Страница 9 из 30
- Мы с Петей были в Берлине. Правда, город очень благоустроен, но мне он все-таки мало нравится. Слишком там тяжелая архитектура. Я бы сравнил её с сапогом Фридриха Великого. Да и население его не оставляет приятных воспоминаний. В Петербурге существует оригинальное определение значимости народов, и если американцы - обманщики, арабы - лгуны, то немцы - отчаянные хвастунишки.
- А русские - пьяницы и воры, - добавил басом школьный инспектор. Гости расхохотались. Кто-то предложил тост за "величие русского народа" выпили и за величие.
- За здоровье молодого ученого, графа Витковского! Ура! Ура! раздались бурные восклицания подвыпивших гостей. Священник затянул "Многая лета", но его никто не поддержал.
Часа через три гости стали разъезжаться по домам. В комнатах воцарилась тишина. Евгений пошел к себе, в прежнюю комнату, отдохнуть с дороги. Няня с лакеями убирала со стола. Витковская с Таней пошли в сад освежиться и подышать свежим воздухом.
Следующие дни замелькали, как листки в отрывном календаре. Между Евгением и Таней сразу установилась особая доверительность и большая дружба. Молодые люди на беду не понимали, что укорачивая отношения, сближаясь, одновременно как люди, не осознающие в себе подлинно родственных чувств, они тем самым приближали себя к неприятным последствиям.
Евгений буквально захлебывался от успеха, как ему казалось, на романтическом поприще. Он решительно и верно шел к своей цели. Ему даже казалось, что он уже достиг цели, стоит лишь немного ему напрячь силу воли и девушка послушно затрепещет в его объятиях, но он жестоко ошибался. Таня действительно неосознанно позволяла братцу некоторые вольности, но это ещё не означало, что она готова для Евгения на любые жертвы. Во-первых, девушка была хорошо воспитана и знала предел допустимого, а во-вторых, она смотрела на Евгения не как на чужого человека, а как действительно на родного брата, с которым кроме дурачества ничего серьезного быть не может. Будучи от природы развитой, резвой и смелой девушкой, она просто дразнила Евгения. Она дразнила его, как дразнят обезьян в зоопарке или крокодилов в закрытом террариуме, и ему приходилось переносить дерзости приятной особы, скрывая раздражение, что её сильно забавляло.
Жизнь молодых людей протекала вполне разнообразно: то они гуляли по парку, то катались на лодке по пруду, заходя в устье Витковки, то ездили верхом на лошадях по окрестным полям, то купались в построенной на пруду купальне, то читали книжки, то играли на фортепьяно, то пели дуэтом романсы, словом, у них было много развлечений, которые по перечню казались совершенно невинными, тогда как в действительности многозначащими.
Таня позволяла своему братцу иногда целовать себя, носить на руках и даже сама порой садилась ему на колени и обнимала и целовала его в лоб. Все это казалось ей не более, чем шуткой. Она и не допускала мысли, что Евгений, воспитанный интеллигент, может себе позволить в её присутствии что-либо недостойное и непристойное. Она слишком верила в честность и порядочность мужчин, точно так же она верила и в свою забронированную шаткими убеждениями совесть, которая, как ей казалось, при любых обстоятельствах останется неприкосновенной. Между тем, в мире существует определение, что все вечно и одновременно ничто не вечно, то есть в мире ничего не убывает, но все перерождается, поэтому уверенность девушки в честности и порядочности брата и в своей неприкосновенности была ложной, о чем и гласит дальнейшее повествование.
Анна Аркадьевна иногда вроде бы догадывалась об отношениях своих детей, но эти отношения в её глазах не были столь уж угрожающими. Она даже находила им некоторые оправдания. "Ну и что ж, - думала она. - Не быть же им монахами. Годы учения и так отобрали у них много радостей. Пусть пока порезвятся, недолго осталось. Женя скоро уедет в Германию доучиваться, Таня выйдет замуж, а там и молодость прощай!" Таким отношением она совершала недопустимое попустительство, не замечая, что она как бы толкала молодых людей к разверзающейся пропасти... Будучи ревностной христианкой, она не допускала и мысли соединения Евгения с Таней в законном браке, признавая только кафолические правила, не разрешающие брак между двоюродными братом и сестрой и тем более между братом и сестрой по удочерению. Вторым внутренним её аргументом против брака было то, что Евгений до защиты докторского диплома вообще не должен жениться, так как женитьба, по мнению матери, могла отвлечь сына от достижения благородной цели, а остаться без диплома в то время, когда сильно уменьшившееся имение не давало уже прежних доходов, было материально рискованно и унизительно перед столпами высшего общества. На всякий случай Анна Аркадьевна решила предупредить старуху-няню:
- Ты бы, нянюшка, немножко досматривала за нашими пострелятами, а то кто знает, как бы чего не вышло!
