Страница 19 из 24
Как механика есть система законов природы, так органика должна быть последовательным рядом форм развития типа. С тем, однако, отличием, что в механике мы сопоставляем отдельные законы и приводим их в систему, тогда как в органике мы должны давать отдельным формам жизненно происходить друг от друга.
Но здесь нам могут возразить. Если типическая форма есть нечто текучее, то возможно ли вообще установить последовательную цепь отдельных типов как содержание органики? Можно, конечно, представить себе, что мы в каждом отдельном наблюдаемом нами случае знакомимся с особенной формой типа, но для обоснования науки нельзя же ограничиться только собиранием таких действительно наблюденных случаев.
Но можно сделать нечто иное. Можно заставить тип пробежать через весь ряд его возможностей и затем всякий раз удерживать (гипотетически) ту или иную форму. Таким образом получится ряд мысленно выведенных из типа форм как содержание рациональной органики.
Возможна такая органика, которая будет совершенно также в строжайшем смысле научна, как и механика. Только метод ее иной. Метод механики доказательный. Каждое доказательство опирается на известное правило. Всегда существует известная предпосылка (т. е. указываются возможные при опыте условия), и затем определяется, что наступит, если эти предпосылки будут осуществлены. Тогда мы понимаем отдельное явление, подведенное под закон. Мы рассуждаем так: при таких-то условиях наступает такое-то явление; условия эти налицо, а потому явление должно наступить. Таков наш мысленный процесс, когда мы приступаем к какому-нибудь явлению неорганического мира, чтобы объяснить его. Это доказательный метод. Он научен, потому что он вполне пропитывает явление понятием и потому что благодаря ему восприятие и мышление покрывают друг друга.
Однако с этим доказательным методом в науке об органическом мы ничего не можем сделать. Тип вовсе не определяет, что при известных условиях должно наступить такое-то явление, он не устанавливает отношения, существующего между внешне противостоящими и чуждыми друг другу звеньями. Он определяет только закономерность своих собственных частей. Он не указывает, как закон природы, за пределы самого себя. Поэтому особые органические формы могут быть развиты только из общей формы типа, и встречающиеся в опыте органические существа должны совпадать с какой-нибудь такой производной из типа формой. На место доказывающего метода здесь становится развивающий. Им устанавливается не то, что. внешние условия действуют друг на друга определенным образом и приводят поэтому к определенному результату, но то, что под влиянием определенных внешних обстоятельств из типа образовалась особая форма. Таково коренное различие между науками неорганической и органической. Ни в одном методе исследования оно не положено в основу с такой последовательностью, как у Гете. Никто не понял в такой степени, как Гете, возможность существования органической науки без всякого темного мистицизма, без телеологии, без допущения особых творческих мыслей. В то же время никто так решительно не отверг притязания применять здесь методы неорганического естествознания.
Тип, как мы видели, есть более полная научная форма, чем первофеномен. Он предполагает также более напряженную деятельность нашего духа, чем последний. При размышлении над вещами неорганической природы чувственное восприятие дает нам готовое содержание. Здесь наша чувственная организация сама уже доставляет нам то, что в области органической мы получаем лишь от духа. Чтобы воспринимать сладкое, кислое, теплоту, холод, свет, цвет и т. д., требуются только здоровые органы чувств. Мы должны в мышлении найти только форму для материи. В типе же содержание и форма тесно связаны друг с другом. Поэтому тип и не определяет содержание чисто формально, как закон, но пронизывает его жизненно изнутри как свое собственное. Нашему духу ставится задача продуктивного участия в создании наряду с формальным также и содержания.
Мышление, для которого содержание является в непосредственной связи с формальным, искони носило название интуитивного.
Интуиция неоднократно выступала в качестве научного принципа. Английский философ Рид называет интуицией то, когда мы из восприятия внешних явлений (чувственных впечатлений) одновременно черпаем убеждение в их бытии. Якоби полагал, что в нашем чувстве о Боге заключено не только одно оно, но также и ручательство того, что Бог есть. Такое суждение также называется интуитивным. Характерным для него, как видно, является то, что в содержании предполагается данным всегда большее, чем оно само, или что мы можем знать о каком-нибудь мысленном определении без доказательств, в силу только непосредственного убеждения. Полагают, что такие мысленные определения, как "бытие" и т. п., не требуют доказательства из материала восприятия, но что мы обладаем ими в нераздельном единстве с содержанием.
