Последний единорог

Хорошо, хорошо. Я не могу сделать ничего, и я рад этому. Бык пропустит ее, и она уйдет с Лиром. И этот исход столь же справедлив, как и любой другой. Жаль только единорогов. Принц еще не заметил протянутой руки, но он вот-вот обернется, увидит и в первый раз прикоснется к ней. Он никогда не узнает, что она отдала ему, впрочем, сама она тоже. Красный Бык нагнул голову и без предупреждения, молча рванулся вперед.

Если бы он захотел, этот молчаливый натиск оказался бы последним для всех четверых. Но он позволил им рассыпаться поодиночке и вжаться в стены; он промчался, не задев их, хотя мог бы легко сорвать их, как стебли вьюнка со стены. Легкий, словно огонь, он повернулся там, где для этого не было места, вновь грозя им рогами, опустив морду к самой земле. Шея его вздымалась чудовищной волной. И тогда он взревел.

Они побежали, Бык следовал за ними, не торопясь настичь, но так, чтобы каждый оставался один в дикой тьме. Земля лопалась у ног беглецов, они кричали, но не слышали собственного крика. От рева Красного Быка со стен и потолка срывались потоки камней и земли; словно полураздавленные насекомые, они карабкались вперед, и он гнал их все дальше. За диким мычанием терялся другой звук: слабое повизгивание сотрясавшегося до самых основ замка, бьющегося в буре бычьего гнева, словно флаг на ветру. В проходе еле слышно запахло морем.

Он знает, он знает! Я обманул его однажды, второй раз это не удастся. Женщина она или единорог, он, как приказано, загонит ее теперь в море, и никакая магия не поможет. Хаггард победил.

Так думал волшебник на бегу, впервые за всю его долгую странную жизнь магия оставила его. Путь внезапно расширился, и они попали в какой-то зал, должно быть, служивший логовом Быку. Застарелая вонь была здесь настолько густой, что становилась даже отвратительно-приятной; пещера в этом месте раздавалась кровавой глоткой, как будто бы исходящий от быка жуткий свет застрял в трещинах и расселинах ее стен. За выходом из логова, почти рядом, тускло блестела вода.

Леди Амальтея упала столь же беспомощно, как переламывается стебель цветка. Шмендрик отпрыгнул в сторону, пытаясь прихватить с собой Молли Отраву. Сжавшись за расколотым камнем, они пытались скрыться от надвигающегося Быка. Но он остановился, не завершив шага. Внезапная тишина, прерываемая лишь дыханием Быка и отдаленным гулом моря, была бы непонятна, если бы не ее причина.

Она лежала на боку, подогнув ногу, слегка шевелясь, но не издавая ни звука. Безоружный Принц Лир простер руки, словно в них были меч и щит, преграждая путь Быку. И в этой бесконечной ночи Принц еще раз сказал: – Нет.

Это было очень глупо, еще мгновенье – и Бык растоптал бы его, даже не заметив в своей слепоте, что тот преграждает ему путь. Любовь, изумление и великая печаль пронзили тогда Шмендрика Мага и слились в нем, переполняя его чем-то, что не было ни тем, ни другим, ни третьим. Он не поверил, но она все-таки пришла к нему, пришла так, как приходила дважды, оставляя его всякий раз еще более опустошенным. На этот раз ее было больше, чем он мог удержать: она просачивалась сквозь кожу и истекала через пальцы на руках и ногах, сверкала в очах и вздымала волосы. Ее было слишком много, больше, чем можно удержать, больше, чем можно использовать, но все-таки он понял, что плачет от жадности, от невыносимого желания иметь больше. Он думал, говорил или пел: "Я переполнен, я и не знал, что был так пуст".

Леди Амальтея была там, где упала, хотя теперь она пыталась подняться, и Принц Лир все еще охранял ее, простирая безоружные руки к нависающему над ним колоссу. Принц прикусил кончик языка, что делало его похожим на разбирающего игрушку мальчишку. Много лет спустя, когда имя Шмендрика затмило Никоса и существа пострашнее ифритов сдавались, едва услышав его, он никогда не мог ничего сделать, не представив себе лица Принца Лира с высунутым кончиком языка и зажмуренными от яркого света глазами.

