Страница 7 из 54
Появление белых пленников не ускользнуло от внимания кампов. Особенное волнение вызвал Новицкий, они ведь видели его впервые после того, как его ранила пума. Ему улыбались, здоровались. Молодые женщины бросали ему зазывные взгляды, дети указывали на него пальцем.
Когда Смуга с Новицким проходили мимо большой группы воинов, беседующих перед многосемейным домом, те прервали разговор. Один из индейцев поднялся с пня и пригласил:
– Добрый день, виракуче! Садитесь с нами!
Воина этого звали Чуаси, в селенье он пользовался большим авторитетом. Смуга его хорошо знал, тот принадлежал к его лучшим ученикам в науке обращения с огнестрельным оружием. То был высокий, атлетически сложенный человек. Под смуглой кожей перекатывались мощные мускулы. Лицо его было разрисовано красной краской, в волосы воткнуты перья попугая. В военных походах Чуаси отличался большой дерзостью и жестокостью, но сейчас держался по-приятельски непринужденно, хоть и с достоинством, как человек, знающий себе цену. Он приветливо махнул рукой, указывая пленникам на место рядом с собой.
– Садитесь! С удовольствием послушаем о схватке с пумой, об этом столько говорили у вечерних костров.
Новицкий сел между Чуаси и Смугой:
– Есть о чем разговаривать! Просто пришлось мне убить пуму, раз она щерила клыки на Агуа и ее сыночка. Вот и все!
– Убить? – повторил Чуаси. – Говорили, ты ее удушил.
– А что еще мне оставалось делать, раз вы отобрали у меня оружие? – с юмором ответил Новицкий.
Кампы разразились хохотом, развеселенные простодушным ответом пленника. Чуаси немного смешался, но потом усмехнулся и он.
Смуга, набивая табаком трубку, искоса наблюдал за грозными воинами, сейчас напоминающими веселых мальчишек, рассказывающих друг другу смешные истории.
– Онари говорил, что пума разодрала тебе ногу, а ты говоришь – удушил, и все дела, – подал голос кто-то из кампов.
– Ну, правильно, царапнула меня за ногу, – объяснил Новицкий.
– Это почетная рана, можешь ею гордиться, – сказал тот же кампа.
– Если бы ты не носил одежды, вот как мы, все могли бы восхищаться твоим бесстрашием, – вставил кто-то другой.
– Что, вы действительно хотите посмотреть на рану? – поразился Новицкий, а когда все закивали головами, расстегнул и стащил с себя штаны, развязал повязку.
Кампы по очереди подходили к нему, с серьезным видом рассматривали длинную, глубокую, уже заживающую рану, громко обменивались мнениями. Чуаси тоже осмотрел рану, хлопнул Новицкого по плечу:
– Хоть ты и белый, кумпа, но человек ты храбрый, хороший. Не брезгуешь индейцами, как другие виракуче.
Новицкий в ответ тоже похлопал Чуаси по плечу:
– Никогда я не задирал носа и среди индейцев у меня немало друзей. Как-то раз чуть не женился на дочке вождя.
– Ну, не жалей, что не женился. У нас тоже можешь взять, и не одну жену, скажи только!
Новицкий такого поворота событий не ожидал. Он считал, что жена для моряка, что якорь для корабля. На его счастье, слушатели внезапно от него отвлеклись.
Смуга, пользуясь суматохой, тихонько шепнул другу по-польски:
– Внимание! Совещание закончилось.
Действительно, из большого дома вместе с чужими кампами выходили вожди. Чужие отличались от полунагих местных курака тем, что носили однотонные, коричневые либо голубые, длинные кусьмы. Головные уборы из пальмовых волокон, украшенные яркими птичьими перьями, окаймляли черные, коротко остриженные волосы. Из соседнего дома выбежала толпа одетых в кусьмы женщин. Очевидно, то были жены приезжих, каждая несла лук, пучок длинных стрел и мешок с провиантом.
Впереди всех шел полунагой Онари, а рядом с ним невысокий щуплый человек, одетый в длинную полотняную кусьму и в старую шапочку с козырьком.
Видя приближающихся старейшин, окружающие Смугу с Новицким кампы образовали полукруг. Чужой индеец в таком нетипичном для южноамериканских джунглей головном уборе шел впереди жреца. Все почтительно и почти со страхом уступили ему дорогу. Этот чужак неприметной наружности уверенным шагом выступал между двумя рядами, образованными кампами, направляясь прямиком к белым пленникам.
– Кто это такой впереди? – спросил вполголоса Смуга стоящего рядом Чуаси.
– Это… Это Тасулинчи[16], главный вождь свободных кампов с Гран-Пахонали, – не очень охотно объяснил Чуаси.
