Страница 38 из 42
- Дитя мое, - заговорил Петр по-французски, отбивая ногой такт. - Вам не мешало бы помнить, дитя мое, что водить хлеб-соль с честными дураками, каковы мы с вашей сестрой Романовной, гораздо безопаснее, чем с теми великими умниками, кои выжмут из апельсина сок, а корки бросят под ноги.
- Ваше величество! - подобно ракете, вспыхнула темпераментная молодая княгиня. - Я стараюсь платить дань равного почитания и государю своему и его супруге Екатерине Алексеевне...
- Ах, вы меня не понимаете, дружок, или не хотите понять. Почему вы не показываетесь в моем дворце? Почему вы дружны с государыней, а к Романовне поворачиваете спину и не хотите иметь с ней никаких альянцев? Он стал говорить задыхающимся шепотом, подмаргивая проходящим гостям, а кой-кому из них показывая язык. - Если вы, дружок мой, желаете слушаться моего совета, то старайтесь дорожить нами с Романовной немного побольше. Поверьте мне, я говорю ради вашей же пользы. Вы не иначе можете устроить вашу карьеру в свете, как изучая желания и стараясь снискать расположение и покровительство вашей сестры...
- Простите, но все-таки я не совсем вас понимаю, государь, взволнованно и пытаясь пресечь этот неприятный разговор, сказала Дашкова.
- А вы старайтесь понять, старайтесь понять, мой друг! - закричал Петр, но тотчас сбавил голос; смешное, покрытое следами оспы лицо его стало любезным и льстивым. - Пойдем, перебросимся в "campis", - и потащил смущенную Дашкову к карточному столу.
Там уже играли двое Нарышкиных с женами, подруга царицы, красивая графиня Брюс, бывшая любовница Петра белолицая Матрена Теплова, приятель царя, молодой Гудович, и флигель-адъютант Анжерн. Все быстро поднялись и навытяжку. Дамы, подобрав к талии унизанные бриллиантами ручки, жеманно стали приседать.
- Продолжайте, продолжайте, господа, - встряхнул Петр широким обшлагом с красными отворотами и вновь состроил гримасу. - Примите нас с княгиней. Ого! Чего ради по такой маленькой играете?
Петр размашисто, не следя за изысканностью жестов, вывалил из кармана кучу золота и поставил по десяти червонцев на очко. Ставка слишком огромная даже для тугого кошелька княгини Дашковой. Все хотя и поморщились, однако принуждены были подчиниться прихоти царя. Внутренно издеваясь над карикатурным Петром, Дашкова подумала: "Разбогател, дорвался. А еще недавно столь профершпилился на голоштанников голштинцев, что и на содержание своей Романовны денег не стало: Екатерине Алексеевне довелось взять на свой кошт любовницу супруга своего". И Дашкова, не сдержавшись, по-детски рассмеялась.
- Что, что? - подозрительно выпалил император. - Вы что, княгинюшка? Ага, бью!.. Гудович, ты как? И тебя бью. Ага! Денежки мои, денежки мои... - сгребая червонцы, закричал он радостно и, как ребенок, стал прихлопывать в ладоши. - Вы оба в ремизе.
- "Вы оба в ремизе", как сказал некий индийский принц, стаскивая за бороду с ложа своей супруги незнакомца... - в тон Петру закричал подоспевший остряк и балагур, барон Строганов.
Вертлявая Дашкова, хихикнув, прикрыла губы веером, Петр заморгал правым глазом, покраснел и нервно дернул головой: в углу, заставленном широколистыми цветами, на золоченом диване, весь в белой замше, бобрах и золоте, красавец молодой поляк и, плечо в плечо с ним, - полнотелая, безвкусно расфранченная Елизавета Воронцова. Она весело смеялась, слегка ударяя кавалера веером; тот подпрыгивал точеной, в белых лосинах, ляжкой и что-то врал.
- Садитесь, Строганов! - гневно крикнул ревнивый император и пристукнул в пол шпагой. Строганов, учтиво поклонясь царю, опустился в кресло. Он упрекал себя за свою неуместную остроту, так метко задевшую Петра. - Ставьте, Строганов. Десять червонцев на очко... Или у вас нет золота? Тогда ставьте на соль. У вас ее много... Где это, на какой реке? На Миссисипи? На-на-на Волге?.. На-на... на Висле?
- У барона Строганова, ваше величество, - подхватила дерзкая Екатерина Романовна Дашкова, - масса соли на реке Каме в Соликамске, а еще больше - на языке, в речах...
- О, о, о! - завертелся в кресле Петр. - Да вы, княгиня, все знаете лучше меня. У вас, у вас... - он, кривляясь, постучал себя пальцем по лбу. - Вы, две Екатерины, великие умники. О-о, вы обе зело умны. А мы уж, а мы... Ну-с, чей ход? - император злился, углы рта то висли, то вздергивались, ревнивый взгляд летал от Елизаветы Воронцовой к насмешливому Строганову, от Строганова к лебезившему пред Елизаветой поляку.
- Да, между прочим!.. - воскликнул Петр и бросил карты.
Бряцая шпорами, приблизились к столу непрошеные два бравых толстобрюхих голштинца - генерал Шильд и полковник фон Берг.
Голштинцы-вояки явились во дворец Шереметева без зова и подошли к государю попросту, нарушив этим придворный этикет. Сановная аристократия привыкла считать многих голштинских офицеров либо бывшими сапожниками, либо простыми капралами прусской службы. Поэтому все, кроме императора, при их появлении поморщились.
Первым нарушителем условных приличностей был сам Петр. Он сразу подметил кислые гримасы спесивой знати, и, чтоб унизить знать, чтоб сбить ей чопорность и спесь, Петр с непринужденным, но деланным равнодушием крикнул стоявшим навытяжку голштинцам:
- Садитесь, господа!
Рядом с Дашковой бесцеремонно сел усач фон Берг. Та, с брезгливостью отстранившись от незваного соседа, придвинула свой стул к Петру, вынула венецианский флакончик в золотой оправе и слегка опрыскала себя духами. От голштинцев пахло водкой и сапогами. Они не знали, как держать себя в столь высоком обществе, и, чтоб замаскировать свое смущение, тотчас вытащили из штанов глиняные трубки и закурили. Подражая им в грубости манер и желая казаться воинственным, Петр тоже вытащил курносую глиняную трубку и тоже закурил. Дамы легким дуновением незаметно отгоняли вонючий дым, а развязная Дашкова принялась махать одновременно и платком и веером: "Фи, фи..."
- Я давеча сказал: между прочим... О чем, бишь, я? - взгляд Петра опять поймал на прицел Елизавету Воронцову и красавчика-поляка. - Да! Вы, господа, помните этого мальчишку... как его, как его?.. гвардейца, юнкера...
- Челищева?
- Челищева, Челищева!.. Нет, я ему не могу простить... Как?! Позволить себе увлечь графиню Гендрикову, племянницу мою?.. Это уж слишком, это уж слишком, господа.