Страница 5 из 12
- Иные блюда-с последними пробовали генералы Его Величества Александра Михайловича, царствие ему небесное,- бормотал он, бегая вокруг и расставляя горячие и холодные закуски к превосходной русской водке, которую нынче продавали только на экспорт.
- Кушайте на здоровье-с!
Гарсон исчез, и Карел Ярсович остался один. Отдав должное водочке и закускам, качество которых трудно описать словами, он принялся за птицу, и желудок его тотчас превратился в поэта.
А поскольку желудок куда совершеннее выражает наши чувства, нежели язык, внимать ему приятнее, чем рассудку, и мэр забыл обо всем на свете, весь превращенный в сплошное удовольствие.
Насытившись, он утерся салфеткой, и тотчас принесли вино и десерт сочные, давно позабытые в этих краях южные фрукты.
Карел Ярсович, уж на что был сыт, и съесть, казалось, уже ничего не хотел, а не удержался и откусил сочный бок мохнатого персика. Неизъяснимое блаженство тотчас разлилось по его телу и ударило в мозг так, словно наслаждение было электричеством; а когда отхлебнул он загадочного вина, не было, должно быть, человека счастливее Карела Ярсовича. Довольно будет заметить, что редко мы получаем от еды подобное удовольствие, порою ошибочно считая ее простым физиологическим актом.
Милостивые государи и государыни! Ведь этак и любовь можно свести к простому физиологическому акту... Но не будем отвлекаться.
Итак, Карел Ярсович достиг скоро такого состояния, когда ни съесть, ни выпить он уже ровным счетом ничего не мог. Тут он как-то туманно припомнил свое положение, но эти мысли не хотелось подпускать близко, и он принялся смотреть на сцену.
Как раз из-за кулис, под дружные аплодисменты публики вышел молодой патлатый человек и принялся читать Николая Гумилева. "Да что у них, вечер памяти рок-н-рола, что ли?"- подумалось мэру. Дело в том, что в последние годы жизни, будучи уже глубоким старцем, Николай Гумилев выступил в защиту музыкантов. Расстрелять его не решились - все-таки всемирно известный поэт... Слава богу, он сам скончался в 1970 году, за год до смерти Победителя. Но юноша читал что-то из раннего, и Карел Ярсович успокоился.
Ах, иначе в былые года
Колдовала земля с небесами,
Дива дивные зрелись тогда,
Чуда чудные делались сами...
Позабыв Золотую Орду,
Пестрый грохот равнины китайской,
Змей крылатый в пустынном саду
Часто прятался полночью майской.
Юноша читал хорошо. Карела Ярсовича до слез пробрало, когда Змей, похитив красавицу, вещал:
"Я красавиц таких, лебедей
С белизною такою молочной,
Не встречал никогда и нигде,
Ни в заморской стране, ни в восточной.
Но еще ни одна не была
Во дворце моем пышном, в Лагоре:
Умирают в пути, и тела
Я бросаю в Каспийское море..."
"До чего хорошо! - думалось Карелу Ярсовичу.- Господи, до чего же хорошо сказано!"- Ей богу, он готов был заплакать.
И тут на сцену и впрямь выплыли лебеди: настоящие, белые, по-лебединому кричащие, и вода в круглом пруду вроде была настоящей, а кругом закружились в волшебном танце белоногие и белогрудые красавицы, не стесняющие себя излишней одеждой. Смотреть на них было хорошо. Карел Ярсович никогда не любил балета, да и, в сущности, никогда не видел его по-настоящему. Но это был БАЛЕТ. Хотелось еще и еще смотреть на эту совершенную грацию, забыть обо всем, отдаться душой и глазами таинству танца, и переживать глубоко-глубоко в сердце, как первое увлечение юности, каждое движение гибкой руки, каждый жест выточенной ножки.
Между тем за столиком мэра неожиданно появился еще один человек. Перед ним тотчас возник бокал, и он, налив вина, поглядывал на Карела Ярсовича и потягивал себе из бокала, ожидая, когда мэр очнется от чар.
Музыка кончилась. Балерины растаяли в воздухе вместе с прудом и лебедями, на сцене показался скрипач. Он нес скрипку поразительно длинными руками, и когда заиграл, все узнали знаменитые каприччио. Это был Паганини. Поняв, наконец, что происходит нечто сверхъестественное, мэр беспомощно оглянулся вокруг и встретился с добродушным взглядом сидящего напротив незнакомца.
