Волжская метель

- Уведи отрока, Серафима! - строго приказал отец Николай, покидая поле боя как победитель. - Ступай, Макарушка!

- Шапку хоть наденьте ему, заботливые пастыри! - вслед сказал летчик. Мимо милиционера, еще державшего тулупчик, мимо расступившихся школьников повели супруги Златогорские убитого горем Макара. Кто-то протянул ему котомку, но Серафима Петровна перехватила ее и понесла сама. На Макара напялили шапку. Еще на лестнице-стремянке отец Николай стал пояснять, что нынешний смиренный отказ Макара от греховного удовольствия зачтется ему в будущем как проявление главной христианской добродетели - смирения.

...Дома, когда Макар уснул в слезах, попадья извлекла из котомки письмо и прочла мужу.

- Ну подумай, отче, - возмущалась она вслух, - до чего ребячлив этот малец! Кинуть на снегу котомку с таким письмом!

Рукою Макаркиной матери, но явно под диктовку подпоручика Стельцова было в конце приписано: "Сима! Пошли весточку новым богомольцам, что брата Михаила старец Борис благословил податься, ко святыням ярославским. Назад будет через недельку. Отрок должен дождаться его у тебя Потом вкупе с отроком брат Михаил пристанет к остальной братии. Если потребуется, пусть богомольцы справляются у Марфы".

Про "новых богомольцев" на заволжской стороне отец Николай знал давно. Монастырские и скитские решили помочь опасным гостям пройти лесным путем на Керженец и Ветлугу к скитам староверов. С теми у заволжских скитников есть постоянные сношения. Вот-вот собирались уйти из-под Яшмы опасные постояльцы, отлегла было забота, и вдруг новая напасть - прилетели эти бесовские самолеты. В предчувствии опасности отец Николай потек следом за матушкой на реку. чтобы поближе взглянуть: нет ли среди них того...

Худшие опасения подтвердились. Прилетел именно тот. Летчик с фотографии, что хранится шесть лет в железном ларчике. Какие у него могли быть прежде встречи с наивным Макаркой? Что за услугу успел оказать ему Макар? Как примет инокиня Анастасия весть о том, что родитель ее жив и давно разыскивает дочь? О нет, нет! Этой встрече необходимо помешать! Иначе беда. Ведь через любимую духовную дочь отец Николай надеялся обрести незримую власть над монастырем, чтобы превратить его в духовную твердыню с прославленной святой. И вдруг угроза! Дочь может узнать, как пастырь "разыскивал" отца. Дальше комиссар неминуемо установит и еще кое-что... Ни патриарх, ни епархия не снимут тогда с пастыря позорного пятна... Как же быть дальше?

Макарку удалить из Яшмы! Исключить его повторную встречу с авиаторами. Но... сама инокиня? Тридцать верст за рекой - слишком ничтожное расстояние для энергичных авиаторов. Значит, отослать и Анастасию-монахиню подальше в леса?

С кем отослать? Куда? Пожалуй, вернее всего в те же глухие керженские скиты старообрядцев, куда уходят гости-офицеры. Не агнцы они, не столпы добродетели, но выбора нет, да и сила духа ее велика, сумеет внушить к себе уважение. Значит, спешно послать гонца в скит с приказанием инокине и письмом начальнику отряда...

Ох уж эти проклятые моторы на реке! Дрожит весь домик на откосе. Пришли две подводы с бензином из Кинешмы. Вот как анафемская власть веселит сельских ребятишек! Чтобы на празднике рождества Христова они стояли не в соборе, внимая песнопениям, а на реке торчали, около самолетов. Впрочем, это мысли попутные...

- Серафима! - кричит он супруге. - Сбегай к Андрейке-мужику, собери Макарушку в дорогу, к Марфе. Стельцова он дождется там, в трактире... А потом отца Афанасия ко мне!

...От Яшмы до придорожного Михайловского трактира, известного прежде под названием "Лихой привет", - верст двадцать. Через час после того, как отец Николай начал распоряжаться, Макарка уже лежал в крестьянских розвальнях, укутанный в овчинный тулуп.

Макарка дремал, смутно ощущая, что скрипят сани все заунывнее и тише. Наконец скрип и вовсе прекратился. Мальчик почувствовал, что его трясут. Он ощутил на лице морозный воздух. Кругом стлалось снежное поле, а прямо по дороге чернела зубчатая стена леса. Было темно.

