Страница 15 из 27
Илвала улыбнулся:
— Знаю, я как раз от него.
— Ну, как он там?
— Беспокоится, что травмировал твою психику.
Теперь и Нескуба рассмеялся, его широкая, как опахало, борода задрожала.
— Какой же ты ставишь диагноз? Не pseudologia phantastika?[8] Жаль, если такой ученый…
— Не торопись с выводом, Гордей. — Илвала сел рядом с Нескубой, повертел фотографию в пальцах. — Это ведь документальный снимок, и он содержит информацию.
— Какую? О чем?
— О структуре Вселенной.
Нескубу передернуло:
— Что здесь происходит? И ты туда же?
— Видишь ли, капитан, они там в обсерватории ни на минуту не прекращали наблюдений. Можем ли мы им не доверять? Почему?
— А вот почему! — Гордей резким движением руки указал на обзорный экран, где отчетливо видно было скопление звезд. Однако на Илвалу это не произвело впечатления.
— Я не астроном и не физик, дискутировать с тобой не собираюсь. Вызови специалистов, а я послушаю. Интересно: что они скажут?
Нескуба с удивлением посмотрел на психолога, но склонился над микрофоном внутренней связи. Вызвал астрофизика Хоупмана, Идерского и, естественно, астрономов. Лойо Майо явился на этот раз со своим коллегой — Александром Осиповым, который все время хмурил брови. Сам Лойо Майо казался спокойным, едва ли не равнодушным, но по тому, как дрожали у него пальцы, когда брал он в руки «черную фотографию», Нескуба заметил, что он сдерживает свои эмоции. Но что его волнует? Неужели это неожиданное «открытие» или обсуждение, на которое они собрались?
— Ну что ж, товарищи, хотя перед нами вечность, зря время терять не будем, — капитан сдержанно улыбнулся и продолжал: — Вы, вероятно, уже кое-что слышали об астрономической сенсации, и вот возникла мысль обсудить ее всем вместе. Прошу вас, Лойо Майо, проинформировать товарищей более подробно.
— Вот здесь, — сказал Лойо Майо, подняв фотографию над головой, — портрет Вселенной, последний портрет… Наружные размеры всей нашей Метагалактики, — здесь Лойо Майо иронически улыбнулся, — бывшей нашей Метагалактики — составляют сейчас 10x3 сантиметра. — Он положил фото на блестящий пластик пульта управления. — Мы должны это учитывать, прокладывая дальнейший маршрут… Если бы я oдин получил такие результаты, то подумал бы, что сошел с ума. Но ведь мы вели наблюдение вместе с Александром Осиповым.
Все слушали Лойо Майо как завороженные. Вся Метагалактика — в элементарной частице! Миллиарды миллиардов звезд, планет… Неисчислимая энергия, эмоции, мысли, прошлое и будущее — живая, бурлящая материя… Да как же все это может поместиться в микроскопическом объеме?
Воображение Нескубы, наконец здравый смысл сопротивлялись, не принимали такого парадоксального допущения.
Когда Лойо Майо закончил, некоторое время царило молчание. А потом заговорили все сразу, и Нескубе пришлось повысить голос, призывая к порядку.
У компьютера расположился Хоупман, маленький, сморщенный старикашечка, и на экране возникло кружево формул, которью невозможно было опровергнуть. Аналитический ум агрофизика убеждал тонкой логикой мышления. Формула Вселенной разрасталась, как некое волшебное дерево, и ее символические знаки, такие невыразительные сами по себе, будучи собраны в систему, обретали фантастическую силу. Они сжимали и спрессовывали Метагалактику в тот квант пространства) который выражался величиной Ю-33 сантиметра. Макрокосм в микрокосме, бесконечное в конечном! Указывая на испещренный формулами экран компьютера, Хоупман напомнил, что подобные космологические идеи выдвигались еще в двадцатом столетии и что кое-кто считал это игрой ума по схеме: «Что случилось бы, если бы было так…»
— Теперь мы видим, что это не умозрительные конструкций, а сама реальность, — устало произнес астрофизик.
— Реальность… — тихо повторил Нескуба, растерянно глядя на коллег. — А это разве не реальность? — и он указал на скопление звезд в левом верхнем углу обзорного экрана. Голос его звучал немного раздраженно. — Что же это, по-вашему?
