставалось делать? - весело спросил Адик. - Я неправильно начал?

- Со мной правильно, - флегматично ответил Коба. - А так нет.

- А я не начинал, - парировал Адик. - Они сами мне объявили.

- И то верно, - подтвердил Нап. - Я ведь тоже обычно не начинал. Они начинали. Дай, думаем, всей кодлой его заборем. Ан нет, братцы, больше кодла - веселее замес. Ничего у дураков не выходило, ничего.

- Ну а потом вышло, - заметил Коба, нахрустывая огурчиком.

- А неважно, - улыбнулся Нап. - Какая разница, чем там кончилась? Жизнь вообще одним кончается. Куда важнее, что в этой жизни происходило.

- Давайте за полноту жизни? - предложил Адик, сдвигая емкости.

Они выпили за полноту жизни, и за Аустерлиц, и за аншлюс, и смерть собакам-бухаринцам. Затем подумали и выпили за отвагу. Они пили за бескрайние равнины Руси, за чистую арийскую кровь и за лучший на планете город Париж. Они пили за алгоритмы, за желание и еще раз за веру. А затем опять за чью-то смерть. То ли жидов, то ли подкулачников. А может быть, лживой суки из франзузского МИДа. А может, поганцев из Интернационала. А может, за смерть недостаточно честных и определенно предвзятых гуманистов-историков.

Наклюкались, короче, в дымину.

- С вами есть о чем пить, - усмехнулся Адик. - Здорово, конечно, что вы родились.

- Еще бы, - пробурчал Коба.

- Мы ведь не друзья? - уточнил Нап.

- Разумеется, не друзья, - подтвердил Адик. - И не товарищи, не приятили, не кореша-собутыльники. Мы куда ближе друг другу, чем это называется словом друг. И не думаю, что нам с вами нужны приятели.

- А я своих корешков под корешок изводиол, - поделился Коба. - Чтоб чуяли, кто есть кто в государстве. Правильно делал, а?

- Ну как сказать, - задумался Нап. - Не знаю я, как сказать...

- Уважая вас, мужики, - признавался Адик. - Сволочи вы, мужики. Оба. И я такой же. Но должна сволочь кого-то любить? Вот вас, козлов, и люблю. Бескорыстно. И очень сильно. Правда, ребята.

Адик плакал. Открыто, не стесняясь, без зажимов и лишних слов. Нап приобнял нетоварища и ласково потрепал по загривку. Коба щурился, а в глазах светилось понимание, спокойствие и любовь. Не к людям, правда, любовь - чего их, людей, любить? С любовью к людям быстро намаешься, устанешь и загрустишь. А вот мир любить надобно. Мало кто испытывает нежные чувства к миру, мало кто говорит ему ласковые слова, мало кто думает о нем и заботится. А мир настолько одинок, что всегда ответит взаимностью. И когда мир отдается - тогда все и начинается. Вот поэтому надлежит любить мир, шептать ему нежности и делится сочуственным пониманием. Надо жить только ради него. Вот тогда и наступает гармония.