- Простите, Карел Ярсович, я не хотел мешать искусству. Моя фамилия Аркебузов. Георгий Васильевич. Это я пригласил Вас сюда.
- Очень приятно...- начал было мэр, но Аркебузов жестом остановил его.
- Не нужно. Вам не очень приятно. Будем честны друг с другом, тем более, что беседа нам с Вами предстоит сугубо деловая.
Карел Ярсович что-то пробормотал.
- Не переместиться ли нам в более спокойную обстановку? - спросил Аркебузов.
- Как Вам будет угодно.
- Тогда пойдемте.
Мэр сделал робкую попытку подозвать официанта, но тот не хотел его замечать.
- Ну что Вы, Карел Ярсович! Ведь Вы у меня в гостях. К тому же Вы съели гораздо больше, чем думаете. Пойдемте.
Озадаченный последней фразой, мэр почти незаметно для себя скользнул вслед за Аркебузовым в маленькую боковую дверь и, пройдя по длинному школьному коридору, очутился в освещенном зеленою лампой кабинете.
- Присаживайтесь,- сказал Аркебузов, указывая на кресло.- Какое вино Вы предпочитаете в этот час?
Карел Ярсович хотел было отказаться, но прислушавшись к себе, понял, что с удовольствием выпьет.
- Аи,- сказал он.
- Чудесно. Здесь есть отличное аи, Кеша!
Откуда-то появился худощавый Кеша с подносом, на котором стояли два бокала и бутылка вина. Кеша обтер ее полотенцем, видимо, вино было из лучших - бесшумно открыл бутылку, так же, не произведя ни единого, даже самого ничтожного звука, разлил вино по бокалам и удалился, помахивая подносом.
- Человек-неслышимка.
- Простите, кто? - не понял мэр.
- Неслышимка. Ценю его за то, что он все делает бесшумно.
- А как это ему удается?
- Так же, как и невидимке,- вопросительный взгляд мэра.- Он раздевал Вас внизу.
- А-а...- полуутвердительно пропел Карел Ярсович. Вид у него был жалкий.
- Дорогой мой, не думайте, что я Вас мистифицирую или разыгрываю. Здесь все настоящее. И Паганини, и Павлова, и Истомина, и невидимка, и неслышимка в том числе. Вы хотите объяснения? Хорошо, я попробую Вам объяснить. Если Вы не марксист, Вы меня поймете.
- Всех марксистов еще в сорок четвертом перестреляли,- мрачно изрек Карел Ярсович и подумал: "Если бы на моем месте был Саитов!"
- Если не ошибаюсь, Вашего отца тоже?..
"Откуда он знает?"- пронеслось в мозгу, но мэр овладел собою.
- Если я смогу понять Ваши объяснения, буду благодарен за труд.
Вино было вкусным, но с каждым глотком мэр становился трезвее.
- Ну что ж, тогда слушайте. Сегодня в полночь произойдет событие, которое увенчает собой сотворение этого мира. И произойдет оно не без моей, и не без Вашей помощи. Не спешите вспоминать бред Экса. Он сообщил Вам только то, что сообщить было нужно, к тому же основательно все переврал. Вас удивляют невидимка и неслышимка? А как Вам понравится утверждение, что наша душа - неощутимка? Ее невозможно ощутить, пока часть своей энергии она не израсходует на то, чтобы стать ощутимой. Потеря видимости и слышимости - лишь одна из форм экономии душевной энергии. Все, что Вы видите вокруг - это лишь способы оформления вовне той энергии, частью которой являются наши души. Если вся она оформляется внешне, то получается бездушная материя, если... Но это частности. Вы понимаете меня? - мэр кивнул - Пойдем дальше. Вы задумывались когда-нибудь о том, как существует искусство? С одной стороны - благодаря нам, творцам его и зрителям, а с другой стороны у него собственные законы развития. Но несмотря на эти собственные законы, оно существует в тех формах, в какие мы его заключаем. Сравните с другими плодами человеческого воображения ведьмами, русалками, привидениями... Они ведь тоже существуют благодаря нам, благодаря тому, что часть нашей духовной энергии идет на их создание. И получается то же самое: энергия существует автономно, но в тех формах, в какие заключает ее человечество.