Ежедневник на этот год

Берендеев Кирилл

Ежедневник на этот год

Берендеев Кирилл

Ежедневник на этот год

Мы еще остаемся в коконе света.

Когда он распадется (медленно или мгновенно),

Успеем ли мы вырастить крылья

Как у павлина ночи, покрытые глазами,

Чтобы устремиться в этот холод и тьму?

Ф. Жакоте

В этом городке мне оставалось провести последний день. Поезд, билеты на который были куплены заранее, отходил от платформы в восемнадцать тридцать одну, у меня в запасе была уйма времени. Пообедав в одном из местных ресторанчиков, где народу всегда немного, а обслуживание великолепное, я решил немного пройтись. Так, поразмять ноги перед долгой тряской в "коше", ехать в котором предстояло часов шесть, не меньше, и то, если повезет, и машинист будет поторапливаться, опираясь на график движения, а не торчать перед каждым остановочным пунктом, мимо которого должно проехать на предельно возможной скорости.

Впрочем, я спешу только забронировать места в гостинице, и не более того. Туда, куда увозил меня мой поезд, мне предстояло пробыть еще некоторое время, а потом лишь, переделав все дела, отмеченные в обоих пунктах моего пребывания галочками, вернуться домой.

Ноги сами вынесли меня за черту города, неудивительно, он не так уж велик, да и расположен так, что со всех сторон его окружают дремучие леса; в глубь их мимо вырубки природоохранной организации, я и направляю свои стопы.

Дорожка петляет, сперва асфальтовая, постепенно становится щебеночной, а затем, поплутав мимо вековых дерев и просто нехоженой тропкой. Несколько десятков метров - и она разбегается звериными тропами в разные стороны. Я повернулся и хотел было идти назад, как неожиданно услышал позади себя чьи-то шаги.

Выходит, не один только я любитель дальних пеших прогулок. Я обернулся: ко мне подходил немолодой уже мужчина на вид лет сорок пять в светлом костюме-тройке, поверх которого была накинута ветровка компании Ади Даслера, и черных начищенных до блеска остроносых ботинках.

- У вас закурить не найдется? - дойдя до той границы, с которой можно начать разговор двум сближающимся людям, спросил он у меня.

Я молча протянул ему пачку "Ротманс" с некоторым интересом разглядывая мужчину. Он поблагодарил, вернул мне ее, глубоко затянулся и выпустил в чистое небо струйку табачного дыма. Я заметил, как дрожат у него пальцы, цепко сжимающие сигарету, видно, курильщиком он был заядлым.

Я по-прежнему наблюдал за ним, не говоря ни слова и не трогаясь с места; возникло ощущение, будто я нахожусь в музее, подле одного из выставленных там экспонатов, взятым в кольцо низкими никелированными столбиками с протянутыми меж ними веревкой.

Докурил он исключительно быстро, легко отбросил обкуренный до самого фильтра "бычок" в сторону, в заросли боярышника и, заметив, что я все еще здесь, все еще не ушел, нахмурился, но не сказал ни слова, лишь поблагодарил кивком головы.

Именно в этот момент мне захотелось его убить.

Прямо так - вцепившись ему в горло или... у него же шелковый шарф вместо галстука, так вот, потянуть за концы, сужая узел, наподобие аркана и ....

От волнения у меня пересохло в горле. Чисто инстинктивно я обернулся, разумеется, никого, кроме того человека, которого мне внезапно захотелось убить; кому еще в голову придет мысль забраться в этакую глушь. Только ему одному.

Жуткое, ни с чем не сравнимое желание, оно внезапно как лесной пожар охватило мой мозг, вцепилось в мое сознание, завладев им разом, одномоментно подчинив меня своей воле. Холодной, настойчивой, бесстрастной и безразличной ко всему, кроме одного - действовать и исчезнуть по окончании безумного действия.

Да в любом случае меня уже сегодня не будет в городе. Послезавтра я потеряюсь из виду вовсе... да к чему все это, страхи, никчемные вроде бы треволнения, если нет свидетелей, нет... надо быть просто аккуратным и чисто довести дело до логического, разумного конца.

