Страница 4 из 7
Теперь впервые пришли в столкновение человек с человеком. Место дикого зверя, с которым вёл борьбу земледелец, занял теперь человек. Врагом земледельца оказался пастух, готовый, подобно зловредному хищнику, уничтожать и портить его посевы. Не удивительно, что земледелец встретил его не иначе, чем встречал хищника, примеру которого следовал на этот раз человек. Ненависть, долгие годы вынашиваемая в груди земледельца, способствовала ожесточению, и одним смертоносным ударом дубины отомстил он соседу, счастью которого давно уже завидовал.
Так печально закончилось первое столкновение между людьми.
Конец равенства
Некоторые места в нашем источнике позволяют нам сделать вывод, что полигамия на заре человечества была явлением редким и что, следовательно, уже в те времена был в силе обычай ограничивать себя в браке и довольствоваться одною женой. Упорядоченные браки свидетельствуют, однако, о некоторых начатках морали и об утончённости нравов, которые мы едва ли ожидали найти в столь отдалённые времена. В большинстве случаев, лишь испытав последствия беспорядочной жизни, устанавливали люди определённый порядок, и законы, как правило, порождаются беззаконием.
Итак, закрепление упорядоченных браков основано, надо полагать, не столько на законе, сколько на обычае. Первый человек не мог жить иначе, как в браке, а его пример для второго человека уже приобретал некоторую законную силу. Начало роду человеческому положила одна-единственная чета. Этим примером природа как бы возвестила о своей воле.
Если предположить, что в древнейшие времена соотношение полов было приблизительно равным, то придётся признать, что сама природа позаботилась упорядочить то, чего не мог бы упорядочить человек. Каждый мужчина брал себе лишь одну жену, ибо только одна и оставалась на его долю.
Когда же впоследствии равновесие в соотношении обоих полов заметно нарушилось и появилась возможность выбора, этот порядок оказался уже закреплённым в силу постоянного следования ему, и никто не отваживался нарушить обычай отцов, внося в него новшества.
Тем же путём, что и упорядоченные брачные отношения, сами собою установились и определённые правила общественного поведения. Сама природа внушила людям чувство почтительности к родителям, поставив беспомощного ребёнка в зависимость от отца и приучив его с самого раннего возраста уважать его волю. Это чувство сохранялось у сына на протяжении всей его жизни. Когда же и он в свою очередь становился отцом, сын его также не мог взирать без почтения на того, к кому, как он видел, столь почтительно приближался его отец, и он беспрекословно оказывал глубочайшее уважение отцу своего отца. Чем больше разрасталась семья и чем старше становился родоначальник, тем почтительнее относились к нему члены семьи; к тому же его опыт — плод долгой жизни — давал ему естественное превосходство над теми, кто был моложе его. В каждом спорном вопросе родоначальник, таким образом, был последней инстанцией, и длительное соблюдение этого обычая положило основание естественной и не тягостной для подчинённых ей верховной власти — власти патриарха над родом, которая не только не уничтожила всеобщего равенства, но, напротив, укрепила его.
Равенство, однако, не могло длиться вечно. Одни были не столь трудолюбивы, иным меньше благоприятствовала судьба и земля приносила им меньше даров, третьи появились на свет более слабыми, чем другие; значит, были сильные и слабые, мужественные и робкие, имущие и бедняки. Слабый и бедный оказались вынужденными просить, имущий мог дать или ответить отказом. Здесь — начало зависимости человека от человека.
Самой природой вещей был заведён порядок, освобождающий старость от тяжёлой работы; юноша трудился для старца, сын брал на себя тяготы, которые до этого нёс отец. Этот порядок, внушённый человеку самою природой, вскоре нашёл подражателей, не имевших к тому естественных оснований. У иного возникало желание совместить спокойное существование старца с наслаждениями, присущими юности, и он стремился найти для себя кого-нибудь постороннего, на кого можно было бы возложить обязанности, вытекающие из сыновнего долга. На глаза ему попадались слабый или бедняк, ищущие его покровительства или притязающие на помощь от его изобилия. И тот и другой нуждались в его поддержке, ему же в свою очередь нужен был труд бедняка. Одно, таким образом, обусловливалось другим. Бедняк и слабый служил и получал пропитание, сильный и богатый давал и жил в праздности; так впервые началось деление на сословия.
Богатый обогащался благодаря труду бедняка; чтобы ещё больше умножить своё богатство, богатый умножал число своих слуг. И он увидел вокруг себя многих, преуспевших меньше, чем он, и многие теперь зависели от него. Богатый ощутил свою силу и возгордился. Ему стало казаться, что всё это создано его волей, а не порождено удачею. Труд многих шёл на пользу лишь ему одному; отсюда он заключил, что эти многие существуют только для него; ещё один, совсем небольшой шаг — и он становился деспотом.
Сын богатого начал мнить себя чем-то высшим по сравнению с сыновьями отцовских слуг. Небо было к нему благосклоннее, нежели к ним, — следовательно, он баловень неба. Он стал именовать себя сыном неба, подобно тому, как мы называем удачников сынами фортуны. Рядом с ним, сыном неба, слуга был лишь сыном человека. Отсюда в Книге Бытия различие между детьми Элохима и детьми человеческими.
Удача приводила богатого к праздности, праздность — к похоти, а вслед затем — к пороку. Чтобы заполнить жизнь, он должен был множить свои наслаждения; мера, отпущенная природой, не удовлетворяла больше распутника, от безделья помышлявшего лишь об утехах.
Он считал, что ему полагается всего намного больше и лучшего качества, нежели слуге. Слуга по-прежнему довольствовался одною женой. Богатый позволял себе иметь нескольких жён. Но непрерывные наслаждения в конце концов притупляют и утомляют. Он стал помышлять о том, как бы путём изощрённости придать им большую остроту, и сделал ещё один шаг. Теперь он не стал довольствоваться тем, что удовлетворял чувственное влечение; он искал в наслаждении иных, более утончённых радостей. Привычные удовольствия уже не насыщали его; его похоть искала запретного. Просто женщина теперь не привлекала его. Он уже требовал от неё красоты.