Но с типом дело действительно так и обстоит. Поэтому он и не может дать никаких средств для доказательства, а только возможность развивать из себя каждую отдельную форму. Поэтому наш дух должен при постижении типа работать гораздо интенсивнее, чем при постижении закона природы. Он должен вместе с формой создавать и содержание. Он должен брать на себя деятельность, которую в неорганическом естествознании совершают внешние чувства и которую мы называем созерцанием. Таким образом, на этой более высшей ступени дух сам должен быть созерцающим. Наша сила суждения должна мысля созерцать и созерцая -- мыслить. Мы здесь имеем дело, как это впервые объяснил Гете, со способностью созерцательного суждения. Этим Гете указал на существование в человеческом духе такой необходимой формы понимания, относительно которой Кант полагал доказанным, что она человеку, согласно всем его природным задаткам, несвойственна.
Если тип в области органической природы заменяет закон природы (или первофеномен) неорганической, то интуиция (способность созерцательного суждения) заступает место способности доказательного (рефлектирующего) суждения. Как считали возможным применять к органической природе те же законы, которые пригодны для низкой ступени познания, так думали, что один и тот же метод сохраняет значение в обеих областях. Однако то и другое ошибочно.
Наука нередко обращалась с интуицией очень пренебрежительно. Вменяли Гете в недостаток, что он пытался достигнуть научных истин посредством интуиции. Хотя многие считают достигаемое посредством интуиции очень важным, когда дело идет о научном открытии. Здесь, говорят, случайная догадка часто ведет дальше методически проработанного мышления. Потому что нередко называют интуицией, когда кто-нибудь случайно набрел на верную мысль, в истинности которой исследователь убеждается потом лишь окольными путями. Но зато постоянно отрицают возможность для интуиции самой по себе стать научным принципом. Чтобы случайно постигнутое интуицией могло получить научное значение - так думают обычно, - для этого оно должно быть затем еще доказано.
Так смотрели и на научные приобретения Гете, как на остроумные догатки, которые лишь впоследствии получили свое подтверждение посредством строгого научного исследования.
Для органической науки, однако, интуиция есть верный метод. Из наших разъяснений, думается, вполне ясно следует, что Гете именно потому нашел верный путь в исследовании органического, что он имел наклонность к интуиции. Свойственный органической науке метод совпал с его духовным складом. Благодаря этому ему стало еше яснее, в какой степени он отличается от методов неорганической науки. На одном ему разъяснилось и другое. Поэтому он такими же ясными чертами обрисовал и сущность неорганического.
Пренебрежительное отношение к интуиции немало способствует то обстоятельство, что ее достижения не считают возможным приаисывать такую же степень достоверности, как достижениям доказательных наук. Часто знанием называют толко то, что доказано, а все прочее - верою.
Надо принять во внимание, что внутри нашего научного направления, которое убеждено, что в мышлении мы постигаем сущностно ядро мира, интуиция означает нечто совершенное иное, чем в другом научном мировоззрении, которое переносит это ядро в недоступную для нас потусторонность. Кто в предлежащем нам мире, поскольку мы приникаем в него опытом или мышлением, не видит ничего, кроме отблиска или образа чего-то потустороннего, нам неведомого и действующего, которое наперекор нам остается скрытым за этой оболочкой не только для первого взгляда, но и для всякого научного исследования, тот, конечно, будет видеть в доказательном методе единственную замену для недостающего нам познания сущности вещей. Так как он не пробился до убеждения, что сочетание мыслей происходит непосредственно в силу данного в самой мысли сущностного содержания и, следовательно, обусловливается самою вещью, то он считает возможным обосновать это сочетание только путем согласия его с несколькими основными убеждениями (аксиомами), которые так просты, что их невозможно, да и не нужно доказывать. Если ему предлагают научное утверждение без доказательства, более того, такое, которое по всей своей природе исключает доказательный метод, то оно кажется ему навязанным извне; он наталкивается на истину, основания достоверности которой ему неизвестно. Он думает, что у него нет никакого знания, никакого понимания этой вещи, что он может только поверить, будто вне его мыслительной способности существует какие-то основания для ее достоверности.