Обязательность встреч

Последние слова она произнесла тихо, несколько смешавшись, словно не решаясь договаривать до конца. Вспомнила своего прежнего соседа. Или сравнивала его с нынешним, сравнивала явно не в пользу последнего.

Я попрощался и вернулся к себе. Не совсем к себе - к дневнику. Пока готовился суп из пакетика, я быстро продвигался вперед, большей частью оттого, что читал мелко исписанные страницы по диагонали - слишком уж они походили одна на другую. Знакомые слова, те же ситуации, соответствующие им мысли и наблюдения. Отец, должно быть, писал, не замечая очевидных повторов, писал каждый день, а иной раз - и по два раза: утром и вечером, когда у него оказывалась свободная минутка, и Лидия отпускала его ненадолго от себя.

Я снова оторвался от чтения, едва вспомнив о супе. Читалась рукопись все же очень легко, чем-то она все же захватила меня и не отпускала - я и не заметил, что потратил безмерно времени, рассчитывая скоротать минуты. Обыкновенно так захватывают приключенческие романы, - впрочем, история отца отчасти и походила на подобный опус.

Кульминация его наступила как раз перед тем, как я отправился обедать. Отца все же уволили с работы. Только дочитав до этого места, я и смог отложить дневник в сторону, убеждая себя в справедливости случившегося. Как ни покажется странным, отец присоединялся к моему мнению. Более того, он находил в этом и приятные моменты, очевидные для влюбленного, впрочем, он умел всегда, в любой ситуации увидеть приятные моменты, об этом мне еще говорила мама. А уж после встречи с Лидией.... Жаль, что начальная часть дневника уничтожена, и я так и не смогу узнать своего отца до повернувшей его жизнь встречи, разве что методом экстраполяции, как следует очистив вычитанные мной сведения от влияния Лидии.

Которое, с каждым днем усиливаясь, становилось все значительнее, все очевиднее.

Кажется, отец и сам стал замечать его. Далеко не сразу, конечно, лишь мимоходом он обратил внимание одно странное свойство своей возлюбленной, я не исключаю, что Лидия не всегда сама сознавала силу своих воздействий, и описал в свойственной ему немного поэтической манере. Отец упомянул о глазах своей возлюбленной "желтых, как у большой кошки и пронзительных как у самого близорукого человека", взгляд которых проходил как бы сквозь собеседника, обращаясь будто непосредственно к его внутреннему я, минуя все внешние, наносные, для него никчемные, оболочки.

Но это был лишь первый звоночек. Прочитав о пронзительном взгляде Лидии, в следующем абзаце я наткнулся на нелестную характеристику начальника, подписавшего приказ об увольнении отца, и с некоторым удивлением убедившись, что отец не пал духом, а, напротив, вознесся им, пошел обедать.

Ближе к вечеру позвонила Валентина и пригласила к себе. Валя моя сослуживица, сокурсница, девушка, нет, все же женщина, которую я знаю долго и хорошо, и которая также долго и хорошо знает меня. Несмотря на общее место работы, встречаемся мы чаще в домашней обстановке, - обычно у нее, нежели в моих апартаментах. Валя работает в секретариате, и режим ее работы сильно отличается от моего. Впрочем, я иногда все же захожу к ней, по делу и, одновременно, как бы, в гости. Или она вызывает меня. Сегодня - из дома.

Дорога заняла полчаса, немного дольше, чем обычно. Валя скучала, оставшись одна - муж уехал в очередную командировку и обещал вернуться не скоро, вот она и, решив развеяться от опостылевшего одиночества, вспомнила обо мне. Я не был первым среди тех, кого Валя хотела бы видеть в этот вечер; она с этого и начала телефонный разговор, обрадовано вздохнув: хоть ты оказался дома. Слушай, сегодня ты ничем не занят, а то.... Я согласился, я почти всегда соглашаюсь развеять ее скуку, и поспешил собраться в дорогу.