И тут все умолкли: взгляды заскользили по большому обзорному экрану, где белели какие-то пятнышки.
Хоупман пожал плечами:
— По всей вероятности, иная Вселенная открывается перед нами. Космический Гольфстрим выносит нас на новый простор.
— А что вы на это скажете, Идерский?
— Что ж, эти утверждения не противоречат теории и, как видим, подтверждаются действительностью. Нам только нужно преодолеть инерцию привычного мышления. Мироздание неизмеримо сложнее, чем мы себе представляли до сих пор, как в смысле структуры, так и в отношении фундаментальных законов.
Идерский шевельнулся и… поплыл по воздуху. В той же позе — словно все еще сидя на стуле.
— Осторожно! — воскликнул Нескуба. — Держитесь за сиденье!
Но его предостережение запоздало: все, кроме него самого и Осипова, который тоже успел вцепиться в подлокотники, очутились под белым пластиковым куполом. Беспомощно барахтаясь, они то касались друг друга, то разлетались в разные стороны. Один ворчал, другой что-то выкрикивал, третий смеялся — все находились уже в состоянии эйфории, даже Осипов перестал хмуриться. Невесомость! Путы гравитации порвались. Невесомость — это ведь спасение! Невесомость — что может быть прекраснее!
Посматривая на своих товарищей, которые плавали, как рыбы в аквариуме, капитан ощутил какую-то непонятную истому во всем теле, легкое головокружение. Перед глазами вздрагивала серая дымка. Он попытался сосредоточиться на этом явлении, но безуспешно: в каждую данную минуту забывал то, о чем думал только-только что. Память улетучивалась, и, естественно, самый этот процесс тоже зафиксировать было невозможно. Он не успел даже заметить, как все они молодели, как минута за минутой укорачивались их усы, бороды, а потом и вовсе исчезли, как темнели их волосы, а лысина Павзевея покрылась густой шевелюрой. Каждый ощущал упругость в мускулах, бодрость во всем теле. Весь экипаж помолодел — и женщины, и мужчины физически стали такими, какими были примерно на седьмом году полета, когда попали в Космический Гольфстрим. Еще один зигзаг Времени, и зигзаг счастливый для наших путешественников: к ним вернулись молодость, здоровье, желание жить и работать.
Помолодевший, полный энергии, Гордей Нескуба в свободные от вахты часы не мог усидеть в своей каюте. То отправлялся к Лойо Майо и Осипову, чтобы припасть к окуляру телескопа, то забредал в клуб посмотреть новый фильм, снятый на «Викинге», но больше всего времени отдавал электронной памяти корабля. Прослушивал то, что надиктовал сам или его помощники. Эолу это удивляло, она даже пробовала выспросить, чего он добивается, но Гордей только отмахивался, виновато улыбался и молчал. Но все это не могло скрыть от чуткой подруги внутреннего его беспокойства или, пожалуй, даже тревожных предчувствий. Что-то мучило Нескубу, не давало спать, он осунулся, под глазами появились синяки. В конце концов Эола не выдержала:
— Да у тебя ведь истощение нервной системы, Гордей!
Нескуба пробормотал что-то невнятное, но Эола не отступилась:
— Ты ведешь себя… безответственно!
— Да? — усмехнулся Нескуба.
— Да! У тебя симптомы нервного заболевания, полечиться надо, отдохнуть…
— Верно! Отправлюсь на Рижское взморье. Море, лес, река, песок, чайки — лапки у них красные и клювы тоже, на головках пепельные платочки…
— Я ему серьезно, а он шутит.
Нескуба вздохнул, перестал улыбаться.
— Наверно, ты, Эола, права. И в самом деле, что-то с нервами. Но я должен знать, куда девался человек.
— Это ты о ком?
— Ротнака-то нет.
— Какого Ротнака?
— Физика. Забыла? Энергичный такой, с кошачьими глазами…
— Тот, что работает с Идерским?
— Работал…
— Куда же он делся?
— Никто не знает. Электронную память я прослушал уже несколько раз — никакого следа.
— А как они… с Идерским? — настороженно спросила Эола.
— Преступление исключается.
8
Фантастическая псевдология — сообщения о событиях, которых не было в действительности, при искренней убежденности в их истинности.