Страница 14 из 42
- Не притворяйся, голубчик, дурачком, - продолжал Орлов по-французски, чтоб не понял казачок. Он говорил на чужеземном языке неважно, с запинкой, не вдруг подбирая слова. - Матушке государыне Елизавете надлежит скоро к праотцам переселиться, а будущий император наш, всему свету ведомо, почитает Фридриха Второго своим другом и во всем подражает ему.
Пассек подергал пальцами вправо-влево свой мясистый длинный нос, что-то пробурчал и устало повалился на турецкую кушетку. Он высок, широкоплеч, грузен, выражение лица приветливое, умное, носит парик, большой щеголь, часа по два проводит у зеркала. Как и большинство офицеров - картежник.
- Да-да, братцы-гвардейцы, - сказал густым басом верзила и силач Алексей Орлов. У него вдоль левой щеки глубокий сабельный шрам, нанесенный в пьяной драке лейб-компанцем Александром Ивановичем. - Приходит нам всем, гвардейцам неминучая беда. Великий князь нашу гвардию янычарами считает. Не кем-нибудь, а я-ны-ча-рами, ха-ха!.. И грозит унять.
- Хуже, - перебил его Григорий. - Недавно его высочество изволил выразиться так: "Гвардейцы только блокируют резиденцию, они не способны к военным экзерцициям, и всегда для правительства опасны".
- Дурак, а умный, - кто-то неестественным голосом проквакал от печки и, сипло перхая, захихикал.
- Кто, кто дурак? - и все, широко улыбаясь, повернули головы в темный угол, к печке.
- А я знаю, про кого его сиятельство сказали: дурак, а умный, прозвенел из полумрака веселый голос казачка. Мальчонка успел нализаться сладкого вина из опорожненных бутылок, не в меру стал развязен, сыпал табак мимо трубок, натыкался на мебель. - Это про великого князя... сказано.
Все громко, как грохот камней, захохотали, дым дрогнул, и дрогнули стекла. Из соседней комнаты на взрыв смеха прибежали Хитрово, семнадцатилетний вахмистр Потемкин и еще двое офицеров. Тоже принялись невесть чему хохотать. Хохотал за компанию и курносый Митька.
Григорий Орлов нахмурился и постучал в пол трубкой.
- Митька, - сказал он, - я тебе, мизерабль несчастный, до колен уши оттяну, я тебя завтра же продам на рынке, как курицу, а замест тебя арапчонка куплю. Пшел вон!
Казачок всхлипнул, стал тереть кулаками глаза и, пошатываясь, побрел к двери. Всем сделалось жаль маленького Митьку.
- Устами младенца сам бог глоголет, - заметил капитан Пассек и подмигнул Митьке в спину.
- Эти боги на кухне околачиваются, - возразил Алексей Орлов, денщики да солдаты, да торговцы из мелочных лавчонок, сиречь - простой народ. Видали, господа? Это очень примечательно.
- Митька! - крикнул подобревший хозяин. - Встань передо мной, как лист перед травой...
Полупьяный, с воспаленными глазами, казачок выскочил из-за портьеры и повалился в ноги хозяину.
- Я вижу, подлец, что у тебя в безмозглой башке творится. Я тебя насквозь вижу, - притворно запугивал он Митьку, грозя пальцем. - Встань! И ежели ты, петух щипаный, еще хоть раз скажешь или только подумаешь, что его высочество великий князь дурак, я тебе, знаешь, что сделаю?
- Знаю-а-ю, - виновато хныкал Митька.
Все прыснули. Человек у печки подавился смехом и закашлялся. Митька ушел.
Григорий Орлов прикрыл за ним дверь и тихо, но с разжигающими жестами стал говорить:
- Эх, братцы-гвардейцы. И какой это, к чертовой матери, великий князь. Наши войска гибнут в прусской войне тысячами. У государыни Елизаветы слезы не просыхают от наших потерь, а рекомый русский великий князь радуется и похваляется, что он истый пруссак... И перстень носит с рожей короля Фридриха. Срам, друзья, срам...
- Вот этими своими ушами слышал! - громогласно закричал Алексей Орлов, но Григорий погрозил ему пальцем. Алексей сбавил голос. - Когда наши наклали немцам при Гросс-Эггерсдорфе, великий князь проклинал храбрость русских и с горя нажрался пьян, как стелька...
- А вы ведаете, что есть пьяный великий князь? - подхватил Григорий Орлов и, запахнувшись в бухарский халат, стал взад и вперед вышагивать по кабинету. - Когда он нажрется красного вина да пива со своими голштинцами, он буйствует, ругается, как конюх... Обнажает шпагу! А кому от него больше всех тягостей? Разумеется, великой княгине. Уж мне ли не знать!
Все поглядели на него с надеждой, завистью и тревогой. Грузный Пассек перевалился на кушетке с боку на бок, язвительно сказал:
- Этот самый Карл-Петр-Ульрих из Голштинии, сиречь Петр Федорыч, смею молвить, разумом зело скуден. Ведь ему тридцать три года стукнуло, а он много дурашливей Митьки-казачка... Хотя бы эта игра в солдатики... Эта казнь крысы по законам военного времени... Позор!
Григорий Орлов и гости стали пить вино, жженку, шампанское. Пили с печалью, с раздражительным задором. Вино не веселило, вместо бодрой радости растекалась по жилам горечь.
- Да оно и понятно, господа, - желчно начал Пассек. - Ведь он же круглый неуч, только и всего, что на скрипке пиликает, да кадрили хорошо пляшет, да ногами прусскую муштру горазд откалывать. Что он читает? Ничего.
- Как ничего? Ошибаетесь, капитан, - прозвучал из темноты, от печки, все тот же насмешливый голос, неизвестно кому принадлежащий. - Недавно он накупил полвоза лютеранских молитвенников. А еще уважает читать кровавые сказки про разбойников. Вместе с метрессой своей Марфуткой Шафировой...
- Но ведь ныне при нем... - начал было молчавший до сего капитан Бредихин и осекся.
- Не смущайтесь, не смущайтесь, Бредихин, - и из-за печки вылез князь Михаил Иванович Дашков, муж молоденькой Екатерины Романовны Воронцовой, бывшей в дружбе с великой княгиней. Он вынул золотой с бриллиантами портсигар, достал заграничную сигару и от свечи закурил. - Вы хотели сказать, Бредихин, что великий князь путается ныне с моей свояченицей - с сестрой моей жены, с Лизкой Воронцовой? Ну что ж, всем сие ведомо, и... дуракам закон не писан... Словом, вкус у великого князя ничуть не лучше, чем у самого последнего капрала. Я Марфутку Шафирову весьма довольно знаю: костлявая, тощая, шея, как у цапли. Да и Лизка не лучше: словно телка холмогорская, толстая. И неряха. От нее всегда потом пахнет, как от козла. Фи! Ни дать ни взять - трактирная служанка. И в придачу - дура набитая. Ну, стало быть, два сапога пара, - она да князь. А я милости у них не ищу, я ничего не ищу у них. А она, дура, черт знает о чем мечтает... Она, тетеха, мечтает ни больше ни меньше, как быть российской императрицей! выкрикнул Дашков, с маху швырнул сигару на пол и, сердито отдуваясь, снова залез за печку.