Тасулинчи тем временем приблизился к пленникам, остановился перед ними, всматриваясь в них холодным, проницательным взором. Кампы с почтением расступились, немного отступил назад даже дерзкий неустрашимый Чуаси.
– Здравствуйте, – произнес по-испански Тасулинчи. – Много о вас слышал, вот пришел познакомиться.
Он по очереди подал руку Смуге и Новицкому, одновременно по южноамериканскому обычаю похлопал каждого по спине.
– Говоришь, что слышал о нас, но мы тебя до сих пор не видели и не знаем, кто ты такой.
– Yo soy hiso del sol![17] – уклончиво ответил Тасулинчи и горделиво добавил: – Ничего, что до сих пор вы обо мне не слышали, придет время – услышите!
Пришлые кампы, и мужчины и женщины, с недоверием оглядывали белых людей. Воспользовавшись случаем, осторожно подошли к ним, протянули руки к их лицам, чтобы убедиться, что они не раскрашены белой краской. Ощупали одежду Новицкого, его башмаки, проводи ли пальцами по волосам, громко обсуждая результаты своих исследований.
Выдержанный Смуга стоически сносил эти выходящие за обычные рамки проявления любопытства, но порывистый Новицкий нахмурил брови и пробурчал по-польски:
– Что эти чудаки себе позволяют? Как двину сейчас кому-нибудь в ухо!
– Не делай глупостей, Тадек! – остерег его Смуга. – Просто они впервые видят белых людей.
Кампы, наконец, удовлетворили свое любопытство, отошли от пленников, и тогда Тасулинчи обратился к Смуге:
– Так это ты научил моих воинов пользоваться оружием белых людей? Благодарю тебя за это!
Повернулся к Новицкому и сказал ему:
– Я слышал, что ты тоже не презираешь индейцев, спас жену и сына Онари. Благодарю и тебя. Мне показали шкуру пумы, которую ты удушил. Нелегкая то была, должно быть, схватка. Видел, какое тебе делают ожерелье из клыков и когтей пумы. Большая честь иметь такое отличие! Ты, наверно, очень сильный, а мог бы ты убить человека ударом кулака?
– Если хочешь знать, однажды таким ударом я свалил быка, который топтал человека, – с гордостью поведал ему Новицкий.
– Нет, такого я еще не слыхал, – изумился Тасулинчи и спрашивал дальше: – Пиры с реки Тамбо рассказывали, что ты очень богатый. Ты им говорил, что у тебя там, за океаном, одиннадцать жен, верно?
– Чистая правда! – беспечно подтвердил Новицкий. – Ты, значит, бываешь в Ла Уаире у этого разбойника и охотника за рабами, Панчо Варгаса, это ведь его пиры расспрашивали меня о женах.
– Да, бываю там иногда, когда встречаюсь с нашими союзниками пирами.
– Ну-ну, славные вы, должно быть, союзники, – иронически заметил Новицкий. – Если вы такие уж друзья, так отчего, скажи ты мне, носильщики из племени пира, которых мы наняли, так боялись идти с нами на землю кампов?
– Ты меня спрашиваешь, почему пиры не хотели идти с вами на землю кампов, – растягивая слова, повторил Тасулинчи. – Хорошо, я отвечу тебе. Редко, очень редко удается кому-нибудь добраться сюда, но еще труднее выбраться отсюда… живым. Ты понял? Вы находитесь в ставке свободных кампов.
Добродушное выражение спало с лица Тасулинчи. На короткий миг им овладели беспощадность и ледяная жестокость.
Новицкий со зловещей усмешкой начал уж подаваться к индейцу, но тут бывший настороже Смуга сильно нажал рукой ему на плечо и быстро заговорил:
– Ты, курака, говоришь очень интересные вещи, но предупреждения лучше остаются в памяти, когда знаешь того, кто их делает. Ты до сих пор не назвал себя.
Индеец прищурился, но лицо его снова разгладилось. Он усмехнулся и сказал:
16
Знаменитый Тасулинчи происходил из племени кампа. Какое-то время был рабом у белого в окрестностях реки Унини, тогда и научился довольно свободно говорить по-испански. Сбежав в Гран-Пахональ к свободным кампа, завоевал у них громадный авторитет. Благодаря большим врожденным способностям к дипломатии, настойчивости и хватке, ему удалось помирить враждебные до той поры племени с Гран-Пахонали и берегов Укаяли и склонить их в 1915 г. восстать с оружием в руках против ненавистных белых в перуанской Монтании (автор романа перенес начало восстания на несколько лет назад). Под предводительством Тасулинчи победная для индейцев кровавая война докатилась до средней части течения Укаяли. Беспощадное избиение вызвало панику среди белых поселенцев. На долгий срок окрестности Укаяли опустели. Белые осмелились вернуться туда лишь через несколько лет.
17
Я – сын Солнца. (исп.)