Власть оружия

Итак, шантаж. Почитывая на досуге Чейза, он всегда поражался, как неправдоподобно легко разного рода обыватели попадают в ловушки, и был уверен, что уж с ним-то ничего подобного не случится. Разумеется, его жене прекрасно известно, что он время от времени ей изменяет, но как она отнесется к фотографиям? Он лишь на мгновение вспомнил, чем они занимались и какие фотографии из всего этого могли получиться. А он-то считал, что у девицы просто разыгралось воображение!

Но какой смысл во всем этом? Если уж шантажировать, то какого-нибудь банкира, а не чиновника, пусть и занимающего достаточно высокий пост.

Не связано ли это каким-нибудь образом с террористами? Правда, базу захватили в субботу, а фотографии сделали недели за две до этого. Конечно, фотограф мог знать о готовящейся акции. Но как увязать террористов и шантажиста?

А если попробовать откровенно поговорить с женой? Нет, если она увидит эти фотографии, взывать к ее рассудку будет бесполезно. Наверняка произойдет скандал, шумный развод с комментариями на страницах газет, и даже заступничество Германа Олеговича не поможет. Да и захочет ли он вмешиваться? На карьере можно будет смело поставить крест.

Свистых вызвал секретаршу и указал на конверт.

- Я хочу знать, каким образом это здесь оказалось?

- Что это? - секретарша перегнулась через стул и нависла над ним полной грудью. Разумеется, она уже успела обрызгаться его любимыми духами "Tentations".

- Вот это! - на этот раз он не обратил на ее уловку никакого внимания и швырнул конверт ей прямо в лицо.

- Я... Я не знаю, Юрий Борисович. Когда я принесла бумаги, никакого конверта не было.

- Ты выходила из приемной?

- Разве что на минутку. К Лидочке из сто семнадцатой. Мы... - она замолчала под его тяжелым взглядом. - Вы..? Вы меня уволите?

Свистых заставил себя успокоиться. Это его ошибка. Они все равно нашли бы возможность передать ему этот конверт.

- Входил ли кто-нибудь ко мне в кабинет в последние полчаса?

- Как будто нет.

- "Как будто" или "нет"?! - снова взорвался он.

- Нет, я никого не видела. А что в этом конверте?

- Ничего. Все, можешь быть свободна!

- Но Юра... Если это как-то связано со мной... Я хочу сказать, что я здесь совершенно не при чем.

- Не заставляй меня повторять дважды!

Он дождался, пока за ней закроется дверь, затем встал и направился к бару.

ГЛАВА 18. Понедельник, 13 октября - 3 часа дня.

Впервые за последние десять лет Трущенко воспользовался лифтом. Он вошел в залитую мягким светом кабину и нажал на кнопку третьего этажа. На мгновение ему показалось, что в системе что-то не сработало и лифт остался на прежнем месте, но уже в следующую секунду створки лифта разъехались, и банкир оказался у себя в кабинете. Точнее, в небольшой комнатке, примыкавшей к кабинету, но отделенной от него специальной дверью-шкафом в духе шпионских романов. Трущенко повернул ручку двери и прошел к столу. Усевшись в кресло, положил перед собой дипломат и открыл крышку. Окинув взглядом пачки стодолларовых купюр, он отсчитал десять и убрал их в ящик стола, затем закрыл дипломат и поставил его рядом с креслом. Зазвонил телефон внутренней связи, но Трущенко не отреагировал. Он встал, неспеша пересек кабинет и остановился перед телевизором. Взял пульт дистанционного управления и направил его на дверь. Нажал в определенном порядке две кнопки, и замок, автоматически блокировавший дверь на время, пока он находился в хранилище, бесшумно открылся. Трущенко вернулся за стол и снял трубку.

- Нина, Прокуроров еще здесь? Пусть войдет.

Прокуроров оказался высоким темноволосым мужчиной с легкой сединой в висках. Правда, общее впечатление несколько портили глаза, смотревшие холодно и жестко. Таким взглядом, по мнению Трущенко, может обладать убийца, но никак не журналист.

Несколько секунд мужчины оценивающе смотрели друг друга. Первым заговорил Трущенко.

