Прикосновение

Берендеев Кирилл

Прикосновение

Когда мужчины отправились во Внешний мир, он остался в катакомбах. Сегодня был праздник Полуденного Солнца, его полагалось проводить вне мрачной железной громады подземного мира, занимаясь спортивными играми и состязаниями; спорами и беседами под легкие вина и обильные яства, заготовленные заранее и специально под этот праздник. На поверхность в этот день поднимались только мужчины, так было заведено на протяжении долгих-долгих лет, как и когда, не имеет значения, никто не задавался подобными вопросами, не вспоминал об этом, разве что старейшие жители катакомб. Ибо в этот день вся выветрившаяся от жаркого сухого солнца равнина, весь мир, опаляемый колкими южными ветрами, несущими мелкую жгучую пыль, принадлежал поднявшимся.

В этот день не собирали плоды, не охотились, не творили молитв. Этот день принадлежал каждому из поднявшихся на поверхность, самый суровый день в году, с немилосердно палящим солнцем, с сухим недвижным воздухом, звенящим от зноя, каждому, кто хотел испытать себя, свои силы в стрельбе из лука, борьбе, беге, перетягивании каната или иных физических забавах, в равной степени и тем, кто хотел победить противников в изящных беседах или строгих богословских диспутах, легкой игре стихотворных виршей или громогласной тяжеловесности велеречивых гимнов. Этот день был для кого-то и испытанием одиночеством в мертвой белой пустыне, простиравшейся вкруг катакомб на многие и многие версты в неизведанную даль без конца и без края. Это был чисто мужской праздник, наполненный игрищами и состязаниями, с раннего утра и до позднего вечера, когда усталые измученные на жаре противники, забыв под тяжестью прошедшего дня о недавних противостояниях, сходились за обедом под сияние уходящего за край мира светила и под неумолчный треск невесть откуда явившихся цикад, бередивших покой надвигающейся ночи.

Он же остался. Никто не требовал от него, равно как ни от кого другого, непременного соблюдения ритуала появления на поверхности и участия в состязаниях, передумай и откажись он, никто не сказал бы ему ни слова, день в распоряжении каждого, каждый волен следовать своей дорогой. И Путешественник не вышел вслед за всеми. Когда мужчины ушли, он неторопливо одел свой старый плащ, непременную шляпу с тесемками, что носил и под землей и на поверхности - традиционный головной убор жителей катакомб, защищающей владельца от сквозняков, дующих с глубин или от ослепительного солнца и непогоды поверхности - и неспешно отправился по враз опустевшим коридорам.

Путь его лежал большею частью вниз, по тому громадному металлическому коробу, уходящему в неизмеримую глубь, что и представляли из себя катакомбы. То ли он хотел уединиться среди прохлады подземелий, то ли попросту решил побродить - он и сам не знал. Не представлял он также и куда ведут его ноги. Он давно любил, с малых лет, бродить вот так "куда глаза не глядят", спускаясь по лестницам, обжитым и заброшенным коридорам, открывать люки в трубах и ползти по ним вверх ли, вниз, но ни не поднимаясь на поверхность, во внешний мир, ни опускаясь до самого дна.

Внешний мир он не любил. Отчего-то в его подсознании жила странная боязнь, ощущение непонятной робости перед открытым во все стороны пространством, перед бескрайними просторами белесого неба, перед ярким светилом, заливавшим лучами все вокруг. Прошлый раз он все же участвовал в празднике Полуденного Солнца, но пробыл на поверхности совсем недолго разболелась голова, он почувствовал себя совсем неважно и поспешил вернуться в жилище - крохотную комнатенку на одном из нижних коридоров. Сегодня Путешественник просто поднялся, незаметно для самого себя, в залитый солнечными лучами вестибюль, выходивший на поверхность, с несколько минут понаблюдал за разошедшимися во все стороны людьми и, круто развернувшись, стал спускаться вниз. Вслед ему, сквозь неплотно прикрытые наружные двери доносились крики и смех разыгравшейся молодежи, он не обращал на это никакого внимания. Встретившуюся по пути с веранды женщину в легком сарафане он так же проигнорировал совершенно, она хотела сказать что-то, он пропустил ее слова мимо ушей.

Ему было немного за двадцать, прекрасный возраст, чтобы показать ей свою силу, может, она это и имела в виду. Он знал, что выглядит совсем неплохо: строен, белокур, что редкость среди обитателей катакомб, улыбчив и обходителен, счастливый обладатель правильных черт лица и западающего в сердца зазноб облика. В другой день он бы, конечно, ответил бы этой женщине, тоже довольно привлекательной. Уклончиво и с долей сближающей шутки, он и обратился к ней про себя, много позже, спустившись на несколько лестничных маршей вниз. Женщина была несколько старше его, лет на пять, самое большее, но разве это имеет значение для тех нескольких минут, что она быть может, предлагала провести вместе, а затем расстаться, позабыв друг дружку среди обыденных мелочей жизни.

Он продолжал спускаться дальше. Свет в коридорах горел ярко, ни одна галогеновая лампочка не перегорела - лишнее свидетельство того, что он все еще в обитаемой части катакомб, где порядок, работа приборов и чистота поддерживается ежедневно. Все мужчины, живущие в катакомбах поневоле становились техниками, ремонтируя и поддерживая работу электростанций, восстанавливая в мобильных цехах, лет коим не счесть, необходимые детали и инструменты, дабы катакомбы все так же исправно снабжались водой, воздухом, электроэнергией, словом, всем необходимым для жизни под землей и людей и домашних животных и теплиц. Каждые несколько месяцев проверялось бесконечное множество законсервированных и исправно работающих трансформаторов, гетеродинов, конвертеров, прозванивались километры токонесущих кабелей, расходящихся паутинами по жилым отсекам и подземным садам. Катакомбы были городом, пригодным для жилья, небольшим городом в котором есть практически все необходимое, созданным в расчете на то, что его на неопределенно долгий срок заселят люди и не будут нуждаться в необходимым и без надобности выходить на поверхность.

Путешественник брел сквозь поселение, его ботинки гулко стучали по металлическому полу - в катакомбах невозможно пройти незамеченным. Он открывал и закрывал герметичные двери, спускался вдоль гирлянд огней, освещавших лестничные пролеты, что уходили вниз и тонули в непроглядном мраке, не раздумывая, сворачивал на хорошо знакомых развилках и, раскатисто грохоча то по настеленным тяжелым титановым листам, то по металлической решетке, продолжал свой путь.