Валя напоила меня чаем и долго расспрашивала о житье-бытье на новом месте: она любила спрашивать одно и тоже по нескольку раз, словно задавая одни и те же вопросы, надеялась тайно услышать что-то новое, незнакомое в привычных ответах. Я пообещал - в который уж раз - показать свою новую квартиру, прекрасно зная, что в гости она едва ли соберется - не ее это занятие. Потом позвонила Лера, наша общая приятельница, и отвлекла хозяйку на добрых полчаса разговорами о своих проблемах. Так получилось, я сидел рядом с телефоном и поневоле вслушиваясь в их беседу, с неожиданностью, ставшей едва ли не привычной в последние дни, вспомнил об отце. Приглашение его Валентиной в отсутствие мужа было бы вызвано совсем иными посылами и содержала бы прямо противоположный смысл. Мне интересно все же, что бы он делал, окажись в моем обличье дома у Вали. Валентина при мне ведет себя весьма вольно, если будет уместно употребить это слово: она не переодевается к моему приходу, встречая, как есть, в коротком китайском халатике или домашнем плиссированном платье, не доходящим до колен; всякий раз, когда она садится на высокий вертящийся стул у плиты - так ей удобнее и готовить и разговаривать - мне частенько приходится видеть ее белоснежное белье. Впрочем, Валя не замечает этого, скорее я отмечаю эту случайную вольность про себя, как деталь привычного интерьера. Это как бы та условность, которая и сближает и разделяет нас, сводя наши отношения в определенное, раз навсегда обговоренное и установленное русло. И у меня никогда - как ни странно это звучит - не возникает желания что-то изменить... когда в очередной раз Валя поворачивается ко мне, и я успеваю заметить волнующую картину обнаженных сверх меры бедер.

Отец бы не понял меня. Будь он на моем месте, история закончилась бы или скандалом или союзом. В интимном плане Валю я не знаю совсем и не могу представить ее реакции на нескромное предложение. Я вообще не знаю женщин с этой стороны, потому, исходя из чужого опыта услышанных сплетен и прочитанных романов, могу предположить самое пикантное развитие ситуации. Впрочем, если бы нескромное предложение сделал я, боюсь, она не поняла бы меня... посмеялась, как над неудачной шуткой и перевела разговор на более привычную тему.

А так... я не знаю, есть ли у нее любовник/любовники, довольна ли она супружеством, и почему, несмотря на семилетнюю историю их брака, они до сих пор не обзавелись детьми. Эти темы Валя благонамеренно избегает обсуждать в моем присутствии, переводя разговора на что-то иное, менее щекотливое и более мне привычное, умышленно, дабы не потревожить мое незамутненное представление о любви и семье. А о том, что у меня не было и нет девушки, Вале прекрасно известно. Известно это и другим. И так же, как и она, мои приятели и приятельницы оберегают меня от общения на скользкие, фривольные, непривычные мне темы. Внутренне смеясь или по-своему жалея? - я не знаю.

Сегодня на Вале было черное белье, которое она демонстрировала с обыденной непосредственностью, стремительно повертываясь на стуле влево, вправо и плетя бесконечную беседу с невидимой мне собеседницей. Полы халатика распахнулись, Валя не сразу вспомнила об этом... и обо мне. И тогда только сомкнула колени.

Домой я вернулся около десяти, оставшись поужинать. Надо отдать должное Валиной кулинарии... или это я так привык к пакетикам и полуфабрикатам, что всякое домашнее блюдо кажется мне небесной стряпней.

Отец бы остался с ней до утра, это очевидно. Проснувшись поздним утром - спешить некуда, впереди целое воскресенье - они бы продолжили чудный вечер, симпатичным им обоим днем.

Эта мысль, раз возникнув, уже не давала мне покоя, и я жалел, что не ушел пораньше, до того, как она посетила меня. Тем более, будто в отместку за что-то прошлое или настоящее, мы ужинали при свечах. Я, кажется, показался ей смешным, когда предложил распить бутылочку шампанского, Валя рассмеялась, но не отказала мне. Позже мы смотрели какой-то занудный фильм на видео, после которого мое время подошло к концу.

Перед сном пришлось выпить таблетку феназепама. Без нее было трудно заснуть: воспоминание о вечере и еще постоянные мысли об отце, беспокоили меня, не желая выходить из головы. Наутро, как следствие, я проснулся поздно, с дурной головой и до двенадцати совершенно не знал, чем заняться.