Светлые силы

Двухлетний ребенок, конечно, не мог понять, в чем дело, но что-то осталось в подсознании. Недаром я так долго искал мотив к песне, какую прислала для передачи "В нашу гавань заходили корабли" пенсионерка Крутикова, дочь кулака, сосланная вместе с семьей в Нарымскую тайгу. Их и поездом везли, и пароходом:

В трюмах тоже было жарко.

Задыхался весь народ.

Плач детей, старух рыданья

Тихо тянет пароход.

Плач детей на повозках, рыданья старух, шествие изнуренных мужиков и баб - вот на что глядел я беспечальным младенческим взором. Вспомнилось, что в середине тридцатых годов у нас в Мещовске часто пели "Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно". На этот мотив я и спел со сцены потаенную песню несчастных "кулаков", чудом дошедшую до наших дней. Тайны,тайны...

Зато родители не делали для нас, детей, тайны из своей любви. Мама до замужества ходила в народный дом. Там собиралась интеллигенция. Пели, музицировали, читали стихи, ставили пьесы, вели диспуты, слушали лекции. "Какой он умный! - решила моя будущая мама, послушав будущего отца. - С ним есть о чем поговорить." Так за всю жизнь и не наговорились!

Но больше всего барышню из пригородной деревни тронул лирический тенор учителя истории. И очаровал навсегда. Однажды папа проводил ее до самого Серебрена. Моей будущей маме наконец-то удалось провести вечер в обществе умного человека. Но ни тогда, ни на других свиданиях она ему рта не дала раскрыть. Сама что-то рассказывала, щебетала.

Ты умолкла. Ты молчишь.

Как отрадно в эту тишь!

сочинил отец, когда мама вдруг замолкла. И она впервые вытерпела одну из бесчисленных шуток, какие отец всю жизнь отпускал по ее адресу. Помню, сидим за столом, обедаем, мама что-то говорит. Папа тут же подхватывает и доводит ее слова до полной бессмыслицы. Мама не подозревает подвоха. Мы с братом давимся от смеха. Тут до нее доходит второй смысл сказанного отцом, и раздается грозное: "Что ты сказал? Ну-ка, повтори!"

Как-то вечером Дмитрий Матвеевич Берестов ждал Зинаиду Федоровну Телегину для решительного объяснения. Она должна была появиться из Серебрена с той стороны моста. Под мостом - овраг, на дне оврага - речка с древним именем Турея. Вдруг видит: барышня спешит к нему не по мосту над чернеющим оврагом, а по узким перилам, как циркачка по канату. Объяснения не состоялось. Наутро отец бросился советоваться к женатому коллеге: "Как быть? Она такая отчаянная! Жениться и сразу же ее потерять!" Но Дмитрий Петрович Поздняков и его жена Августа Александровна, сестра маминой подруги Оли Мелюшкиной, успокоили: это, мол, с годами проходит.

Когда отец явился к бабушке просить маминой руки, невеста залезла на грушевое дерево и оттуда наблюдала, как мать и жених, чинно сидя за столом в саду, пьют чай с земляничным вареньем и беседуют. На другой день сняли квартиру, расписались в загсе, купили ведро малины - и вся свадьба.

Про ведро малины мама, не обращая внимания, слушают ее или нет, рассказала мне, еще малышу. С тех пор это моя любимейшая ягода. На улочках дачных поселков или малых городов восхищаюсь добротой малины к людям, ее приветливостью. За какие заборы ее ни спрячь, непременно просунет ветку или пустит на ничейную землю отросток с ягодами, угощая всех прохожих без разбора. Никогда не отказываюсь от угощения, хоть одну ягоду да сниму с ветки.

В Абхазии столь же приветлива к путникам ежевика, Там она ведет себя не так застенчиво, как у нас: свисает с заборов, бросается в глаза. Как-то мы с женой и дочерью на время остались без денег. Но все плоды юга нам щедро и бесплатно заменила ежевика, "ягода дорожная", как ее назвал в стихах Фазиль Искандер.

БАБУШКИ И ДЕДУШКИ

Помню нашу квартиру в Мещовске на втором этаже в доме на улице Луначарского. Мама уверяла, что я никак не могу помнить то время. Подробно описал ей, как в полуоткрытую дверь из кухни со свежепобеленной печью льется свет, и мама поверила, ни в одной из наших следующих квартир в дверь детской нельзя было увидеть кухонную печь.

