Джек-Соломинка

Часть 5

ЛОНДОН

Глава I

Леди Бёрли вначале расхохоталась от души, увидав пажа Лионеля.

Потом ей стало его жалко.

— Что с тобой? — спросила она, помогая ему пролезть в пролом в стене.

Лионель был весь испачкан глиной и сажей. Свою нарядную курточку с галунами он носил сейчас, вывернув наизнанку. Длинные золотистые локоны, за которыми он обычно так бережно ухаживал, сбились, как войлок.

— Привязаны ли собаки? — спросил он, не решаясь двинуться дальше.

Собаки были привязаны.

— Сэр Саймон отослал меня обратно в Тиз, так как находит, что его супруга сейчас имеет большую нужду в лишнем слуге, чем он.

— Большое спасибо твоему господину, — сказала Джоанна холодно, — но мы еще до его отъезда порешили больше не называться мужем и женой.

У Джоанны не было разговора с рыцарем о разводе, но ведь это разумелось само собой.

— Ах, если так, миледи, — сказал паж всхлипнув, — тогда я поведаю вам по порядку всю правду!

Он сел тут же, в колючих кустах шиповника.

— У меня нет сил сдвинуться с места! — пожаловался он.

В замке было очень мало съестного. Но все-таки Джоанна принесла ему овсяных лепешек и кружку воды. Сюда же пришли послушать новости госпожа Агнесса Гауэр, Мэтью, Тум и Аллан, хотя последний и считал, что это излишнее баловство и что лентяй великолепно мог бы подняться в холл.

— Что делается! Что делается! — говорил Лионель, уплетая лепешки. — Я был в Кенте и в Эссексе — кругом творится одно и то же. Мужики убивают по дороге всех дворян, стряпчих и комиссаров! Не дай боже, если им попадется человек с чернильницей у пояса! Мужики давят их, как клопов! И, правду сказать, господа этого заслужили! Я, конечно, не говорю о сэре Саймоне, хотя и он обошелся со мной не так, как надо…

— Чем же закончилась история с Томом Бэкстоном? — перебила его госпожа нетерпеливо.

— Да, сэр Саймон обошелся со мной не так, как надо! — повторил Лионель. — А с Бэкстоном вот что произошло: горожанам пришлось отдать его рыцарю, так как он заломил за него триста фунтов выкупа! Лорд повез его в Рочестер. С нами было двое королевских сержантов — значит, всего четверо конных. В Рочестере мы сдали Тома рыцарю сэру Джону Ньютону. А подле замка к нам из кустов выскочил пеший дворянин. На него напали мужики где-то возле Бэрри и отняли коня. Сам он еле унес ноги, и то только потому, что присягнул королю Ричарду и общинам.

— Значит, они убивают не всех дворян подряд? — сказала Джоанна задумчиво.

— Нет, хотя, может быть, так именно и следовало бы делать! Пусть миледи меня простит, но я сегодня решил говорить только одну правду.

Мэтью поднялся и пошел прочь. Он не мог больше слушать этого наглого болтуна.

— Сэр Саймон велел мне слезть с Гайра и отдать коня чужому дворянину. Он сказал, что они вдвоем поедут сражаться с мужиками и что я им буду только помехой. «Теперь не время петь романсы и играть на лютне», — сказал он. А разве это справедливо? Он же сам всю жизнь требовал от меня только песен и музыки. И скажите, разве так расстаются с доверенными лицами? Он сказал, что я могу вывернуть куртку наизнанку и обрезать свои локоны, да еще помянул мне про моих родных!

— А что же случилось с твоими родными? — спросила Джоанна. Она знала, что паж — сын богатого сквайра из Сэрри.

— Раз я решил говорить всю правду, я покаюсь миледи до конца. Отец мой — простой угольщик Бэг из Леснесса. Но сэру Саймону понравилось мое красивое лицо и то, что у меня сами вьются волосы. Он взял меня в пажи и запретил упоминать о моих родителях. Но вот сейчас я решил про себя…

«Нехорошо, когда мальчик говорит о своем красивом лице, — подумала Джоанна. — Впрочем, Лионель к тому же уже не мальчик».

— Что ты решил? — спросила она вслух.