Логического, разумного ли? Кто это мне нашепнул, отчего в голове появилась крамольная богохульная мысль? Именно богохульная, ведь я покушаюсь на Его, важнейшую из Его заповедей. Жуткое желание преступить и ничего не останавливает, кажется, ничто и не в состоянии остановить. Точно катящуюся, набирающую силу в бездействии в бесполезном ожидании лавину прорвавшихся, низменных, непотребных чувств, освобожденных невольным толчком мысли. Я не имею в виду, конечно, громы небесные и архангелов с грозными ликами, нет, нечто более обыденное, прозаическое, более земное, да появись сейчас здесь хоть кто-то!

И я не в силах сопротивляться себе, я молю о чьем-то вмешательстве, просто смешно. Самое смешное оттого, что я все еще держу в руках, своих собственных руках, чашу весов жизни и смерти этого человека. Незнакомец, попросивший у меня закурить, не за сигарету же я собираюсь его убить, разумеется, нет. Странно, я и самому себе не могу втолковать, зачем мне понадобилось, - а понадобилось ли вообще? - сводить его счеты с жизнью. Он мог бы протянуть еще лет тридцать при хорошем отношении к собственному организму. Вполне мог бы.

А ведь страшно? Немного да, немного, я не понимаю своего состояния.... Только адреналин в крови да шум в ушах от собственного дыхания, должно быть так или, похоже, чувствуют себя все охотники. И какая-то странная радость, веселье, возбуждение от предстоящей игры.

Правда, для одного, другой в ней принимает роль пассивную и не имеет никакого отношения к дальнейшим действиям игрока.

Я назвал себя игроком, что ж, очень точное сравнение, именно игрок. Банальные фразы о суетности мира, о добре и зле неуместны, просто я, наверное, я не знаю точно, я не могу подобрать слов, позволил сейчас себе стать тем, кем, быть может, подсознательно мечтал стать еще с малых лет, кем, пусть и, не осознавая того, мечтает стать почти каждый из серой массы человечества. Вот так прикоснуться пальцами к чужой жизни, подержать ее нить в руке, подергать за нее.... Здесь и сейчас....

Если не заговорит во мне совесть. Но она молчит, моя совесть, свернувшись в клубок, спит, точно котенок, утомленный игрой, забился в уголок и дремлет и видит радужные, цветные сны о том, что он проснется и вновь войдет в ликующий радостный мир и вновь буде играть и веселиться и вновь день принесет ему то, о чем он мечтает во сне.

Спи, моя милая совесть, спи дальше, я тебя не потревожу, я все сделаю тихо и аккуратно, и ты не заметишь ничего. Спи дальше, смотри свои цветные сны.

А я пока попытаюсь понять, что есть человек - вселенная или все же половинка дикой груши. Такая возможность предоставляется редко, раз в жизни, наверное, я не могу ей не воспользоваться, просто не могу.

Не знаю, что на меня нашло. Что я могу сказать в свое, нет, не оправдание, в объяснение своему предстоящему так неумолимо поступку. Только то, что стояла прекрасная погода, а вокруг не было ни единой души, что мне встретился еще один любитель прогулок подальше от дома. И только? За это не убивают человека, но за что скажите на милость, я вообще так хочу его убить?! Какая-то непереносимая жажда чужой смерти, будто она избавит меня от чего-то невыносимого, давящего уже много лет, даст мне свежие силы, будто разгонит мою кровь и без того бешено бьющуюся в висках, будто случится то, о чем я давно мечтаю.

Кто знает, наверное, и вправду, я давно об этом мечтаю. Кажется, я не уверен в этом, просто подумалось, ведь бывают же такие мечты, бывают же? Правда, ловить себя на подобном мне приходилось разве что на просмотре дешевых голливудских боевиков, когда я искренне переживал за несчастных злодеев и всеми силами желал смерти главному положительному до идиотизма герою. И не дожидался ее никогда.

Но не может же быть, чтобы поэтому, хотя бы отчасти. Глупейшая мысль, единственная, что мне приходит в голову, вот только кто же определит, где за явной глупостью стоит то или иное глубоко осмысленное подсознанием и логически им же обоснованное действие? Никто не возьмется решать подобную непосильную разуму человека задачу, ведь и сам он, человеческий разум сплошная загадка, так как же с его помощью, возможно, найти истоки любых собственных деяний, понять и оценить их? Лишь методом сопоставления, приближая одно к другому, разделяя одно и другое, выработав какой-то, кажущийся нам естественным стандарт к естественным отношениям, иначе подступиться едва ли возможно.