Не сплю, жду легких шагов отца на лестнице. Мама тоже ждет. Его приход - для нее всегда праздник. И вот папа рядом. Он поет колыбельные Моцарта, Чайковского. Поет "В голубой далекой спаленке" своего любимого Вертинского, на слова Блока: "Тихо вышел карлик маленький и часы остановил". У папы дивный голос и абсолютный слух. Законоучитель Полтавской учительской семинарии прозвал его Романом-сладкопевцем.

А еще счастье, когда над кроваткой сидела прибывшая из деревни Торхово баба Катя. Ехала она в телеге, сама правила лошадью. Потом напишу стихи, как она "приказала отцу моему, как ребенку: "Ты уж, деточка, сам распряги лошаденку!" и с почтеньем спросила, склонясь надо мной: "Не желаешь ли сказочку, батюшка мой?" И сейчас в калужских деревнях можно услышать это "батюшка", обращенное к малому ребенку, существу на вид такому важному, степенному. И вспоминается английское изречение: "Ребенок - отец человека". Заодно я воспел самый сладкий из бабушкиных гостинцев - сушеную грушу.

Не помню ни голоса бабы Кати, ни прибауток, ни сказок. Зато вижу, как во тьме мерцают розовые существа. Одно из них, самое любимое. - розовый конь, как бы возникший над кроваткой. Сивка-Бурка, вещая каурка! Запомнил его, искал у поэтов. К младенцу Пушкину "на ложе роз волшебники, волшебницы слетали", наверное, тоже розовые. Есенин "весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне". Розовый конь младенчества? В том же 1958 году, когда я вдруг ощутил себя старым, в калужской деревне Судимир мальчик дал мне свой рисунок, Гляжу,а на нем розовый конь из бабушкиных сказок. Вера Николаевна Маркова говорила, что такие образы возникают перед каждым младенцем, но лишь немногие взрослые помнят их. Розовые видения самого раннего детства!

Если говорить о тайнах, то догадываюсь, почему у родителей не было свадьбы. Учителя любили отца, подруги любили маму, устроили бы складчину. Но не усадишь за один стол два мира, мамин и папин. Видно, и рождением я обязан революции. На свадьбу пришлось бы звать не только родных, но и папиных коллег - городских активистов. И куда больше было бы разговоров, что член партии, комбат гражданской войны, крестьянский сын, женился на дочери известного в округе помещика, что теща, баба Саша - дворянка из старинного рода Труновых. Мой младший брат Толя, библиотекарь, выяснил, что Труновы ведут начало с 16-го века от выходца из Трансильвании. Верно, какой-нибудь румын Трунеску или венгр Трунаи. Первые Труновы были "боярскими детьми", чем-то в феодальной иерархии средним между боярами и дворянами. Каждый знатный род почему-то гордился происхождением от перешедшего на царскую службу иноземца. Этакий аристократический интернационализм!

Правда, дед со стороны матери Федор Федорович - из орловских крестьян. В семнадцать лет пас гусей. Гроза загнала к нему в шалаш барыню со спутниками. Та обратила внимание на смышленого юношу, отдала в ученье, сделала приказчиком. Сестра деда Наталья Федоровна тоже попала в иной круг, в конце века вышла за кого-то из Циолковских, может, даже близкого родственника калужского мечтателя и ученого. Как сообщила нам калужская краеведка Генриетта Морозова, в реестре Пятницкого кладбища Наталья Федоровна числится под фамилией - Телегина-Циолковская.

Не знаю, как там было дальше, но дед стал владельцем благоустроенного имения Серебрено, богатым человеком. Делал крупные вклады в мужской монастырь Оптина Пустынь и в женскую Шамординскую обитель как раз в то время, когда ее настоятельницей была родная сестра Льва Толстого. Моего дядю Федора не пустил учиться живописи, проворчал в рифму: "Художники - все безбожники". Зато мамину сестру Надю отдал в университет. Мечтой деда было дворянство. Кончив университет, тетя Надя стала бы личной дворянкой, то есть была бы причислена к высшему сословию, но без права передачи дворянского звания наследникам, Вторым браком он женился на бабе Саше не только из-за ее красоты, но, подозреваю, из-за происхождения. Судя по фото, это был румяный осанистый бородатый человек. Когда мама резала лук, она всегда вспоминала, что дед любил лук, считая его средством от всех болезней.