Пробуждение

Следить за лицом: вот - профиль, челка.

Вот отвернулась. Волосы выбелены солнцем.

Вот пропала. Затылок заслонил.

Попытаться приблизиться, протолкнуться.

И кто-то уже оттирает соседа плечом, чтобы снова начался, завязался этот разговор - немой, не уступающий часто по выразительности самым блестящим словам...

Петр стоял в вагоне, сжатый крепко, и скорее всего не вышел бы сам так неожиданно и легко, если бы на этой остановке все пассажиры не двинулись разом к дверям и начали выходить, с ловкостью вытаскивая на платформу чемоданы, баулы, детей.

И Петр вышел.

Остановка была: вокзалы.

Он поднялся вверх, на воздух и очутился прямо перед поездом, на уровне колес вагона, заляпанного грязью, с пыльными, посвечивающими на солнце стеклами.

Платформа была чуть дальше, в стороне. К поезду шли люди.

Петр постоял в нерешительности, спустился вниз, в прохладу перехода, чтобы выйти с другой стороны, в город. Но там тоже была станция, и стоял поезд, и платформа была не где-то в стороне, а прямо под ногами, и раскрытые вагонные двери были тоже рядом.

В опущенных окнах, свесив загорелые руки с цветами, смеялись и громко говорили о чем-то женщины, и вообще на платформе, открытой со всех сторон, было много солнечного света, пестрых платьев, неожиданно много цветов, провожающих, и поезд, согласуясь, видимо, с общим желанием продлить еще три минуты, пошел совсем незаметно. Плавно и почти бесшумно поплыли окна, руки, но вот кто-то уже побежал, прыгая ловко на ходу, еще побежали двое к своим вагонам - скорость росла медленно, и еще кто-то бросился вдогонку, как всегда бывает.

И Петр неожиданно рванул следом за догоняющими поезд.

Он понятия не имел, куда он отправляется. Он не знал, зачем он это делает. Просто у него появилось непреодолимое желание бежать следом за этими ребятами, так же ловко, держась одной рукой, вскакивать на подножку...

Вскочив, он даже помахал кому-то рукой.

У него тут же спросили - он еще и отдышаться не успел:

- Билет?

- Я не из этого вагона. Билет там... - неопределенно, но с достаточной уверенностью сказал Петр и прошел в вагон мимо проводницы.

Положение его осложнялось. Он никогда в жизни не предполагал ездить без билета в поездах дальнего следования, а, судя по всему, поезд был именно такого рода. Спрашивать, куда идет поезд, было уж совсем нелепо.

Некоторое время Петр автоматически шел по вагонам. Двери захлопывались за ним, грохотали на переходах тормозные площадки. Люди ходили по всему составу, толпились в тамбуре, устраивались, в купированных вагонах и в мягких двери были раскрыты - жара - и двери и окна.

Перед буфетом толпилась очередь, в общих вагонах стоял веселый сквозняк, шум, уже кто-то спускал постель - пух из подушек реял в солнечном луче, плакал ребенок, и не один, кто-то сразу принялся за еду, раскладывая на чистую салфетку хлеб, помидоры, колбасу...

В одном из тамбуров Петр приостановился, высунул голову в раскрытое окно.

Потом - чуть ли не по плечи.

Пригород, сосны, пруд с купальщиками, ветер.

Рельсы внизу пересекались, жарко сверкали, битый белый кирпич на железнодорожных откосах слепил.

Женщины в желтых майках, в платках до бровей работали у переезда. Пахло горячим асфальтом, блеснул мазут - лужей.

Петр шел по вагонам, надеясь где-нибудь устроиться и найти безопасное место на случай - неминуемый, как он представлял, - появления контролеров.

Такого счастливого вагона, конечно, не было в целом мире, и Петр это отлично сознавал, но, однако, упрямо шел по составу, пока, сразу за вагоном-рестораном, не уперся в дверь, и дверь никак не открывалась.

- Там уже паровоз, - сказал ему какой-то пассажир, курящий в тамбуре, - чего туда идти?

И на самом деле, идти туда было совершенно незачем.

Петр, помявшись и стесняясь отчего-то самого факта, что он вот постучался, при людях, в дверь самого паровоза, тронулся в обратный путь.

Общий вагон уже вполне обжился, как-то весь утрясся - появились даже свободные места, и в нем было прохладно от обилия раскрытых с обеих сторон окон, и он выглядел как-то спокойней - в смысле контролеров - так казалось Петру.

Он так устал от переходов, беготни, улиц, жары, взмокшей рубашки и всего этого бесконечного дня, что с такой радостью и быстротой устремился на свободное место у окна, что даже обратил на себя внимание сидевшего на лавке семейства, занятого едой.

- Здесь свободно? - спросил Петр, уже присев.

Ему кивнули.

Он благодарно откликнулся:

- Спасибо.

Его разглядывали, впрочем, недолго.

Петр взял со стола журнал, листнул. Картинка. Текст.

Он приблизил журнал к самым глазам, локоть уперся в подоконник.

Такой прохладой повеяло из окна - и он вдруг заснул, как провалился в темноту.

Его разбудили.

Он поднял голову, не соображая в первые мгновенья, где он, что с ним, не слыша слов, обращенных к нему.

За окном - ранние сумерки.

Поезд стоит.

Лес, закат над деревьями, розовый.

- Ваш билет, гражданин, - говорил ему контролер. - ...Билет где? Предъявите, - повторил контролер.

- Билет?.. - Петр поднялся. - Понимаете, какое дело. Нет билета.

Купе смотрело на него с удивлением. Петр смутился.

- Как это нет? Каким образом? - повторил контролер.

- Нет, и все. Да вы не волнуйтесь. Я сойду сейчас. Это какая станция? - Петру хотелось скорее выйти отсюда.

Его вели по вагону, к выходу.

- Это не станция, а разъезд, - говорил контролер, все же удивленный таким поворотом событий. - Взрослый человек, а без билета. И, кажется, вроде и не пьяный...

Петр шел молча.

- Вам куда вообще надо? - спросил контролер, идущий позади Петра. Места еще будут...

- Да нет, спасибо, мне как раз сюда и надо. Спасибо. - И он спрыгнул на землю - платформы здесь не было.

Разъезд и вправду был невелик. Сады подступали к железнодорожному полотну. Яблоки светились в темноте. Слышался чей-то смех. Первые звезды вспыхивали - и жара к вечеру спала, а может быть, уже здесь и воздух был совсем другой, и тихо как-то по-необычному, и голоса слышны далеко, гудки.

Тут же, у вагонов, немногочисленные женщины в платках, босоногие девчонки и расторопные ребята торговали ягодами, семечками, полкурицей, горячей, в газете, молоком, отварной картошкой с луком, огурцами. Много было хорошего, да денег у Петра, как выяснилось, была только какая-то мелочь - по всем карманам искал.