Страница 7 из 7
Через день или два я позвонил человеку, приходившему ко мне. Не буду скрывать, он был очень удивлен, более того, возмущен моим отказом, долго убеждал меня, напирал на совесть, на чувство долга, но я остался тверд. Разговор был тягостным, и мы так и расстались, не поняв друг друга...
Мне вспоминается, как года три назад я сидел в доме отдыха за столом с одним глубоким стариком. Ему было уже за восемьдесят, он был сух, строг, прям, и я невольно ежился под его каким-то странным, немигающим взглядом, который смотрел все время сквозь меня и позади меня,- как потом выяснилось, это были последствия операции по поводу катаракты. Естественно, мы разговорились, стали вспоминать прошлое, у него тоже была нелегкая жизнь тоже сидел, но, в отличие от меня, не месяцы, а годы - жена его так и умерла, не дождавшись его возвращения, детей не было, теперь он ждал очереди в дом престарелых, ни родных, ни даже более или менее близких знакомых вокруг него уже не осталось - он пережил всех. Поговорили, конечно, и о болезнях - какая-то, уже не помню, хворь мучила его тогда - я, разумеется, сказал что-то такое очень бодренькое, что-то насчет того, что это все, дескать, пустяки, от этого не умирают, выглядит он еще молодцом, еще рано, еще только, мол, жить да жить... Он вдруг замолчал, потом поднял на меня свой немигающий взгляд и сказал - медленно, серьезно, обращаясь, как мне показалось, даже не ко мне, а к самому себе: "Нет... не нужно. Надоело... Пора..."
Помню, я тогда пожал в недоумении плечами - не поверил: как это так надоело? Врет, наверное, старик... Не много же мне понадобилось, чтобы убедиться, что старик не врал, а говорил святую истинную правду! Всего три года... Да нет, даже меньше, ведь и со мной это началось, конечно, тоже не вчера... Надоело, скорей бы - с меня хватит, я тоже устал ждать. Больше мне неинтересно... Я не могу это объяснить, я прошу просто поверить мне... Разве что только воробьи на подоконнике еще иногда развлекают меня или тополь, который вырос на моих глазах до самого верхнего этажа, вровень с моим окном. Но и с ними, я чувствую, я расстанусь без всяких сожалений... Мне хотелось бы закончить одной мыслью, и, прошу вас, не отмахивайтесь так просто от нее: как ни странно, во всем этом тоже есть надежда. Какая-никакая - и все-таки надежда.
Последнее время меня нередко спрашивают: кто я - писатель или экономист?
Положа руку на сердце, не знаю, и не только другим, но и сам себе не могу ответить на этот вопрос. Бесспорно одно: почти тридцать лет сидел на двух стульях и, что хуже всего,- продолжаю сидеть.
Но, оглядываясь, понимаю: если бы была во дни моей молодости возможность не только писать, но и печатать свою прозу, не покривив при этом душой,- наверное, я бросил бы экономику и писал бы лишь "про любовь". Но ведь был и всегда есть еще вопрос о хлебе насущном... Да и экономика, если влезть в нее основательно, не такая уж скучная материя. Вот так и прожил, что называется враскорячку, до пятидесяти с лишним лет.
Начиная с 1987 года прозу мою начали, наконец, печатать. Наверное, самое бы время и переключиться только на нее. Но ведь оброс же за эти долгие годы людьми, обязательствами, связями, накопил какие-то идеи, которые хотелось бы воплотить в жизнь... Найду ли в себе силы оборвать все это? Не знаю.
Может быть, найду, а может быть, и нет.
Николай Шмелев