Археоскрипт

— Странно, что у вас здесь не понимают дикости, да, в конце концов, и глупости эдакой алчности.

— Есть такие, которые понимают. Но ведь есть и сторонники кредо «Человек человеку волк».

Марта направилась к выходу. Туо молча пошел за ней.

Близился вечер. На озере было тихо, даже утки не плескались. Ветви плакучих ив напоминали золотистые струи, и по мере того, как заходило солнце, струи эти на глазах розовели, а затем обретали оттенки кармина.

Остановились за озером. Девушка тихо произнесла:

— Как это мерзко, когда знаешь, что тебя кто-то подслушивает. Противно и… страшно. Меня пугает это «ухо».

— Я вас понимаю. Марта. Но возьмите себя в руки, вам нельзя волноваться.

— Ах, Туо, хоть вы не говорите мне этого «нельзя»! Что за жизнь без волнений!

— Негативные эмоции разрушают нервную систему… Погодите, я еще не закончил. Когда я говорю, что вы должны щадить нервы, я имею в виду период выздоровления.

— Ну разве что так… — улыбнулась Марта.

Вернулись домой, уже когда смеркалось. Вскоре и Анита пришла.

Едва переступив порог, она смущенно сказала:

— Вчера я сумку забыла…

Марта указала глазами на полочку:

— Вот она, я повесила, чтобы эти шалунишки не могли: достать. — И погрозила пальцем зверятам, разлегшимся на ковре.

Туо стоял, скрестив руки на груди.

Анита взяла сумку, раскрыла ее, заглянула, как делала обычно, и молча защелкнула, словно ничего и не случилось. Туо побледнел. Он не сомневался, что Анита заметила «жучок». Заметила и промолчала! Это было непостижимо! Его Анита… его любимая Анита… Нет-нет, думал Туо, не вскрикнула она, сдержалась, чтобы там не поняли, что и х «ухо» разоблачено.

Но Анита начала разговор безо всякой осторожности. Держа в руках сумку, громко спросила:

— Ну как вы здесь без меня? Хорошо поработал, Туо?

За него ответила Марта:

— Окончательно извелся, выводя эту проклятую формулу!

— Какую? — встрепенулась Анита.

— Формулу обогащения! — засмеялась Марта. — Наверно, хочет стать миллионером.

Анита вопросительно посмотрела на своего Туо.

— Она имеет в виду формулу синтеза… — сказал он, переступая с ноги на ногу. В висках его словно гудели провода высокого напряжения. Ах, Анита, Анита!.. Значит, они уже знают о его приспособлении с бриллиантом…

— Эти формулы! — с притворной веселостью воскликнула Марта. — Как говорил у нас в колледже учитель: формулы как синие щуки, их очень трудно поймать.

— Энергетика на Филии базируется именно на реакции кварков, — продолжал Туо. — Принцип, естественно, мне известен, а вот…

— Что «а вот»?

— Формулу вывести трудно… — холодно процедил Туо и добавил: — Особенно в таких условиях, в такой атмосфере.

Какие-то нотки в его сдержанном голосе встревожили Аниту. Белые пальцы ее нервно зашевелились на черной сумке. Она бросила настороженный взгляд на Туо, потом на Марту. Почувствовала что-то неестественное, натянутое, какую-то холодную стену. И словно обухом ударило ее: докопались, разоблачили! Швырнула сумку на кушетку и, тяжело дыша, склонив голову, молча пошла к выходу. Туо постоял несколько секунд колеблясь, а затем пошел за ней. Марта поднялась, взяла тигренка на руки и беззаботно заговорила с ним:

— Ишь ты! Разве ты знаешь, что такое любовь? А зачем же суешь свой нос куда не надо? А ты, хулигашка, что смотришь? — легонько пнула она ногой львенка.

Потом пошла в соседнюю комнату и включила музыку.

Туо догнал Аниту в темной аллее возле медвежьего павильона. Услышав его шаги, девушка остановилась, оперлась на металлическую ограду и заплакала. Тишину нарушали самые разные звуки — похрапыванье зверей, их тяжелое сопенье, какие-то скрипы, карканье и фырканье. Девичий плач диссонировал со всем этим, был каким-то чужеродным, несвойственным этой тишине.

«Неужели звери счастливее людей? — подумал Туо, приближаясь к девушке. Плечи ее дрожали. — Что с ней происходит?»