- И что может случиться? Бог не без милости. Вот и ты тоже молодая была, язык да и ноги не связывала себе. Помню ведь...
И отойдя в сторону старуха как бы про себя ворчала:
- Поди да гляди за ними. Вон они как стеганут, пострелы, только их и видели. А что мне бегать что ли за ними?
И махнув рукой, старуха шла в гардеробную перебирать салопы и шубы от случайно залетевшей моли, пересыпать меха крепким табаком и иногда дремать мимоходом. Так протекала семейная жизнь графов Витковских, словно родник подо льдом размывая нечаянную полынью.
ГЛАВА IV
О ТОМ, КАК ОТДЫХАЕТ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЗНАТЬ, И КАКИМ ОБРАЗОМ, НАЧАВ МАСКАРАД, ДОСТОЙНО ИЗ НЕГО ВЫЙТИ
Однажды в июне месяце я (продолжил свой рассказ Иван Дементьевич) сидел у окна и читал "Вешние воды" Тургенева, когда к дому подъехала коляска, и я услышал неожиданно звонкий знакомый голос:
- Здорово, старина! Как живешь? А я за тобой, вылезай из своей берлоги да едем к нам.
- Евгений Михайлович, заходи.
- Нет-нет. Выходи сам поскорее.
- Да что у вас, гости что ли? Может, фрак надеть?
- Да не надо фрака. Гостей никаких нет, а просто хочется время поинтересней провести. Развлечься. Ну, поживее поворачивайся!
- Хорошо, я сейчас.
Накинув китель и надев форменную фуражку, я вышел на улицу и, поздоровавшись с Евгением за руку, сел в коляску. Кучер рванул вожжи, и мы помчались в имение Витковских.
- Как сестра? - спросил я Евгения.
- О, это ангел, чистый ангелочек! - с восторгом произнес Евгений, блеснув глазами. - Знаешь ли, я кажется чертовски в неё влюблен! Она так мила, так проста и наивна, что позволяет с собой много приятных вольностей. Представь себе, я целую её, когда угодно и сколько угодно. А то подбежит сама и так крепко поцелует, что у меня сразу кружится голова, точно я пьяный. Прелесть, что за девушка!
- А когда же ты думаешь поехать за границу?
- Эх, Ваня! Об этом мне меньше всего хочется сейчас думать. Возможно вообще отложу поездку до будущего года.
Было заметно, что вопрос о загранице пришелся ему не по вкусу, по лицу его сразу скользнула тень недовольства. Зная его характер, я подумал: "Плохо дело. Ясно, чем закончится его любовь к Тане. Довольствоваться одними поцелуями он долго не будет, не такой это человек. Он сразу берет быка за рога, а женщин ни в грош не ставит. Жениться на ней он тоже не сможет по церковным канонам. Что тогда остается? Надо бы спросить его об этом, но не мое это дело. Граф непредсказуем, легко может обозлиться на вмешательство в его личные дела, а терять с ним дружеские отношения мне бы не хотелось".
Лошади быстро бежали, и мы не заметили, как уже подъезжали к усадьбе Витковских. Окна в доме были настежь раскрыты и из них лились звуки рояля. Услышав шум подъезжающего экипажа, Таня подбежала к окну и, увидев нас, захлопала в ладоши.
- Браво, браво! Нашего полку прибыло! - закричала она, сложив рупором руки.
Войдя в помещение, я поздоровался со встретившими нас женщинами, как старый добрый знакомый.
- Вы совсем начинаете нас забывать, дорогой судья, - обратилась ко мне Анна Аркадьевна, когда я почтительно поцеловал ей руку. - Нехорошо, так с друзьями не поступают.