- Ты слышь, паренек! - тормошил его возница. - Не поеду я дале. Потому как мужики в одиночку мимо этого "привета",не того... Пешком дошагаешь. Верст пять лесом. Либо семь. Тулуп, вестимо, назад свезу, в нем не дойдешь. Прощевай, парень, будь здрав.

Лошадь, нелепо разбрасывая ноги в стороны, полезла в сугроб, поворачивая вспять. Макар же двинулся к лесу. Малоезженую дорогу занесло поземкой, ветер мешал глядеть вперед, шапка наползала на глаза. Слева, из-за деревьев, приоткрылся белый простор Волги. Сзади поднимался месяц, и на лесной дороге мальчик видел теперь собственную тень.

Между дорогой и откосом долго тянулась поросль голых кустов и молодых сосенок-елочек. Всматриваясь сквозь эту поросль в заволжскую даль, Макар заметил на том берегу зеленовато-желтые огоньки, недалеко от противоположного берега. Подумал, деревушка. И лишь пятью минутами спустя, когда огоньки мелькнули уже на снежной целине реки, мальчик сообразил, что они движутся. Еще через несколько минут до него долетел протяжный вой.

Путь лежал навстречу огонькам и звукам! И хотя прошел Макар уже не меньше пяти-шести верст и трактир не мог быть очень далек, но каждый следующий шаг доставался с трудом. Мальчик вздрагивал, когда с дерева падал снежный ком или скрипел ствол сосны. По-зимнему темное небо вызвездилось, и первый месяц девятнадцатого года высоко встал над лесным краем.

И вдруг слева от дороги в белом сиянии месяца Макар увидел плетень. Он протянулся вдоль дороги, а затем перешел в подобие тына или частокола. Макарка вспомнил школьные картинки о городьбе древних славян... Вот и ворота старинного покроя с навесом и толстой доской-подворотней. Сбоку от ворот - калитка, крепко запертая изнутри.

Сквозь щелочку в воротах Макар увидел во дворе строение - жилой дом, судя по проблеску света между створками закрытых ставней. Во дворе проснулась собака, не спущенная на ночь с привязи. Кто-то вышел в сени унимать расходившегося пса. Валенки скрипнули по снегу - лесной житель подошел к калитке и окликнул путника:

- Кого бог принес?

А Макар вдруг испугался, что его могут не впустить и что опять придется брести одному по темному лесу и ждать поминутно встречи с волками на дороге. Он только кашлянул слабо, поперхнулся и... умолк!

Человек во дворе спросил:

- Сколько вас там?

В ответ послышался чуть не плач:

- Один.

- Откуда ты взялся?

- Из Кинешмы. А сейчас из Яшмы.

- Кого здесь ищешь?

- Ма-ма-р-фу Овчинникову!

Засовы громыхнули, калитка отворилась.

- Проходи в избу:

Крыльцо у дома было широкое, ступени вымыты, и снег под крыльцом разметен старательно На ступенях лежал домотканый половик. Просторны были и сени, озаренные лампадой перед суровым ликом Николы-угодника, заступника странников и путников.

Из горницы пахнуло духом зажиточного крестьянского жилья: тут и залах кожаной о6уви, и мясных щей, и дегтя, и кислого молока, и гарного масла для лампад, и смолистый аромат сосны от стен, от дров, от кучки стружек, брошенных у печи для растопки.

Перешагнув порог, Макар всем существом своим окунулся в теплую волну этого запаха довольства и покоя. Сутуловатый мужчина в полушубке, накинутом на плечи, - это он открывал Макару калитку - показал вошедшему на хозяйку дома и сказал:

- Ну вот она, Марфа Никитична Овчинникова, самолично!

Гость вытащил из кармана шубейки глубоко запрятанный пакет - от попадьи Пока Марфа читала письмо, Макар украдкой разглядывал обитателей придорожного трактира, о котором ходила в Яшме столь недобрая молва. Марфа Овчинникова была на первый взгляд как-то безлика, не худа и не дородна, не молода и не стара. Двигалась незаметно и неслышно, но движения были. точны и быстры, как у хищника. Хозяин подворья, Марфин муж Степан, оказался угрюмым мужиком с седеющей бородой и. глубокими складками на лбу...

- А иконам поклониться - голова отвалится, что ли? - этот сердитый старческий окрик исходил откуда-то сверху. Макар и вовсе растерялся: в школе он действительно отвык класть поклоны, и дома мать не принуждала... Он глянул вверх