Противостояние

- Что? - недовольно отозвался он. - Пятнадцать минут подождать нельзя?

- Папа, это срочно, - почти прокричала она. - Там, по радио "Свободная Северороссия"...

- Я же запретил слушать эту гадость! - гаркнул он.

- Да замолчи ты! - вскинула она руки. - Там передают заявление Татищева. Он говорит, что намерен объединить страну и восстановить на всей ее территории конституцию восемнадцатого года. Объявил о всеобщих президентских и парламентских выборах, назначенных на первое сентября.

- Что?1 - Павла как пружиной выбросило из кресла.

Через несколько секунд он уже стоял в Клариной комнате, склонившись к радиоприемнику, из динамика которого звучало обращение Татищева, Алексея, Лёхи.

В прихожей зазвонил телефон. Выскочив из комнаты, Павел сорвал трубку и прорычал:

- Слушаю.

- Павел Васильевич, - раздался в трубке взволнованный голос Рудольфа Кренца, министра госбезопасности, - по петербургскому радио...

- Знаю, - бросил Павел. - Через двадцать минут в моем кабинете с текстом обращения Татищева.

Он опустил трубку на рычаг и быстрыми шагами направился к шкафу с костюмами.

* * *

Желтый диск солнца уже вставал на востоке, когда Павел, скрежеща зубами, подошел к окну. Даже до его кабинета доносился гомон толпы, собравшейся на митинг у Ярославова дворища.

"Вече, - раздраженно подумал Павел, - мать их!" Еще вечером, в одиннадцать часов, когда ему доложили, что народ начал стекаться на несанкционированный митинг, он приказал разогнать и был обескуражен ответом, который услышал через пятнадцать минут от начальника городской милиции: "Там полгорода, товарищ президент. При разгоне могут пострадать женщины и дети. Я не поведу туда людей". Это не была просьба отменить приказ. Павла проинформировали, что приказ не выполнят. Чтобы не напрягать ситуацию, Павел пока не распорядился арестовать начальника милиции. Надо было вначале переломить ход событий другими методами.

Он послал на площадь заместителя по идеологии Щербакова. Если бы его побили, закидали камнями! Тогда бы Павел знал, что делать. Щербакова освистали и осмеяли. Вернувшиеся с площади агенты доложили, что большинство поддерживает обращение Татищева, и обсуждается лишь одно: идти ли захватывать органы власти сейчас, или дождаться ввода западных войск. К часу ему сообщили, что такие же митинги проходят в Архангельске и Старой Руссе. К двум часам митинговали уже все города и большинство поселков.

Павел отдал приказ привести войска в боеготовность, но в три маршал Цанге доложил, что не уверен в благонадежности армии. Где-то идут митинги, где-то войска отказываются покидать казармы. Разведка донесла, что войска западной Северороссии концентрируются у границы. Пограничники передали, что с восточной стороны к пропускным пунктам стекаются местные жители с намерением не дать пограничникам вести огонь по переходящим границу западным войскам. В руках у людей были цветы.

В четверть четвертого из Архангельска сообщили, что экипаж одного из минных тральщиков выбросил за борт политрука и поднял неизвестно откуда взявшийся флаг западной Северороссии.

Доведенный до предела Павел метался по своему кабинету. Отдавал приказы, получал ответы... или не получал. То, что оказать нормальное сопротивление врагу не удастся, становилось все более ясно, но более всего удивляла его позиция населения. "Почему? - твердил он. - Мы ведь хотели им счастья. Почему они предали нас?"

В пять утра он позвонил Берии с просьбой о военной помощи. Лаврентий Павлович обматерил его и гаркнул напоследок:

- Если я вмешаюсь, в игру вступит Вашингтон. Я же говорил тебе: не провоцируй. Разбирайся сам. - В трубке раздались короткие гудки.

Сейчас, стоя у окна и кусая губы, Павел думал только о том, дать ли приказ об открытии огня по войскам противника или постараться избежать жертв. Но второй вариант будет означать капитуляцию без боя. Чтобы этого не допустить, надо немедленно распорядиться о разгоне митингов, повторить приказ войскам. Машину еще можно запустить. Если не сработало убеждение, сработает страх. Для них, для их же пользы. Это жертвы, но во имя...

Дверь открылась, и в кабинет без доклада вошел Кренц.

- Павел Васильевич, - произнес он, - там на митинге выступает ваша дочь.

- Клара? - встрепенулся Павел. - Что она говорит?

- Призывает войти в единую Северороссию, восстановить буржуазную демократию, и все прочее в том же духе.

- Черт! - Павел быстро подошел к столу. - Выводите спецполк.

- Есть еще одно, - потупился Кренц.

- Что?

- Она сказала, что отречется от вас, если вы прикажете открыть огонь по западным войскам и разогнать митинг.

Павел некоторое время стоял как пораженный громом, потом, судорожно глотая воздух, внезапно пересохшим ртом произнес:

- Митинг разогнать.

- Будут жертвы, - бесцветным голосом сказал Кренц. - Мы даже не можем гарантировать безопасность вашей дочери.

- Я не узнаю вас, Кренц! - рявкнул Павел. - Вы всегда были сторонником самых жестких решений, и мне приходилось сдерживать вас. И вот сейчас, когда речь действительно идет о жизни и смерти народной республики, вы мнетесь и сомневаетесь. Или испугались ответственности? Одно дело - посылать людей в лагеря из министерского кабинета, под охраной советских танков. Другое честно исполнять долг, когда враг имеет реальную возможность взять нашу столицу. Исполняйте приказание, или я вас отдам под трибунал.

Кренц молча кивнул, повернулся и вышел. И в этот момент зазвонил телефон.

- Слушаю! - сорвал трубку Павел.

- Товарищ президент, - услышал он голос секретаря, - на проводе Татищев из Петербурга.

Павел несколько секунд постоял, осмысливая информацию. Это был первый звонок Алексея после кризиса сорок девятого, и Павел понимал, что ставка сейчас не меньшая. Поэтому, собственно, Алексей и решился позвонить своему главному врагу. "Может, снова струсил? - подумал Павел. - Тогда ведь он отступи л, испугавшись жертв. Может, и сейчас духу не хватит". Медленно опустившись в кресло, Павел произнес:

- Соединяйте.

В трубке щелкнуло, а затем он услышат! глухой голос Алексея:

- Павел, это я. Не делай глупостей. Побереги людей.