Страница 8 из 19
– Либхен, я и пальцем не трону тебя. Я люблю тебя, ты же знаешь!
Он прикоснулся к ней, и от его прикосновения кожа у нее пошла мурашками.
– Никакой полиции нам ведь не надо, правда?
Она утвердительно кивнула, не смея от ужаса раскрыть рта.
– Во всем виноваты дети, Анна. Мы избавимся от них. Я…
Внизу зазвенел дверной колокольчик. Вальтер застыл на месте. Звонок повторился.
– Жди меня здесь, – приказал он. – Пойду узнаю, в чем дело.
Боясь шевельнуться, она молча смотрела, как он вышел из комнаты, как с силой захлопнул за собой дверь, слышала, как с наружной стороны щелкнул замок.
В ушах назойливо звучало:
«Жди меня здесь»!
Вальтер Гасснер сбежал вниз, подошел к входной двери и открыл ее. На пороге стоял человек в серой униформе посыльного. В руках он держал большой конверт.
– Я обязан передать это лично в руки господину и госпоже Гасснер.
– Давайте, – сказал Вальтер. – Я – Вальтер Гасснер.
Он закрыл дверь, посмотрел на конверт, затем вскрыл его. Медленно прочитал содержащееся в нем сообщение:
С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ, ЧТО СЭМ РОФФ ПОГИБ ПРИ ВОСХОЖДЕНИИ.
ПРОСИМ ПРИБЫТЬ В ЦЮРИХ В ПЯТНИЦУ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ДНЯ ДЛЯ ЭКСТРЕННОГО СОВЕЩАНИЯ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ.
Внизу стояла подпись: «Рис Уильямз».
3. РИМ. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 СЕНТЯБРЯ – 18.00
Иво Палацци стоял посреди спальни с залитым кровью лицом.
– Mamma mia! Mi hai rovinato!
– Губить тебя, паршивый figlio di putana? Да это только маленький задаток, – кричала ему в лицо Донателла.
Разговор этот происходил в огромной спальне их квартиры на виа Монтеминайо; они стояли друг против друга нагишом. Более чувственной и более пьянящей плоти, чем тело Донателлы, Иво Палацци никогда не видел, и даже сейчас, когда кровь сочилась с его оцарапанного Донателлой лица, он почувствовал, как у него привычно-сладостно заныло между ногами. Dio, она воистину была красавицей! Целомудрие и порочность, непостижимо сочетавшиеся в ней, сводили его с ума. У нее было лицо пантеры, широкоскуло, с косо посаженными глазами, полные, алые губы, целовавшие его, сосавшие его и… нет, лучше сейчас об этом не думать. Он схватил со стула какую-то белую материю, чтобы вытереть кровь с лица, и слишком поздно сообразил, что это его рубашка. Донателла стояла прямо в центре их огромной двуспальной кровати и во все горло орала:
– Так тебе и надо, паршивец! Подыхай от потери крови, потаскун вонючий!
В сотый раз уже Иво Палацци задавал себе вопрос, как он мог оказаться в таком дурацком положении. Он считал себя самым счастливым человеком на земле, и все его друзья в один голос соглашались с ним. Друзья? Все! Потому что у Иво не было врагов. До женитьбы он был бесшабашным римлянином, беспутным малым, беззаботным прожигателем жизни, доном Джиованни, которому завидовала половина мужского населения Италии. Вся его философия укладывалась в одну фразу: «Fast onore con una do
У Иво всегда водилось с дюжину девиц в различной степени готовности. Стадий готовности было пять. В первой стадии находились девушки, с которыми он только что познакомился. Он одаривал их ежедневными звонками по телефону, цветами и тонкими томиками эротической поэзии. Во второй стадии они получали скромные подношения в виде шарфиков и фарфоровых коробочек, наполненных шоколадками. В третьей стадии он им дарил драгоценности и одежду и приглашал на обед в «Эли Тулу» или в «Таверну Флавиа». В четвертой стадии они попадали к нему в постель и наслаждались его непревзойденным искусством любовника. К свиданию Иво подходил творчески. Его изысканно отделанная квартира на виа Маргутта наполнялась цветами, garofani или papaveri, музыкальное сопровождение: классика, опера или рок – зависело от вкуса той или иной избранницы. Иво был великолепным поваром, и щедевром его кулинарного искусства был pollo alla cacciatora, цыпленок по-охотничьи. После обеда бутылка охлажденного шампанского подавалась прямо в постель… О, Иво обожал четвертую стадию!
Но самой деликатной была пятая стадия. Она состояла из душещипательной прощальной речи, дорогого подарка и полного слез и стенаний arrivederci.
Все это теперь уже позади. А в настоящем Иво Палацци бросил быстрый взгляд на свое кровоточащее, сплошь расцарапанное лицо в зеркале над кроватью и ужаснулся. Такое впечатление, будто на него набросилась взбесившаяся сенокосилка.
– Смотри, что ты наделала! – завопил он. – Cara, я знаю, ты этого не хотела.
Он придвинулся ближе к кровати и попытался обнять Донателлу. Ее мягкие руки обвились вокруг него, и, когда он стал прижимать ее к себе, она, как дикая кошка, яростно вонзила ему в спину свои длинные ногти. Иво заорал от боли.
– Ори! – крикнула Донателла. – Будь у меня нож, я бы отрезала твой cazzo и воткнула бы его тебе в глотку!
– Ради бога, тише, – умолял ее Иво. – Дети же рядом!
– Ну и пусть! – не унималась она. – Пора им знать, каков подонок их любимый папочка…
Он шагнул к ней.
– Carissima…
– Не прикасайся ко мне! Я скорее отдамся первому встречному пьяному сифилитику, чем позволю тебе прикасаться к себе.
Иво выпрямился, задетый за живое.
– И это говорит мать моих детей!
– А что ты хочешь, чтобы я тебе говорила? Как еще мне говорить с таким подонком, как ты? – голос Донателлы перешел на визг. – Хочешь иначе, дай мне то, что я хочу!
Иво с опаской посмотрел на дверь.
– Carissima – не могу. У меня его нет!
– Так достань его! – крикнула она. – Ты же клялся, что достанешь!
С ней опять началась истерика, и Иво решил, что самое лучшее – это поскорей убраться отсюда, пока соседи снова не вызвали карабинеров.