Волжская метель

Утром 10 июля доктор Пантелеев устало глядел, как неумелая хирургическая сестра тратит лишние аршины бинта на перевязку пожилого офицера, раненного в бедро. Вспомнился недавний пациент на "Минине" с такой же раной и сиделка-послушница из Яшмы. Вот бы кого сюда в помощницы! Опытная, быстрая, толковая. Красавица к тому же... Надо ли было отсылать ее к смертникам на барже? Подумаешь, красный агент! Впрочем, действительно, за красными своими пациентами в каюте она ухаживала самоотверженно, а к Губанову, да и к самому доктору Пантелееву отнеслась весьма холодно. К белым явно не расположена. Видимо, и в самом деле неспроста!..

- Внимание! Боевая тревога! - орет дневальный по лазарету. Значит, какое-то начальство пожаловало. По всем временным палатам забегали легкораненые. - Всему персоналу, всем ходячим больным немедленно обуться, одеться по форме и выходить во двор на построение!

Явился в лазарет с этим приказом некто поручик Фалалеев, шеф перхуровской полиции. Лучше не спорить! Нашли время для построения, черт побери!

Доктор Пантелеев снял халат, ополоснул под рукомойником руки, подтянул пояс и вышел во двор, внутренне негодуя. Фельдшер, старый служака, уже выстраивал легкораненых. Вид у обеих шеренг был далек от воинского идеала. Поручик Фалалеев верхом на гнедой лошади, нетерпеливо поигрывал шашкой. Как только он убедился, что лазарет строем выходит на улицу, Фалалеев взял лошадь в шенкеля и поскакал на площадь. Сопровождал его вестовой из бывших унтеров.

За углом колонна чуть задержалась, пропуская громыхающие машины бронедивизиона, кое-как державшие равнение. Следом за дивизионом двинулись на площадь конники числом до эскадрона. Пантелеев видел, как эти кавалеристы лихо выскочили на простор, изрядно на ходу растянулись по всей площади и следом за броневиками свернули за ограду Ильинской церкви. Однако вместо того чтобы скакать за машинами, конники по команде эскадронного снова завернули вправо и опять очутились на площади. Они вторично прогарцевали перед зрителями, будто участвовал в параде не один, а два эскадрона. За конниками с тихим лепетом блестящих спиц и шелестом резиновых шин промелькнули велосипедисты-самокатчики. Эти завернули на площадь не дважды, а даже трижды, всякий раз искоса посматривая на начальство: ладно ли делают?

"Кому и кто втирает очки этим парадом? - сердито думал доктор Пантелеев, присматриваясь к этим нехитрым военным уловкам. - Парламентеры красные, что ли, явились для переговоров?" Но тут прозвучала команда, и на площадь вступили "войсковые тылы". В том числе и сам военврач Пантелеев.

Он увидел на тротуаре наспех уложенный дощатый настил, а на этом слабом подобии трибуны группу генералов и полковников. В центре группы важно стояли два иностранных офицера. Их форма была незнакома доктору.

Видимо, ради них и учинен парад перхуровских частей...

Показывать тылы вторично не понадобилось - вид их был слишком невзрачен. Строи повернул налево, к лазарету.

Воротясь в операционную, Пантелеев узнал от сестры, что юнкер, ожидавший операции в паху, тем временем успел истечь кровью прямо на носилках, в коридоре...

Уютный балкон двухэтажного особняка на Волжской набережной завален мешками с песком. Они защищают от шальных пуль зеркальные стекла нижней квартиры. На втором этаже половина стекол выбита. Жильцам пришлось покинуть верхний этаж дома. Это вызывает у хозяев даже чувство злорадства: там разместились зимой по ордерам Ярославского совдепа четыре большевистских рабочих семейства, переселенные из полуразрушенных бараков. Хозяин особняка, польский инженер Здислав Зборович, понимает, что этим людям неважно жилось в ветхих бараках, но... он-то тут при чем? Он-то покупал особняк у полковника Зурова для себя!