- Прошу прощения, Роман Васильевич, что заставил вас ждать. Звонил мой старый друг из Лос-Анджелеса, и прервать разговор было неудобно.

- Ничего страшного.

- Присаживайтесь, - Трущенко кивнул гостю на кресло. - Если позволите, сразу перейдем к делу. Поскольку заочно мы с вами хорошо знакомы, нет смысла ходить вокруг да около.

- Думаю, вы правы, - Прокуроров откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. Мало кто знал, что в свое время он сыграл едва ли не главную роль в том, что Дотов был избран мэром города. Несколько газетных материалов, вызвавших целый шквал полемики и сенсационных разоблачений, были подготовлены при его непосредственном участии.

Трущенко достал из стола лист бумаги, пробежал по нему глазами и положил перед Прокуроровым. Прокуроров подался вперед, посмотрел сначала на лист, затем на банкира.

- Что это?

- Сумма, которую вам заплатили за серию материалов обо мне. Любопытно, кто выложил такие деньги, ведь у Дотова в тот момент не было за душой ни копейки?

Прокуроров неопределенно пожал плечами и спрятал листок в карман.

- Всегда найдется человек, готовый сделать одолжение другому человеку. Если позволите, я просмотрю это дома.

- Двадцать тысяч долларов. Вам действительно заплатили такую сумму, или мои осведомители лгут?

- И что вы хотите от меня услышать?

- Но ведь в ваших материалах не было ни слова правды!

- А вы думаете, людей интересует правда?

Трущенко улыбнулся.

- Ну вот, лед, наконец, тронулся!

Прокуроров пожал плечами.

- Иногда можно написать, что человек всю свою жизнь воровал, но это не вызовет ни у кого ни малейшего интереса - в этой стране все воруют. Но иногда достаточно только упомянуть, что Иван Петрович лишь собирался что-то украсть у Петра Ивановича - и это вызовет невиданный резонанс.

- И все зависит..?

- Как говорил один мой знакомый фотограф: все зависит от освещения.

Трущенко понимающе кивнул.

- Помнится, в одном из репортажей вы написали, что в суд Советского района поступило дело, по которому я прохожу в качестве потерпевшего... - он широко улыбнулся. - В изнасиловании.

- Извините, но я этого не помню.

- Ну, конечно, разве можно все упомнить!

Глаза Прокуророва вдруг превратились в щелки.

- В этом вы, безусловно, правы.

- Но я на вас не в обиде! Это три года назад я мог бы вас самого превратить в потерпевшего, а сейчас...

- Может быть, мои слова покажутся вам излишне резкими, но мне абсолютно все равно, обижаетесь вы на меня или нет.

- Почему?

Прокуроров в очередной раз пожал плечами.

- Я занимаюсь своей работой двадцать лет. За это время я привык не относится слишком серьезно к заявлениям людей. А вот к своей работе я всегда отношусь очень и очень серьезно. Любой, даже самый посредственный материал я должен сделать понятным и интересным. И я делаю это. В противном случае как журналист я перестану вызывать интерес, а, следовательно, моя семья останется без средств к существованию.

- Надеюсь, сейчас ваша семья не бедствует?

- Спасибо, нет. Не понимаю, чем вызвана ваша ирония?

- То есть для вас не имеет значения, чья фамилия упоминается в материале: моя или, скажем, Дотова?

- Абсолютно.

- И вас не пугает, что человек, о котором вы пишете, может расправиться с вами?

- Угрозы - обычное явление в моей профессии, но дальше них дело, как правило, не идет. К тому же, я и сам опасен.

Трущенко задумчиво постучал ручкой по крышке стола.

- Я хочу предложить вам работу.

- Да?

- Я смотрю, это предложение не стало для вас неожиданным!

- Вы правы. Если бы вы хотели со мной "расправиться", то едва ли стали бы приглашать меня к себе в кабинет. Так что, откровенно говоря, я ожидал чего-то подобного.

- Я попробую продолжить вашу мысль. Если вы все-таки пришли, значит, вы готовы со мной сотрудничать.

Впервые за время разговора на лице Прокуророва появилось некое подобие улыбки.