Тайга

- Я вам никто... Слышите?.. Я сам по себе...

Но его слов не понимают.

- Слышите? Где староста? Где сотский?..

- Брось, милый, - советует ему тихим голосом Антон, - ишь они пьяные какие... Брось...

Старый Устин, усердный господу, ближе всех к бродягам. Он ласково им говорит:

- Вы вот что, робенки... тово... Ведь мы не с сердцов...

- Как же не с сердцов, - злобно сказал Лехман. - Ты спроси-ка вот нашего товарища, - указал он на Антона. - За что мужик ему в ухо дал? Это не резон.

- А потому, что вы пакостники, - раздраженно сказала баба в красном.

- Пакостники? - повысил голос Лехман. - Чего мы у тебя, тетка, спакостили?.. Ну-ка, скажи!

- Дак вы тово, - сказал, размахивая руками, Устин, - вот залазьте в копчег да и спите с богом, покамест у хресьян гулянка, а там выпустим. Кешка, отпирай чижовку-то...

И, обернувшись, посоветовал:

- А вы, бабы, тово... Принесли бы чо-нибудь пожрать мужикам-то... Молочка там али что...

- Ну, так чо, - ответила баба в красном и пошла.

- Кешка, отпирай копчег! - опять скомандовал Устин. - Робятушки, залазь со Христом.

- Врешь, старик... Не имеешь права!.. - выкрикнул Андрей, погрозив Устину пальцем. - Я не бродяга... Понял?

Народ стал разбредаться.

Придурковатый звонарь Тимоха поглядел на алеющий восток, подумал, почесал бока и пошел к часовенке "ударить время".

Антон продолжал успокаивать Андрея:

- Ничего, Андреюшка... Завтра утречком... Пусть они продрыхнутся...

Устин с каморщиком Кешкой орудовали у чижовки.

- Вы, робенки, идите... Чего вам.

Кешка огарок из сборни принес. Тетка в красном молока две кринки и яиц с хлебом притащила.

- Де-е-ло, - одобрил Устин, заложив руки назад.

Тимоха из усердия три раза в колокол ударил.

Устин взглянул на гору, где часовенка, и опять сказал:

- Де-е-ло...

Бродяги, посоветовавшись, наконец зашли в чижовку.

Ванька Свистопляс уже кринку молока ополовинил, Андрей-политик нейдет:

- Вы меня отпустите... Я политический...

- Политический?! Ха-ха... Ладно... Все такие политики бывают... Ты нам дорогой все уши просмонил, шкелет... Ты пошто наутек было хотел? А?! враз сердито заговорила стоявшая с ружьями стража.

- Я, господа, вам серьезно говорю... Пустите...

- Тут господов нет, - сказали строго мужики, - а вот коли велят, так и тово...

- Мне Анну... - взволнованно упрашивал Андрей, - девушку Анну...

- У нас Аннов хошь отбавляй, - острили мужики.

Старому Устину спать хотелось, да и всем наскучило.

- Кешка, бери его!.. Робята, подсобляй!..

Андрея потащили.

- Стой!..

- Кешка, налегай!..

- Иди, Андрей, черт с ними, - октависто звал Лехман.

- Нет! - рвался из дюжих рук Андрей. - Черти этаки, олухи!.. Аннину мать позовите... отца... старосту...

- Кешка, запирай!!

- Отвечать, дубье, будете!.. - ломился Андрей в захлопнувшуюся за ним дверь.

- Крепко запер? - спросил Устин.

- Так что комар носу не подточит, - весело ответил сторож Кешка.

- Ну, робенки, расходись! - скомандовал Устин, любивший приказывать толпе, и помахал рукой во все стороны.

XIV

Матрена лежала на кровати и думала об Анне, о Прове, не "натакался ли" в тайге на зверя. Надо бы заснуть, но сон прошел, в комнате бело. Встала, занавесила окна, опять легла. Слышит Матрена: по воде кто-то хлюпает. Коровы, что ль, через брод идут? Не время бы.

Думает о том о сем, но голова устала, нет ясных мыслей, путаются и текут куда-то, как по камням река...

Чует: храп лошадиный раздается и человеческий голос. Думает - сон, опять тот сон: лохматое чудище из печи вылезет.

Стучат.

- Эй, Матрена Ларионовна!

Вскочила, оправила рубаху, густые волосы подобрала, сунулась к окну.

- Ах! - вздрогнула, похолодела: "Знать, Анка кончилась..."

- Отопри-ка скорей, впусти!

Насилу дверь нашла. Без памяти бежит к воротам.

Вошел, коня за собой ведет.

- Занемог я дорогой... Теперь полегчало малость...

- Иван Степаныч!.. А Пров, Анка?

Бородулин провел коня в стойку.

- Сенца-то можно взять?

- Да дочерь-то какова?! - кричит, задыхаясь, Матрена.

- У меня деньги украли, вот я и прикатил... - не слушая ее, говорит вяло Бородулин.

- А?!

- Деньги, мол, деньги украли...

У Матрены ноги подкосились, села на приступки..

"Вот он, лохматый-то... Вот когда сердце-то вырезать начнет".

Петух схлопал крыльями, запел. Тыща петухов запело. Из глаз свет выкатился.

- Ну, пойдем-ка в избу. Ты чего это? - наклоняется к ней Бородулин. Анка тебе кланяется низко... Прова Михалыча встретил... Все слава богу, ничего...

В глазах Матрены сразу вырос день. Петух снова пропел, тыща промолчало.

- Кто украл-то, деньги-то? - с усилием, едва принудила язык.

- Не знаю.

- Ох, и напугал же ты меня...

Идет впереди, высокая и статная, скрипят приступки под сильными ногами.

"Вся в мать", - думает Бородулин про Анну и подымается по сенцам.

- Дочка-то какова?

- Все слава тебе господи.

И купец, волнуясь и краснея, долго говорил об Анне, о себе, о новой жизни, сулил всего, мудрил и перемудривал, клялся, просил прощенья.

"Не сон ли?" - думает Матрена.

- А ты, бог с тобой, не выпивши?

В глазах ее застыл радостный испуг и настороженность, дыхание стало коротким и прерывистым, а кожа на руках и шее вдруг покрылась, как от холода, пупырышками.

- Эх, Матрена Ларионовна... Кабы мог я, - вот схватил бы булатный нож, вырезал бы свое ретивое и показал бы: смотри!.. Жить не могу без Анки... Чуешь?

Купец ходил, пошатываясь и сбиваясь в разговоре, лицо то заливалось краской, то бледнело.

- Матренушка, я прилягу... Продрог в тайге, свалился без памяти и не помню, когда Пров уехал. Вскочил от холода, заколел весь, смотрю: вешки на дороге и веточка привязана, вдоль пути смотрит. Сел, поехал, куда веточка указала... Да... Неможется... Прилягу на кровать... Мне поспать бы...

- А ты иди в амбар, я тебе две шубы вытащу. А то... - и она замялась... - Вишь, одна я... Кабы Пров был... У нас живо разговоры поведут... Иди, батюшка.

И когда ложился Бородулин, и когда лежал под шубой, все расспрашивал: нет ли кого из Назимова здесь? Нету, а вот бродяг поймали каких-то, кто их знает. Сон ей рассказал: "Найдешь деньги - быть", а что "быть" неизвестно, - не указание ли это на Анку от ангела-хранителя, спросить некого, вот разве священника? Хе, он и молебен не служил, Устин орудовал, а поп с девками в горелки на лугу играл, чуть с парнями не подрался из-за Таньки, архерею жаловаться надо, что ж это за пастырь. Тьфу!