Страница 16 из 42
Как далеки мы до сих пор от понимания наиболее сложных процессов в человеке. Говорят о необъятных перспективах генетики, но при моей жизни мы вряд ли уйдем дальше умения предостерегать от производства на свет дебилов. До глубинных процессов, определяющих личность, а не плоскостопие, дотянутся, в лучшем случае, внуки. А нам по-прежнему остается вместо науки философия. И никто мне не скажет, как сложатся мои отношения с Инной через год. А впрочем, если бы это можно было узнать, я побоялся бы заглядывать в будущее. Когда я таскал трехпудовые мешки, чтобы заработать на апельсины для беременной Ир., я б не поверил никакой машине, отгадавшей правду. Хорошо, что такой машины нет и сегодня. Но с другой стороны, должны ли мы прятаться от фактов, как страусы? Люди изживают в себе друг друга не потому, что не сошлись характерами. Зачем же лицемерить, взваливая вину на любимого недавно человека? Или хотя бы на самого себя?"
- Ему нужна была не такая женщина, как они.
- А что вы знаете о них?
- То, что он рассказывал. С женой они учились в одной группе. Она была старостой, и ее прикрепили к Антону, потому что он считался пассивным - не ходил на собрания, не занимался спортом. А она активистка. Он так и говорил: "Она полюбила в порядке шефства. Слишком серьезно воспринимала комсомольские поручения. Но, выйдя замуж, решила, что теперь-то уж я спасен окончательно, и забыла обо мне. Стала вытаскивать из прорыва очередной объект - пришкольный участок".
- Может быть, это жестоко? - спросил Мазин.
- Нет, он не говорил о ней плохо.
- А об Инне Кротовой?
- Я ж сказала. Он считал себя обязанным...
- А вы ревновали?
- Зачем? Мне нравилось, что он порядочный человек. Он мне все рассказал, когда объяснился. Даже это лишнее было, и мне неприятно было слышать. Но он не хотел никаких обманов с самого начала. И я это поняла. И он вообще вел себя очень хорошо. Не лез, как это теперь принято. Мы были в театре, а потом гуляли, и он мне все сказал. Мы смотрели пьесу про девчонку, которая полюбила женатого. Когда мы вышли, я хотела поговорить об этой пьесе, но видела, что ему нужно сказать, и ждала, не хотела мешать.
Антон сказал так, вроде в шутку:
- Видите, Светлана, как опасно полюбить мужчину с прошлым.
Она смолчала.
- Но и однокурсника, по-моему, тоже не лучше.
- Почему?
- В этом возрасте люди мало знают жизнь и чаще ошибаются.
- Ошибаться в любом возрасте можно.
Он не знал, как продолжить. Светлана решила помочь ему.
- По-моему, нет таких людей, которые бы не ошибались.
- Да, - обрадовался Антон. - Я тоже... много ошибался.
- Вы говорите, как старик.
- А я и есть старик. Седеть начинаю.
- Для мужчины это не страшно.
- Женщины всегда утешают.
- Что поделаешь, если мужчинам это нравится.
- Значит, вы утешаете неискренне?
- Я вообще не люблю утешать. Утешаешь тех, к кому равнодушен. А кого любишь - с тем переживаешь вместе.
- Светлана, мне кажется, что вы очень надежный и верный человек. Вашему мужу очень повезет. Я ему завидую.
- Я пока замуж не собираюсь.
- Вы никого не любите?
- Разве об этом обязательно говорить преподавателю.
- Я сейчас не преподаватель, Светлана. Скажите...
- Что сказать, Антон Николаевич?
- Вы... вы могли бы полюбить такого человека, как я? Немолодого уже, у которого было много ошибок.
Из записной книжки:
"По-моему, мужчина проходит в любви три стадии. Сначала первая. Организм еще не отрегулирован, он нуждается в женщине, не зная, что это такое, испытывает непреодолимую тягу к человеку противоположного пола - и только. Отсюда юношеские браки, случайные, стихийные и неодолимые. Не считаются ни с чем - ни с материальными факторами, ни с духовными, иногда даже с чудовищной разницей в возрасте. Я прошел эту стадию. Может быть, мне повезло с Ир. больше, чем другим, но кончилось все закономерно и неизбежно. Наступает зрелость, человек познает себя и видит, что совершил ошибку. Итог ясен. Вторая стадия сложнее. Она противоположна первой. Выбираешь ту женщину, которая кажется необходимой. Случайность исключается. Но лишь на первый взгляд. Разум устраивает злую шутку. На третьей стадии он приходит в противоречие с физическими стимулами. Организм уже разработан, его не убедишь силлогизмами, он отвергает все, что признавалось главным вчера, - понимание друг друга, духовную потребность. Мораль только мешает. Молодость и разнообразие становятся дороже самого близкого понимания. Делаешь отчаянные попытки одолеть себя и катишься под горку, как мальчишка с ледяной крепости. Борьба окончена выбор сделан. Человек побежден, остался самец, который заглядывает под юбку, произнося дежурные фразы о любви. Благо, они хорошо усвоены за десять-пятнадцать лет".
- Так мы объяснились. Антон был очень счастлив, даже нарвал цветов с клумбы в парке. Совсем как мальчишка... Мы часто говорили о будущем, как будем жить. Он надеялся после защиты получить место в Москве. Собирались вступить в кооператив, поехать за границу, когда-нибудь машину купить. Да мало ли чего не собирались! А вот чем кончилось...
Мазин видел, что спокойствие ее идет не от равнодушия, а от большой выдержки. Но было в этой выдержке что-то такое, что не нравилось ему:
- У вас еще все будет.
- А Антон?
Мазину стало неудобно. Тогда, в прошлый раз, эта девушка показалась ему проще.
- Вы знали Игоря Рождественского? - спросил он, не ответив на вопрос.
- Да, конечно.
- Они дружили с Антоном?
- Считалось, что дружили.
- А на самом деле?
- Он завидовал Антону.
- Завидовал чему?
- Антон был талантливее его, и он это знал.
- У вас были стычки с Рождественским?
- Нет, но он относился ко мне плохо. Я это чувствовала.
- А с Инной Кротовой вам приходилось встречаться?
- Я видела ее.
- Вас познакомил Тихомиров?
- Ну что вы! Я сама пошла.
Мазин заметил, что об этом ей говорить не хотелось. И Светлана подтвердила:
- Конечно, о Кротовой мне говорить не хочется... Но раз уж вас интересует все... Я поступила по-бабски. Знала про нее и про Антона, и мне хотелось увидеть ее. И я пошла в музей, чтобы увидеть ее. Наверно, это было нехорошо.