Красный Бык топнул, Принц Лир упал лицом вперед и, весь в крови, поднялся. Бык загрохотал вновь, его слепая непомерно раздутая голова стала медленно опускаться вниз, как чаша погибели на весах судьбы. Еще немного, и храброе сердце Принца Лира повиснет кровавой каплей между бледными рогами, а сам он будет сломан и растоптан, но пока он стоял как вкопанный, лишь немного кривя рот. Рев Быка становился все громче, рога его опускались все ниже. Тогда Шмендрик выступил вперед и произнес несколько слов. Это были короткие слова, и не мелодичные и не резкие. Сам Шмендрик не слышал их за ужасающим ревом. Но он знал их смысл, знал, как произнести их, знал, что если захочет, сможет вновь сделать это так или чуть иначе. Он произносил их тогда, переполненный добротой и счастьем, чувствуя, так, словно броня или оболочка, спадает с него бессмертие.

При первых звуках заклинания Леди Амальтея тонко и горько вскрикнула. Она вновь рванулась к Принцу Лиру, но он стоял к ней спиной, защищая от Красного Быка, и он не слышал. Несчастная Молли схватила Шмендрика за руку, но тот продолжал говорить. И даже когда на том месте, где только что была она, уже расцветало снежно-белое белопенное чудо, столь же безмерно прекрасное, сколь безгранично могуч был Бык, даже тогда Леди Амальтея еще пыталась удержать себя. Ее уже не было, но лицо ее дуновением всколыхнуло холодный дымящийся свет.

Было бы лучше, если бы Принц Лир не оборачивался, пока не закончилось превращение, но он обернулся. Он увидел единорога, и ее свет отразился в нем, словно в зеркале, но звал он не ее – исчезающую Леди Амальтею. Выкрикнув имя, он словно петух рассеял то, что еще удерживало ее, и она исчезла.

Все произошло сразу и быстро и медленно, как во сне, где и то и другое нераздельно. Она стояла очень смирно, глядя на них потерянными нездешними глазами. Она была еще более прекрасна, чем в памяти Шмендрика, – ведь никто не может надолго запомнить единорога, и все же ни он, ни она не были прежними. С ласковыми и глупыми словами устремилась к ней Молли Отрава, но Она не захотела узнать ее. Чудесный рог оставался тусклым как дождь.

С ревом, от которого со звоном полопались стены логова, Красный Бык рванулся вперед. Одним прыжком Она исчезла во тьме. Принц Лир слегка повернулся, чтобы отступить, но прежде чем он успел это сделать, преследующий единорога Бык отбросил в сторону его оцепеневшее тело.

Молли кинулась было к нему, но Шмендрик схватил ее и потащил за Быком и единорогом. Их не было видно, но проход еще гремел от их отчаянного бега. Потрясенная и возбужденная, ковыляла Молли рядом с новым неистовым Шмендриком, который не, давал ей упасть и не замедлял шага. Над ее головой стонал и потрескивал замок, качавшийся в скале, как выпадающий зуб. Вновь и вновь в ее голове звучало заклятие ведьмы:

Будет замок сокрушен Тем, кто в Хагсгейте рожден.

Внезапно ее ноги охватил песок, легкие наполнил запах моря – холодный, как запах логова, но такой добрый и чистый, что оба они остановились и громко рассмеялись. На вершине утеса над ними на серо-зеленом утреннем небе кренился замок Короля Хаггарда. Молли была уверена, что сам Король следит за всем с одной из дрожащих башен, но не видела его В тяжелом синем небе над водой еще трепетали звезды. Был отлив, и на обнаженном берегу серо и влажно поблескивали лужицы медуз, но вдали у края отмели море натягивалось, словно тетива, и Молли поняла, что отлив окончился.

Единорог и Красный Бык стояли лицом к лицу на луке, дугой уходившей в водную гладь, Она стояла спиной к морю. Бык наступал медленно, не угрожая, не притрагиваясь, почти ласково загоняя ее в воду Она не сопротивлялась. Ее рог был темен, голова опущена вниз, и Бык повелевал ею, как на равнине у Хагсгсйта в ту ночь, когда Она стала Леди Амальтеей. Если бы не море, это мог быть все тот же безнадежный рассвет.

И все же Она еще не совсем сдалась. Она пятилась, пока ее задняя нога не ступила в воду. Тогда Она проскочила мимо мрачно горящего Красного Быка и побежала вдоль кромки воды так быстро и легко, что ветер, вздымаемый ею, заметал ее следы на песке. Бык преследовал ее.