— Я подумал, что я всю жизнь старался развлекать своего господина, а за это получал только пинки и оплеухи. А вот сейчас пришло время, и честные труженики, как мой отец и другие, поднялись и хотят добиться своих прав. Господа за последние годы обращаются с ними, как с диким зверьём. Я решил идти заодно с мужиками… Отец мой — угольщик, а дед — мужик, и вы меня должны понять, миледи!

— Ну, не большая будет мужикам от тебя прибыль! — сказал хромой Тум и сам смутился своего замечания.

— Я буду служить мужикам так же честно, как раньше — своему господину, — сказал Лионель скромно.

Тут уже не вытерпел Аллан.

— Честно?! — закричал он вскакивая. — А где же тот флорин, что закатился в щелку? Ты думаешь, никто за тобой ничего не замечал?..

— Оставьте его в покое! — сказала леди Джоанна.

Она хотела расспросить Лионеля обо всем, что он видел в пути. Но надо было раньше успокоить госпожу Гауэр.

— Не слыхал ли ты чего об усадьбе сквайра Джона Гауэра в Кенте? — спросила она, делая ему знаки.

Но Лионель не видел никаких знаков.

— Кент? — закричал он. — О-о! Если Эссекс — это чистилище, то Кент это настоящая преисподняя!

Джоанна толкнула его ногой.

— А в усадьбе Гауэров все благополучно, — добавил он тотчас же, мужики обошли ее стороной.

Агнесса Гауэр засмеялась и обняла Джоанну.

— Иисус-Мария, — сказала она, — я скоро буду дома!

— Говорят, мужики никого не грабят? — спросила Джоанна. — Говорят, они ничего не берут себе, а все рыцарское добро бросают в огонь?..

— Ну, говорить много можно! — подхватил Лионель с досадой. — А вот тоже говорят, что под самым Лондоном орудует какой-то Чарли — Заячья Губа. Тот уже своего не упустит!

— Заячья Губа? — переспросила Джоанна. Ей это имя показалось знакомым, но как ни напрягала она память, ничего вспомнить не могла.

Ветер чуть колыхал ветки, и от этого по лицам сидевших под стеной ходили зеленые тени. На земле стояла деревянная тарелка с лепешками и глиняный стакан. Хромой Тум был очень похож на хромого Бена Джонса, для которого Джоанна когда-то в Друрикоме воровала пироги. Было очень тихо. На солнце блестели камни. Слышно было, как жужжит пчела, качаясь в цветке шиповника. Джоанне показалось, что вернулось детство.

Потом она подумала о кентцах.

Слезы подступили к ее горлу. Она закрыла глаза, и слезы потекли за рукав, потому что она подпирала щеку ладонью.

Люди Кента никогда не были рабами. В кентских поместьях слуги всегда сидели за одним столом с господами. Кент давал королю самых отборных матросов и лучников.

А за последние четыре года дворяне решили согнуть в бараний рог народ Кента. Парламент проводил один билль за другим, и все — против мужиков!

В Эссексе вилланы уже не раз начинали бунтовать, но дело не доходило ни до чего серьезного.

«Нет, господа дворяне, если поднялся весь Кент — тогда вам несдобровать!»

— Они уже перебрались за Темзу? — спросила она у Лионеля.

Ей нужно подробно расспросить обо всем. Видел ли он мужицких вождей и каковы они? Правда ли, что освободили Джона Бола из архиепископской тюрьмы? Правда ли, что его искали во всех казематах и уже ушли из Медстона, а потом снова вернулись и нашли попа в погребе прикованным на цепи?

Об этом Лионель не знает. Тум бродит по дорогам — может быть, его вести вернее. Но Лионель видел всех вождей. Уот Тайлер из Дэртфорда верхом на лошади, видный из себя парень. Джон Бол — тот, как свиной пузырь, из которого выпустили воздух; кожа на нем висит, как мешок, но он тоже видный мужчина, а говорит так, что слышно за десять лье. Эйбель Кэр — этот маленький и вертлявый, как белка. Еще есть среди них Аллан Тредер, Томас Гаукер, Джон Стэкпул. А Джек, которого называют Соломинкой, — тот ростом чуть ли не выше сэра Саймона, ей-богу! Они едут верхами, а он пеший да еще хромает на одну ногу и все-таки от них не отстает.

— Он пеший? — спросила Джоанна с тревогой. — И сильно хромает, ты говоришь?.. Аллан, мы его плохо лечили!