Он положил руку на ее плечо, и Анита утихла. Стояли молча, она не меняла позы, и Туо погладил ее плечи.

— Анита!

Он произнес ее имя шепотом, едва слышно, но она встрепенулась, словно ее кольнули. Обернулась к нему лицом, тряхнула головой, откинув волосы, и заговорила, волнуясь и едва не плача:

— Да, это я принесла! Можешь ненавидеть меня, можешь убить. А еще лучше — брось меня в клетку, лучше среди зверей, чем среди людей. О, будь они прокляты, такие люди… они выследили, запугали меня, вынудили… Но теперь я ничего не боюсь, никого и ничего! Мне незачем жить, если ты…

— Анита!

— Я не хотела тебе зла. О, я не знала, как жжет стыд. Даже не догадывалась, какой он едкий, ядовитый. Нет-нет, отвернись от меня, я подлая, я… Хотела спасти тебя. И вот…

Она повернулась к нему спиной, облокотилась об ограду и снова заплакала. Туо взял ее обеими руками за плечи, повернул лицом к себе и прижал к груди. Держал ее в своих объятиях, пока она не перестала всхлипывать.

— Скажи, ты меня ненавидишь, да? — Она робко коснулась его локтя. — Ну что же ты молчишь? Ненавидишь?

— Нет, Анита, нет!

— Так ты простишь меня? Простишь, любимый мой? — прошептала она, едва шевеля губами.

Вспомнилось: рассказывал, как у них на Филии одна женщина простила своего обидчика. Так неужели же он…

— Нет-нет, не прощай, не надо! Только не думай, что я хотела тебе зла. Ну что я могла сделать, если кругом дикие звери?

В ее голосе слышались боль, горькое разочарование.

Туо гладил ее плечи, а она все шептала пересохшими губами:

— Знаешь, Фрага я еще не так боялась. Но его выгнали; вон. А этот… настоящий бульдог. Встанет из-за стола, и кажется, вот-вот зарычит и вцепится в горло. Как только представила себе, что ты попадешь в его руки… Сказал: им нужно, чтобы ты рассказал о кварках. Тогда выпустят. И я согласилась внести в квартиру Марты эту проклятую штуковину — чтобы хоть как-то выпутаться. А оказывается, запуталась еще хуже.

— Успокойся, Анита, дай же мне хоть слово сказать.

Она хотела закрыть ладонью его губы, но почему-то не решилась. Туо понял это и сам взял ее руку и поцеловал.

— Я боялся, что ты переменилась, стала чужой. А раз душа твоя чиста — я счастлив.

— Так ты прощаешь? Прощаешь мою слабость? Ну скажи, умоляю!

— Прощаю, успокойся. Это случайно. Ты сильная.

— Спасибо, милый! Спасибо, что веришь. Ведь я…

— Ничто нас не разлучит, Анита!

Она молча припала к нему, схватила обеими руками за голову, наклонила и, встав на цыпочки, стала жадно целовать его лицо. Что-то шептали ее уста, дыханье смешалось с дыханьем Туо, и оба словно захмелели. Шли по темной аллее, сердца стучали так, что уже не слышно было звуков, царивших в вечернем зоопарке. И вообще ничего они не слышали, души их переполняло что-то волнующее и прекрасное. Шли оглушенные, удивленные и немного испуганные. Озеро. Темные ивы. Копенышко сена. Трава. И тишина, первозданная тишина. Может быть, именно такая была в раю, когда Адам увидел, как хороша Ева.

— Хочу ребенка, — прошептала Анита, опускаясь на сено. Любимый мой, единственный…

Археолог, человек средних лет с обветренным лицом и редкими волосами на голове, встретил Лаконтра и Туо с должной учтивостью.

— Милости прошу.

Передняя завалена была всякой всячиной. На полу, у стен, — какие-то камни, потемневшие обломки посуды, разбитые серые скульптурные изображения то ли каких-то богов, то ли сказочных существ; широкие подоконники тоже уставлены изделиями из стекла и цветных металлов; на стенах — черепа и рога разных животных.

Туо ступал с величайшей осторожностью, чтобы ничего не задеть и на что-нибудь не наступить, и на ходу посматривал на все эти экспонаты.

— Кое-что здесь еще в стадии обработки, — сказал хозяин, заметив его любопытство, — а есть и просто сувениры в память об экспедициях. Не успел все это привести в порядок: недавно вернулся.