Страница 4 из 6
(3) Измерение (неевклидова геометрия), создающее Мир электронной сущности Числа, мир Электрона.
Еще раз подчеркнем, современная наука имеет дело в качестве своего предмета не с физическим миром и не с мышлением (миф о наблюдателе в квантовой механике), но с миром Атома и с миром Электрона, интуитивно-индуктивно воспринимая эти Миры, как Сущности Числа, и не вполне распознавая их числовую природу.
Физики даже готовы цепляться за такое "материальное явление", как свет, которое якобы "все объясняет и связывает"; на самом деле, физический свет это знак, значение, представление, физическое доказательство универсального основания, физическое доказательство-показ действительного существования Числа, располагающего рядом мышление и объект в некотором равновесии Деления, в бытии Числа. Так же и все так называемые элементарные частицы, рой которых открылся в Парадигме электронизма, являются частицами Числа, сущности числа, а не некоторыми частицами физического мира.
В истории мышления, как истории отношения, соответствия мышления и объекта, крайне важна позиция Ленина, которая возникла, как раз, в момент смены Парадигмы атомизма на Парадигму электронизма. Лишь три мыслителя Гуссерль, Хайдеггер и Ленин выступили тогда от лица истории мышления с историческими оценками и соображениями в отношении универсальной мыслительной сущности научной революции. Хайдеггер, кстати, внимательно изучал работы Ленина в период создания книги "Бытие и Время". Ленинское определение материи фиксирует крайнее состояние истории мышления, когда "Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них". В контексте универсальной истории мышления, где философский захват реальности оказывается необходимым условием глобальных преобразований и модернизации, а не чьей-то блажью, это определение прочитывается по-новому в свете изложенного нами основного вопроса философии, как вопроса о бытии, объединяющем мышление и объект: это становится вопрос о том, ЧТО ЕСТЬ МАТЕРИЯ, ПРИ ПОЛНОМ ПОНИМАНИИ ТОГО, ЧТО МАТЕРИЯ НЕ ЕСТЬ ФИЗИЧЕСКИЙ МИР. ЛЕНИН ПОЛНОСТЬЮ РАЗРЫВАЕТ ПОНЯТИЕ МАТЕРИИ С ФИЗИЧЕСКИМ МИРОМ, НЕ ОПРЕДЕЛЯЯ ПРИ ЭТОМ, ЧТО ЖЕ ОНА ТАКОЕ. МАТЕРИЯ, - ГОВОРИТ ЛЕНИН, - ЭТО МОЯ МАТЕРИЯ.
Если вслушаться в ленинское письмо-определение, то для Русскоязычного Глаза зазвучит вопрос, как он виден самому Автору: Что такое это - "ТА", "котор(ая)" дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них, - Что Она (та, которая) есть (следите внимательно) - Материя, философская категория, или "объективн(ой) реальност(и)". Поскольку мы имеем дело с ОПРЕДЕЛЕНИЕМ Материи, то ответ на вопрос и получается: Она, та самая - это ФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ (существующая реально, реальней того, что является результатом "копирования, фотографирования, отображения"). В реальном поле полемики с иными авторами, также осмысливающими интеллектуальные смыслы научной революции, Ленин накладывает запрет на философское исследование и постижение действительной сущности материи, утверждая принцип достаточности ее естественно-научного постижения, как БЕСКОНЕЧНОЙ ДЕЛИМОСТИ.
ЛЕНИН, КАК ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ РАССУДОК, НЕ ЗНАЮЩИЙ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ ИСТОРИИ МЫШЛЕНИЯ, ГЕНИАЛЬНЕЙ И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЕЙ ВСЕХ ПУТАЕТ ЧАСТИЦЫ ЧИСЛА С ЧАСТИЦАМИ ФИЗИЧЕСКОГО МИРА, ПУТАЕТ ИСТОРИКО-МЫСЛИТЕЛЬНО ОГРАНИЧЕННОЕ ПОНИМАНИЕ СУЩНОСТИ ЧИСЛА СО СТРУКТУРОЙ ФИЗИЧЕСКОГО МИРА, ПОСТИГАЕМОЙ В ОТНОШЕНИИ МЫШЛЕНИЯ И ФИЗИЧЕСКОГО МИРА ПОСРЕДСТВОМ ЧИСЛА-ДЕЛЕНИЯ.
И он в этом далеко не одинок. До сих пор господствует понимание атома, электрона, элементарных частиц как элементаций физического мира, в то время, как они являются элементациями числа, многообразием форм и предметностей числа. Лишь квантовые механики смутно начинают подозревать это, так как кварки, как новая заявка о продолжении делимости, оказываются скорее некоторыми измерительными качествами мира фундаментальных взаимодействий, нежели частицами этого физического мира. Эти качества "цветность", "аромат" и др, явно указывают на то, что физики имеют дело с отдельным миром, существующим самим по себе, а не с физическим миром.
У Ленина и не только у него накладывается запрет на теоретическое осмысление ДЕЛИМОСТИ. Ленин выражает таким образом волю естественного тела научной рациональности, не желающего размышлять, желающего лишь ПРОДВИГАТЬ ДЕЛЕНИЕ. И в этом он совершенно верно угадывает дальнейший путь развития науки и даже определяет его политически в "первом в мире государстве рабочих и крестьян", как в той Материи, которая никак не была связана с реальным физическим миром рабочих и крестьян.
Ленин не видит качественной специфики Парадигмы электронизма по отношению к Парадигме атомизма, не видит в электронизме нового уровня мышления, нового равновесия мышления и объекта, усматривая в нем лишь количественную волю к реализации Парадигмы атомизма как ПРОГРАММЫ ДЕЛИМОСТИ. Ленин отказывает России в возможности системной модернизации на основе Парадигмы электронизма, он готов лишь воспользоваться достижениями этой Парадигмы в сфере научно-технического прогресса, но не допускает и возможности Электронного мышления, будучи консервативно-фанатично преданн ценностям Атомистического мышления в сфере реального мышления и проектирования. Многие гении того времени разделяли эту позицию, хотя формально и по другим основаниям. Так, Эйнштейн всю вторую половину научной жизни провел в бесплодных поисках Единой теории поля там, где ее не было, в сфере Формализации Деления, в поисках наиболее красивой формулы формализации Деления, как бы желая повторить свой первый успех, который был успехом не формализации и матаппарата, но успехом понимания второй сущности Делимости Числа, пониманием Электрона.
Электронная Парадигма действительно не была принципиально новым Мышлением числа, она раскрывала вторую, более непосредственную сущность Числа как Деления, Вторую сущность Деления, после Атома. Однако, верно и другое, что необходимо было возникновение Электронного мышления как мета-физики Атомарного мышления. Здесь то и возник не преодоленный до сих пор кризис европейской рациональности. Так, гуманитарные науки, включая право и экономическую теорию, так и остались на уровне атомистического мышления, совершая время от времени жалкие попытки внешней электронизации "все более полного использования информационных электронных технологий и автоматизации".