Покупку совершили весной 1917 года, и немало приятных гостей перевидал особняк на Волжской набережной за быстротечное лето. Приезжали деловые люди из Москвы, Парижа и Манчестера. Перед ними играли пианисты, танцевали прелестные балерины, читали пророческие стихи поэты Бальмонт и Северянин, пел знаменитый тенор Смирнов. А как шли коммерческие дела, связанные с поставками на союзную армию!.. Потом - переворот в октябре. Чека. Очереди. Уплотнение. А теперь?

В доме не горит электричество, припахивает керосиновым перегаром от ламп, и дамы с тревогой прислушиваются к стрельбе на городских окраинах.

Впрочем, трагические июльские события не были неожиданными для семейства Зборович. Уже с зимы 1917/18 года стали появляться в уплотненном особняке новые приезжие. Они тоже выступали в задних комнатах особняка перед избранным кругом слушателей. Собрания шли, правда, без сверкающих люстр и криков "браво!", но с каким вниманием слушатели ловили каждое слово!

Был среди этих приезжих эсер Борис Викторович Савинков. В недавнем прошлом, при Керенском, Борис Савинков, будучи помощником военного министра, ввел смертную казнь за воинские преступления. Совещались с ним в особняке Зборовичей генералы Гоппер и Карпов, бывали посланцы французских и британских дипломатов.

Хозяйка дома, пани Элеонора, завязала дружеские отношения с артисткой ярославского "Интимного театра" Эльгой Барковской, у которой был поклонник, сыгравший немаловажную роль в подготовке событий, - поручик Фалалеев.

Поручик имел такой простоватый вид и так подчеркивал свой демократизм, что ярославские партийные руководители принимали его за выходца из низов, заслуживающего доверия. Давнишний завсегдатай чайных, бильярдных и трактиров, Фалалеев хвалился особой осведомленностью о делах уголовного мира и предложил уездным властям свои услуги в качестве надежного блюстителя порядка. Ярославские власти поручили ему пост комиссара уездной милиции. Поэтому Перхуров знал обо всех переменах в дислокации частей, обо всех разногласиях в губкоме и губисполкоме, имел адреса руководителей, план караульной службы, сведения обо всех запасах на городских складах.

Самый же младший отпрыск семьи Зборовичей лично участвовал в нанесении первого удара, в захвате артиллерийского склада у Леонтьевского кладбища, на Всполье. Правда, офицерам захват склада удалось произвести почти бескровно, а первыми, кто прискакал из города на рассвете 6 июля по сигналу тревоги, были конные милиционеры поручика Фалалеева. Семнадцатилетний Владек Зборович вернулся домой героем, в офицерской форме с погонами прапорщика, которые будто бы собственноручно укрепил на плечах молодого воителя сам Главноначальствующий!

В уютном особняке Зборовичей приготовили после воинского парада званый ужин, где полковник Перхуров обещал поделиться с почетными ярославскими гражданами радостными новостями о ходе патриотического дела.

2

Главноначальствующий прикатил на Волжскую набережную в потрепанном, но не потерявшем изящества автомобиле "непир". Сопровождали его штабист полковник Зуров и бывший адъютант Зурова подпоручик Михаил Стельцов.

По знаку главы нового городского управления меньшевика Ивана Савинова оркестр сыграл туш. Музыкантов набралось мало, и приветственный туш по случаю прибытия Главноначальствующего получился жидковат. Сидевшие в зале поднялись с мест и наконец увидели главного героя ярославских событий,

Выше среднего роста, смуглый, резкий в движениях, плотно влитый в защитный мундир, Александр Петрович Перхуров пересек зал и поднялся на возвышение, некогда служившее сценой артистам. Чуть сутулясь и ни на ком не останавливая надолго взгляда черных острых глаз, Главноначальствующий поднял руку, как бы протестуя против туша. Кивнул ближайшим знакомым, поклонился артистке Барковской, но вовсе не заметил поручика Фалалеева, державшего артистку под руку. Заговорил отчетливо и резко:

- Господа! Рад возможности известить вас о важном событии на нашем участке борьбы за освобождение России.

Зал замер. Лишь за обоями осыпалась штукатурка от сильных разрывов. Это бил по городу красный бронепоезд.

- Сутки назад отбыли за Волгу квартирьеры французской армии, присланные от главного штаба союзного командования на русском Севере. В ближайшие часы в Архангельском порту высаживается десант экспедиционных англо-французских войск. Мы переживаем исторические минуты.