За гранью

— Пройти.

— Ну, попробуй, чуг.

— Пробую.

Несильный магический удар смел мертвяка с пути, проволок несколько метров по тропинке между могилами и швырнул на железное ограждение. Развернувшись, Гаяускас встретил этим же заклинанием второго метнувшегося к нему неспокойного. Тому пришлось еще хуже: он перелетел через низенькую ограду и завяз в разросшемся кустарнике. Адмирал рванулся в сторону аллеи и тут же почувствовал, как что-то огромное и жуткое тянется к нему под землей. Мощь этого нечто была несравнима с предыдущими противниками и, упреждая его атаку, Ирмантас Мартинович нанес свой удар, вложив в него все силы…

Что это бы ни было там, в глубине, удар по нему пришелся чувствительный и, минимум на некоторое время, оно перестало представлять опасность. Тяжело дыша, Гаяускас выбрался на аллею, где стоял еще один неспокойный. На магический удар сил у старика уже не оставалось, но в запасе у Хранителя был еще один способ ведения боя — Истинный Облик. Ирмантас Мартинович шагнул вперед, собираясь начать превращение — и словно уперся в прозрачную стену. Это означало конец — справиться с неспокойным из высших он сейчас не мог, разве что тот добровольно решит распасться на части на глазах адмирала. Но мертвяк, разумеется, распадаться не собирался. Он издевательски медленно поднимал руку, готовясь произнести убийственное заклинание. Заговорили они одновременно. В первый и последний раз в этом месте звучали одновременно слова на двух древних наречиях.

А потом на заснеженную аллею повалилось бездыханное тело.

По одну сторону от шоссе за бетонным забором расположилось кладбище. По другую, также за бетонным забором, находилась территория какого-то гаражного кооператива, где жизнь на ночь замирала. Жилья поблизости не было, некому было наблюдать, как во втором часу ночи у ворот кладбища кого-то поджидали трое мужчин. Падал снег, то и дело налетали порывы злого январского ветра, в ветвях деревьев иногда громко каркало кладбищенское воронье. Ожидающие, похоже, ничего этого не замечали. Неподвижность, с которой они застыли у ворот кладбища, выглядела какой-то неправдоподобной. Никто не топтался, не отворачивался от пронизывающего ветра, не сутулился, не поднимал воротник пальто… Даже сигареты никто не закурил.

И только когда по пустынному Головинскому шоссе к воротам подъехала «Волга», ожидающие подали признаки жизни, быстро перестроившись в шеренгу рядом с правой передней дверцей, из которой вылез высокий человек в офицерской шинели и меховой шапке.

— Товарищ майор, разрешите… — начал было один из ожидающих, но офицер перебил.

— Показывай, Викулов. Я что, приехал сюда среди ночи только ради разговора с тобой?

— Виноват, товарищ майор, — Викулов двинулся к калитке на кладбище, следом — майор. Остальные двое ожидавших шли сзади, очевидно, не желая лишний раз обращать на себя внимание грозного начальника.

— Чуг, товарищ майор, — на ходу объяснял Викулов. — Я его, суку, сразу засек, как он только к воротам подошел. Натуральный чуг, да еще и колдующий. Крепко ребят помял, ну да я его колпаком накрыл. Душу он, падла, ясень пень, спрятал, так душа его мне без надобности.

— Что он здесь делал? — нетерпеливо прервал таинственный майор.

— Да хрен его разберет, что делал, товарищ майор. У могилки чего-то шабуршился. Мож, похоронен у него здесь кто. На этом участке ведь могилы-то старые, шестидесятых годов, когда база была на консервации. Могли и чуга под плиту положить, никто бы и не почесался.

— Труп где? В сторожке? — офицер мотнул головой назад, на оставшийся за спиной приземистый барак кладбищенской конторы.

— Никак нет. Там это, сегодня долго больно ненадежные из новеньких крутились. Мы его на дальний участок вынесли и снегом забросали. С утра пораньше Эрдман труповозку обещал подогнать. Оформим как бомжа замерзшего, не впервой.

— Смотри, Викулов… Чтоб никто ничего не заподозрил. Мне тут МУР не нужен… А уж смежники и подавно…

— Все в лучшем виде оформим, товарищ майор, не беспокойтесь.

— Оформил уже один такой… в тридцать восьмом, — пробормотал майор. — К восемьдесят шестому только и отмылись.

Пару минут они шли по заснеженной аллее в молчании. Тишину нарушал только скрип снега под каблуками, да шум ветра в ветвях кладбищенских деревьев.

— Здесь направо, — наконец произнес Викулов.

Узкий проход между могилами уже замело свежим снегом, единственными следами от произошедшего несколько часов назад боя остались только поломанные ветки кустарника в нескольких шагах от могилы, к которой Викулов привел майора.

— Свет, — негромко приказал офицер.

Один из сопровождающих тут же щелкнул кнопкой мощного электрического фонаря, и яркий луч света выхватил из тьмы гранитный памятник.

— Герой Советского Союза, полковник Павел Иванович Левашов. 1908—1960, - прочитал вслух майор. — Найти завтра все документы на это захоронение. Копии передать Эрдману. Чтобы к концу недели на этого Левашова у меня лежало досье. Как жил, где служил…

— Так точно, — с готовностью отозвался тот, что с фонарем.

— Так, ну что же, посмотрим, что тут этот чуг оставил, — офицер шагнул за ограду, протянул руку к памятнику и… Затмевая свет фонаря, ярко вспыхнула радужная искра. Майора отбросило от памятника словно щепку, приподняв в воздух на добрые полметра, так, что за ограду он задел только каблуками. Словно крылья взметнулись широкие полы шинели. Задев рукой кого-то из спутников, майор упал на ограду соседней могилы, шумно перевалился через нее, ощутимо ударившись головой о тыльную сторону памятника и какое то мгновение так и лежал — вверх ногами, закинув сапоги на ограду. Сопровождающие, придя в себя, тут же бросились к нему.

— Товарищ майор, как Вы? — растеряно бормотал Викулов.

Свет фонаря скользнул по надгробию, затем осветил погон с двумя просветами, петлички инженерных войск и остановился на широком лице майора, которое от такого потрясения пошло пятнами — местами было багровым, местами — бледным.

— Руку, идиот, — рявкнул офицер, протягивая им свои руки. С правой кисти слетела перчатка, в свете фонаря ярко блеснул массивный золотой перстень с печаткой в виде припавшей перед прыжком хищной кошки.